Ясным утром хозяин сообщил мне, что Своенравная Уинифред ждет.
– Почему ее так называют? – спросила я.
– Да понимаете, мэм, очень уж она чудно себя ведет! Проще закрепить булавкой пух на чертополохе или вырвать перо из ласточкина крыла на лету, чем сообразить, что еще она выкинет. – Он огляделся с опаской, как будто боялся, что нас подслушают, потом подошел поближе и шепотом продолжил: – Ходят слухи, что с девочкой не все ладно. Вам стоит это знать, раз уж вы пойдете с ней в замок. Она в свои годы знает столько, что детям знать не положено, ведет себя, прямо скажем, безрассудно. Шальная она какая-то, никакого сладу с ней нет. И знакомства водит подозрительные.
– А кто ее родители?
– Вы, мэм, меня уже об этом спрашивали, но это долгая история. Поговаривают, что Своенравная Уинифред вообще не человеческий ребенок. Конечно, это больше старики говорят, у которых с головой уже не очень, – добавил он, как будто устыдившись.
– Кто же о ней заботится?
– Кто? Да, честно говоря, она сама о себе заботится, – ответил хозяин, безнадежно махнув рукой.
– Она же не может жить одна? У нее есть бабушка, насколько я понимаю.
Хозяин поглядел на меня с недоумением.
– Девочка живет с миссис Мэхен, вы сами с ней познакомитесь. Но поторопитесь, мэм, Уинифред ждет вас внизу, она рвет и мечет от нетерпения. Ей скоро наскучит это занятие, и тогда она примется за мою гостиницу. Не знаю, какую каверзу она замыслит в следующий раз, так что мне нужно спуститься к ней.
– Скажите, что я уже иду, – крикнула я ему вслед.
Спускаясь по лестнице, я выглянула в окно и увидела Уинифред, которая сидела на ветке старой сирени и болтала ногами. Хозяин гостиницы беседовал с ней, высунувшись из окна нижнего этажа.
– Спускайтесь, мисс Уинифред! Ну будьте умницей! Вы же свалитесь – изгородь мою помнете.
Я тем временем вышла на улицу. Девочка увидела меня и с нежным смехом спрыгнула вниз. С дерева на меня обрушился ливень из душистых сиреневых лепестков.
– Прошу прощения, – сказала она, на секунду став серьезной, – я не хотела нанести никакого урона вашей шляпке, она очень красивая.
Говоря это, она разглядывала мой головной убор, купленный в дорогом магазине на Пятой авеню. Шляпка была неброской, скромного фасона и неяркого цвета. Я с удивлением отметила про себя, что у девочки хороший вкус.
Она подобрала с земли синий крестьянский плащ и закуталась в него с ног до головы. Сейчас такую одежду уже почти не носят в Ирландии, хотя она кажется мне не только вполне благопристойной, но и красивой. Уинифред не надела капюшон, ее стриженые густые темные волосы завивались колечками вокруг шеи.
– Мы идем? – спросила я.
– Да, если вы готовы.
И мы отправились в путь. Поначалу мы шли живописными тропинками, любуясь по дороге цветущими примулами и ранними фиалками. Кругом живые изгороди белели от весенних цветов. Ароматный ветерок, который в Ирландии свежее и чище, чем где бы то ни было, чуть шевелил нежную зелень листвы. Жаворонки и дрозды хором исполняли гимн наступившему дню. Но постепенно пейзаж вокруг становился все угрюмее, перед нами поднялись скалы, а внизу открывались ущелья, вызывающие невольный трепет.
Я шла по крутой тропке вслед за девочкой, которая шла уверенно, как горная козочка. Иногда она заговаривала со мной, и в голосе ее звучал мягкий певучий акцент. Куда подевалось ее высокомерие? Она вела себя застенчиво и сдержанно, отвечала на мои вопросы односложно и коротко предупреждала о возможных опасностях пути. Наконец за поворотом тропинки мы увидели полуразрушенную древнюю цитадель[6]. Крыша местами обвалилась, но крепостные стены были нетронуты, и донжон[7] стремился к небу, бросая вызов самому времени.
Ворота в замок были закрыты, дорожка к ним поросла травой. Девочка провела меня в обход по узкой тропинке. Мы подошли к низкой двери в самой толстой части стены. Ее добротная кладка хорошо сохранилась, возможно потому, что явно относилась к более поздним постройкам. В этой части замка стены и крыша уцелели, и когда моя проводница молча пошла вперед по мрачному проходу, мне стало не по себе.
К счастью, мы скоро вышли в большую квадратную комнату, обставленную на манер обычной крестьянской кухни. Лишь высокие потолки, каменные стены и старинный витраж в окне напоминал, что мы находимся в замке. В очаге горел торф, над плитой пел чайник, рядом стояла деревянная скамья, а с потолочных балок свешивались по ирландскому обычаю вязки сушеной рыбы и даже копченый окорок. Простая домашняя обстановка не вязалась с угрюмым видом средневековых развалин, слишком она была обыкновенной. Здесь царили обычная жизнь и домашний уют. У огня сидела старуха, державшаяся очень прямо. Она не двигалась. Хотя ее лицо было обращено к нам, она не подала виду, что заметила нас, и не ответила на мое приветствие.
На ней было простое темно-серое платье из грубой материи, вероятно домотканой, но выглядела она очень опрятно. На груди у нее был приколот белоснежный платок, а большой чепец с оборками бросал тень на изнуренное лицо с резкими чертами. Из-под оборок выбилась прядь седых волос. Широко раскрытые тускло-серые глаза остановились на мне, как будто изучая, и я невольно поёжилась. Впервые мне пришло в голову, что я не знаю, почему эта странная девочка решила привести меня сюда. Все мои страхи исчезли, когда старуха открыла рот и сказала:
– Мисс Уинифред, здравствуйте. Это ведь вы?
Голос ее был таким ласковым и нежным, что я сразу почувствовала расположение к этой пожилой женщине, которая на первый взгляд больше походила на фигуру из камня, чем на живое существо.
– Да, бабушка, и я кое-кого с собой привела, – ответила девочка.
По лицу старухи промелькнула тревога.
– Чужого человека? – нерешительно спросила она.
– Да, милая бабушка. Это леди из Америки.
На этот раз старуха зашевелилась, снова устремив взгляд на меня и выпрямившись еще сильнее.
– Я путешествую по Ирландии. Остановилась неподалеку в гостинице, – вставила я, – и случайно повстречала вашу внучку.
– Она мне не внучка! – прервала меня старуха, торопливо и почти сердито. – Мисс Уинифред мне не внучка!
– Извините, пожалуйста, я не знала, – неловко извинилась я, – мне показалось, что она назвала вас бабушкой.
– Это просто местный обычай, сударыня. Всех пожилых женщин у нас называют бабушками.
Тревожная складка между бровями моей собеседницы разгладилась, и старуха заговорила вежливо, как все ирландские крестьяне.
– Мисс Уинифред, золотце, пусть леди сядет, усадите ее в кресло. Может, она желает стакан свежего молока после долгой прогулки?
Я с благодарностью приняла угощение – во-первых, чтобы стать на дружескую ногу с новыми знакомыми, а во-вторых, мне и правда хотелось пить. Молоко принесла босая краснощекая девочка примерно одних лет с Уинифред, которая, судя по всему, работала здесь в услужении, выполняла большую часть черной работы. Впоследствии я узнала, что Уинифред под настроение и сама доила корову, отгоняла ее домой с пастбища, собирала торф для очага, несмотря на все возражения старушки.
Многое удивляло меня в этом жилище: и необычайное почтение, с которым старуха обращалась к девочке, и неожиданный уют этого убежища в сердце полуразрушенного замка, и загадочное выражение лица старухи, словно глядящей прямо перед собой в пустоту. Только одну из этих тайн я разгадала во время первого визита.
Я с аппетитом подкрепила силы молоком с традиционным овсяным хлебом, разговаривая со старухой. Уинифред молча стояла в тени у окна, как будто задумавшись.
– Америка далеко отсюда, – задумчиво сказала старуха, – за океаном. Говорят, это прекрасная страна, богатая и изобильная.
– Это правда прекрасная страна, – мягко сказала я, – но не все там живут богато и счастливо, многие живут и умирают в нищете.
– Что вы говорите! – воскликнула старуха. – А как же наши ирландские девушки и юноши, которые отправились туда на поиски счастья?
– Думаю, чтобы добиться желаемого, им придется много работать. Дорога к успеху везде тяжела, – ответила я.
– Как вы правы, мэм, как правы, – вздохнула старуха, – это закон жизни, и мудр Господь, что установил его.
– Я знаю человека, который разбогател, не работая, – убежденно произнесла Уинифред.
Старуха поспешно перебила девочку.
– Золотце, ты помнишь, что он не разрешает называть его имени? Это небезопасно.
Уинифред молча отвернулась к окну, и мне оставалось лишь терзаться от любопытства. О чем говорит эта девочка? Кому в бедной ирландской глуши удалось разбогатеть, тем более внезапно? Вставая, я попросила разрешения навестить их еще раз.
– Может быть, вы хотите осмотреть замок? – спросила старуха.
– Он не предназначен для туристов! – отрезала Уинифред. – Это частное владение!
– Господи помоги, – пробормотала старуха себе под нос, но вслух сказала спокойно и уважительно: – Мисс Уинифред, дорогая, вы не хуже меня знаете, что любой замок в стране, пусть даже в нем живет сама королева, теперь открыт для путешественников.
– Этот замок ни для кого не открыт, – повторила Уинифред, выпрямляясь во весь рост, и добавила, обращаясь ко мне: – Но раз вы из Америки и хотите его осмотреть, я вам все покажу.
Я заверила, что очень хочу осмотреть замок, и попросила разрешения прийти сюда еще раз.
– О нем рассказывают всякие истории, мэм, вам, наверное, будет интересно их послушать, – добавила старуха, стремясь загладить резкость девочки.
– О да, для этого я и приехала в Ирландию! – ответила я и, уже выходя, добавила: – День сегодня отличный. Вам стоит выйти на улицу, миссис Мэхен, чтобы взглянуть, как чудесно играет солнце на горных вершинах.
Уинифред бросилась ко мне, побагровев.
– Как вам не стыдно! – закричала она.
Я в растерянности повернулась к старухе. Криво усмехнувшись, та объяснила негодование девочки:
– Я совершенно ослепла, мэм, и уже давно. Мне никогда не увидеть солнца. Никогда. Но мне приятно знать, что оно светит.
Так разрешилась одна из тайн. Я еще раз посмотрела на спокойное, мирное лицо старухи, поразившись собственной недогадливости. Широко открытые пустые глаза яснее ясного говорили сами за себя.
– Простите, пожалуйста. Я не знала. Вы сможете меня простить?
– Здесь нечего прощать и не о чем жалеть, – ответила она, и улыбка осветила ее лицо, как солнечный луч. – Слава Богу за все! Я сижу здесь во тьме уже восемь лет, и все это время славлю Его, счастливая, как жаворонок.
Острая жалость смешалась в моем сердце с восхищением.
– К тому же, мэм, – добавила старуха, – я хорошо помню, как солнце играет со скалами, заливая их золотыми лучами, как выглядят деревья в цвету. Я живу в Уиклоу[8] с тех пор, как была девчонкой. Нет здесь ни кустика, ни травинки, ни цветочка, которых бы старая Мэхен не помнила с былых времен.
Я заметила, что ясные глаза Уинифред наполнились слезами, ее живое лицо отражало все ее чувства, словно зеркало. Я поняла также, что она еще не простила мне промаха. Я мягко сказала, что нам лучше уйти, и девочка не возражала. На обратном пути между нами повисло неловкое молчание. Мы долго шли, ни слова не сказав друг другу, пока я не решилась заговорить:
– Как же мила эта старуха!
– Вы имеете в виду бабушку? – быстро спросила Уинифред. – Да, она красивая… вот как Даргл!
И она указала на долину реки перед нами. И сегодня я закрываю глаза и вижу этот ослепительно прекрасный вид. Ярко-зеленая долина, прозрачный поток струится в ущелье, словно посреди земного рая, роскошное поместье Пауэрскорт к востоку, и надо всем этим – молчаливые вечные горы, залитые золотом солнечного света.
– Славьте Господа, горы и все холмы… – невольно пробормотала я и замолчала, почувствовав взгляд темных глаз Уинифред. Она смотрела на меня вопросительно.
– Это строка из благодарственного гимна, который часто поют в церкви, – объяснила я. – Ты никогда его не слышала?
Уинифред покачала головой.
– В нашей церкви редко поют, – сказала она, – разве что простые короткие гимны. Не то что в былые времена, когда рядом с замком было большое аббатство и туда приходили паломники.
Она замолчала, по-видимому не собираясь продолжать беседу, а поскольку деревня уже виднелась вдалеке, она вдруг остановилась, помахала мне на прощание рукой и побежала к мосту через речку.
– До свидания! – крикнула она. – И не забудьте в следующий раз, что бабушка слепая.