Димка Дымов очнулся от нерадостных воспоминаний и очень удивился, что урок истории все еще длится и тощий учитель на прежнем месте что-то рассказывает, суетится у доски. Вон фотки развесил с изображением того самого рукастого царя. Или картинки, пойди разберись, были ли тогда фотоаппараты. Дым ощутил глухое раздражение, будто трепотня у доски, и шум в классе, и даже редкий стук дождевых капель в школьные окна – все это было насмешкой над тем, что он пережил. И такая злость охватила, аж дышать сделалось тяжело. Вот историк наверняка рад до смерти, что получает рабочую карточку. Да только зря радуется, недолго ему осталось. Его и не слушает никто, только америкосы в своем ряду сидят тихо и не шевелятся – но они просто привыкли в школе, да и повсюду, ходить по одной половице, быть тише воды ниже травы.
Дымов сидел, злился и от нечего делать наблюдал сквозь грязное окно, как напротив школы у универсама змеилась через всю улицу огромная очередь за гуманитаркой. Иногда вспыхивали потасовки, кого-то вышвыривали из очереди прямо на проезжую часть. Он привычно выискивал в толпе взглядом женщин хотя бы не старше сорока, но таких там не было, все больше бритые под ноль дядьки с багровыми бычьими шеями, завсегдатаи таких очередей. Они в основном и беспредельничали, находили в этом особое удовольствие и развлечение.
Когда возникала особо крупная драчка, Димка подталкивал локтем Ваньку Сомова, соседа по парте и почти друга, чтобы и тот повеселился. Сомов ему нравился, была в нем какая-то особая сила, зрелое осознание, чего он хочет в жизни. Дым тянулся к нему, хотя не без опаски: дружба с таким, как Иван, продуманным и злым, могла испортить его досье и закрыть дорогу в метрополию. И все же, когда в начале нового триместра Сомов предложил ему сидеть за одной партой, отказываться не стал.
Обычно Ванька на уроках рад был любому развлечению – но только не сегодня. На Димкины толчки не реагировал, а один раз даже прошипел свирепо:
– Отвали, ты… Видишь, дело у меня.
Сначала Сомов что-то долго обдумывал, всю ручку изгрыз, потом начал старательно писать на листке бумаги. Почти уткнулся в листок носом и высунул от усердия язык. Дописал, покрутив в руках, полюбовался написанным – и подпихнул листок совсем заскучавшему Димке. Тот немедленно впился в него глазами, прочел:
ПОСЛЕ ПЯТОГО УРОКА НА ШКОЛЬНОМ ДВОРЕ БУДЕМ БИТЬ ПОГАНЫХ ПРИШЛЕЦОВ. КТО С НАМИ ПУСТЬ НАПИШЕТ ИМЯ.
У Дыма в груди что-то запульсировало все быстрее и быстрее, потом болезненно лопнуло. Он вроде и обрадовался: та тоска и злость, что давно поселились в нем, требовали выхода, а очередная бойня – отличный повод. Вот только вчерашний намек тренера… к концу бойни наверняка нагрянет полиция, и если Дымова схватят, то поставят на учет – и все, о метрополии можно забыть. Он сам обречет себя на тупую и безнадежную жизнь в провинции, станет, как те дядьки, отводить душу в очередях… Захотелось отказаться, сказать, к примеру, что должен проводить мать в поликлинику или сам записан к зубному. Вот только для Сомова эти оправдания ничего не значат, он уловит только одно: Димка струсил или продался америкосам. А как считает Ванька – считает весь класс.
За долю секунды прокрутив все это в голове, Димка выдавил на лицо ликующую ухмылку, крупно и четко вписал свое имя, а затем перекинул записку на заднюю парту. Уже через пару минут она, прогулявшись по обоим «русским» рядам, воротилась к Сомову. Ванька, шевеля толстыми губами, ее изучил и констатировал с довольным видом:
– Все вписались. Отлично. Красавы.
А после задышал тяжело, снова склонился над уже измятой бумажкой, и еще что-то там чиркнул. Снова передал Дыму:
– Еще раз пусти по рядам. Пусть пацаны будут готовы.
Димка заглянул в записку – и в мозгах у него похолодело, будто в ухо провалился кусочек льда. Теперь там под фамилиями был дорисован размашистый крест, и рядом стояла обведенная в кружок единица. Дым вопросительно посмотрел на Ваньку, ожидая подтверждения. Уж не сам ли Сомыч это придумал? С него станется, пожалуй. Но Сомов выпятил колючий подбородок, с важным видом произнес:
– Распоряжение САПа. Нашу школу выбрали по жребию.
Димка от этих слов как-то сразу подобрался. Стать членом САПа – это был запасной вариант, если вербовщики не отберут его как волонтера. Раз уж судьба остаться в провинции, то тогда только САП, а куда еще? Организация это жутко засекреченная, но Иван уверял, что их люди повсюду и внимательно следят за потенциальными новыми членами, сами выбирают, кого призвать в свои ряды. Настолько засекреченная, что Дым даже точно не знал, как расшифровать аббревиатуру названия. Первые два слова точно были СМЕРТЬ АМЕРИКАНСКИМ, а дальше – множество вариантов: ПРИЛИПАЛАМ, ПИЯВКАМ, ПРИЖИВАЛАМ, ПАДАЛЬЩИКАМ, после шли совсем уж неприличные. Но сути это не меняло. Из Димкиного класса Ванька единственный был по его же словам членом САПа на испытательном сроке – раньше восемнадцати не принимали. Врал Сомов или говорил правду, но авторитет его в школе просто зашкаливал, даже среди старшеклассников.
Крест в записке означал, что в какой-то из школ их провинции было очередное побоище с прилипалами и те грохнули одного русского. Или искалечили – при любом раскладе такой факт требовал немедленного и равноценного ответа. Но там, где это случилось, ответный удар не скоро станет возможен – туда нагнали полицию, солдат и дружинников, и до лета школа будет на военном положении. Но ведь америкосы везде одинаковы, разве нет? Вот и выбирается по жребию любая другая школа, туда отправляется разнарядка. На Димкиной только памяти такая честь выпадала их школе два раза, он тогда учился в младших классах и участвовать не мог. Но он, как и все, гордился, что задание САПа всегда выполнялось быстро и аккуратно, ребята жертвовали собой, своим будущим ради великой цели. И теперь, кажется, пришло его время все поставить на кон.
– В какой школе это случилось? – шепотом спросил Дым Ваньку. Тот только плечами могучими пожал. В самом деле, по телевизору ведь о таких вещах не говорят и в газетах не пишут.
– А какая разница? – уронил сухо почти друг. И был прав, конечно.
На этот раз записка не возвращалась очень долго. Наверняка каждый зависал над ней, давал себе время отдышаться, прикидывал собственные шансы. А после, должным образом взбодрив и накрутив сам себя, начинал писать на ней всякие воинственные лозунги, проклятия убийцам или рисовать жутковатые картинки. Поганые прилипалы в крайнем ряду у стены уже почувствовали неладное, принялись шушукаться между собой и коситься на русских тревожными взглядами. Кому-то даже срочно понадобилось выйти – но беспокоиться не о чем, бойни им не избежать. В урочное время из школы никого не выпустит охрана, завернет назад или к директору отправит. К тому же, если Сомов не соврал насчет распоряжения САПа – а такими делами не шутят, себе дороже – то вокруг школы уже выставлены добровольные патрули из учеников девятых и десятых классов.
Америкосы это понимают, и все, что им остается – это освободиться хоть от части переполняющей их тревоги и ужаса над унитазами. Вот уже первые отпросившиеся с позеленевшими лицами бредут обратно на свои места.
Дым разок глянул туда через мощное Ванькино плечо – полюбоваться, как они трясутся. Но, как назло, сразу наткнулся глазами на худое большеглазое лицо Роберта Сарка. Тот с первой парты вывернул шею и смотрел в упор на своего соседа по квартире, в карих блестящих глазах застыл невысказанный вопрос. Дымов даже вздрогнул от отвращения – как же тот ему надоел! Вечно приходилось выходить из дома на четверть часа раньше, чтобы не оказаться с ним рядом в школьной раздевалке. Один платок дурацкий чего стоит.
Водилась еще странность за этим типом: Роб никогда не разговаривал с отцом. Ни разу к нему не обратился, но кратко отвечал на отцовские вопросы. Впрочем, его отец Ричард тоже не был многословен, сидел на кухне за ширмой и читал собрание сочинений Достоевского. Доходил до последнего тома, потом снова брался за первый. И только с Димкиной матерью оба разговаривали подолгу и с удовольствием.
Вдруг странная мысль посетила Димку: а вдруг сегодня грохнут именно его соседа? А что, очень даже вероятно, Роберт – совсем не боец, тощий, слабый, с плохой реакцией. Дым припомнил, что жертву под крест вроде бы выбирают заранее и как-то помечают, чтобы не поубивать в разы больше. Как это делается – он не знал, а спросить у Ваньки почему-то не решался. Но ему с каждой секундой становилось все тревожней. Нет, Роберта он всей душой ненавидел, но все же… а если именно ему, Дыму, придется рассказывать матери о случившемся? Наверняка это будет очень неприятный момент.
Вокруг все шептались и перекидывались уже своими записками. Всем хотелось знать самое важное: была ли жеребьевка, выбрана ли жертва. Но Иван многозначительно помалкивал, устилавшие их парту бумажки даже не разворачивал. А Дым прикидывал, что ему делать. Драться хотелось ужасно, отдаться сполна тому пьянящему чувству полного единения с товарищами, когда все вместе действуют как один многорукий монстр для убийства. Но он также помнил о возможной записи в личном деле, не говоря уж о том, что могут и подрезать – америкосы не совсем беспомощны. С травмой, даже залеченной, вербовщики его кандидатуру и рассматривать не станут. Да еще этот чертов Роберт. Мать в самом деле огорчится, если его убьют.
Очнулся от мощного толчка в бок. Дым подумал, что Иван хочет пустить по партам еще одну записку, но оказалось, что урок закончился, а он и не услышал звонка. Уже и историк драпанул в темпе из класса – наверняка почуял неладное.
– Ну, ты идешь? Обсудить стратегию нужно.
– Ты иди, – сказал Дым и начал забрасывать в ранец школьные принадлежности. – Я догоню.
Как принято, сначала класс покидали хозяева жизни – русские, а уж затем чертовы прихлебатели. Вот и сейчас америкосы сгрудились у двери и нерешительно поглядывали в Димкину сторону – он оставался последним, кто не вышел. Дым милостиво кивнул им головой и продолжал делать вид, что чертовски занят разглядыванием своего ранца – одна лямка точно дышала на ладан, наверняка лопнет до конца дня. А сам потихоньку нашарил глазами Роберта, который тоже застыл у своей парты, приказал взглядом: задержись. Роб словно сдулся и медленно осел на стул.
Вот, наконец, все вышли. Дым подошел к двери, выглянул в коридор, потом плотно ее притворил. И сказал, даже не глядя в сторону Сарка:
– Слушай, вали-ка ты домой!
– С какой стати? – удивился, дернул плечами Роберт. По-русски он говорил без всякого акцента, хотя книжки вечно читал на родном английском. А все равно, молчит или разговаривает, сразу видно – чужак.
– Я сказал – ты услышал. Действуй. Уйти будет трудно, но ты постарайся. Сгоняй в медкабинет, возьми освобождение. Постарайся пристроиться к кому-то из взрослых, сейчас как раз мелкотню разбирают. В общем, руки в ноги, и чтоб я тебя здесь не видел.
– Ноги в руки, – машинально поправил его Роб, заморгал растерянно.
– Учить меня вздумал, погань?! – так и взвился Дымов.
– Скажи, в чем дело, Дима, иначе дело не пойдет. Сейчас вообще-то контрольная по алгебре, важная.
– Без тебя напишут. Ну в общем… мать велела, чтобы я тебя после предпоследнего урока отправил домой. Ей, типа… помощь нужна.
Все это, конечно, не слишком убедительно звучало. Мама никогда бы не позволила, чтобы Роберт или Дым прогуляли занятия. А в случае острой необходимости вызвала бы сына, а не подселенца.
– Кончай врать, скажи лучше правду, – самым наглым образом потребовал Роберт. – Что, намечается бойня? После уроков, да?
Конечно, Дым только сжал накрепко губы. Сказать «да» означало стать предателем.
– Будет бойня, верно? – не отвязывался Роб, дергался всем телом и клацал зубами. – Мы все видели, как вы на уроке записками кидались и зверские рожи корчили. Догадались уж. Только я не понимаю, почему ты решил меня… изолировать. С чего вдруг? Как-то даже странно…
– Иди домой, – тоскливо повторил Дым. – И не придумывай всякой фигни, а то живо из тебя дурь выбью. Бойня тебе нужна – так я ее дома организую, в лучшем виде, ага.
И тут Роберт начал бледнеть. Кожа у него и так светлая, потому что блондин, а тут просто серой стала, губы – болотного цвета. Он пару раз втянул в себя воздух, и потом только сумел выговорить:
– Бойня… под крестом, верно?
Дым угрюмо помалкивал.
– Под крестом, да?! – уже кричал в голос Роб. – Ну, скажи, Дима, умоляю тебя! Ведь если так, то надо всех наших предупредить.
– Даже не думай! – прорычал Димка. – Если ты, сволочь такая…
И тут дверь начала открываться. Немедленно Роберт подскочил, схватился обеими руками за правую руку Дыма и со всей дури хлобыстнул ею себя по лицу. Тот от растерянности и неожиданности сжал пальцы в кулак, так что вышло больно обеим, Сарк даже на корточки присел. Когда в класс заглянул Иван, Роберт держался за лицо, а Дым матерился сквозь зубы.
– Выйди! – коротко приказал Робу Сомов. Тот мигом схватил свой рюкзак и выскочил за дверь. С Ванькой-то шутки плохи, он уж сейчас, в восьмом классе, под два метра ростом, и автомобиль за бампер приподнимает.
Когда соседи по парте остались вдвоем, Иван грозно рыкнул и едва не набросился на почти друга с кулаками, выкрикивая шепотом вопросы:
– Ты чё творишь? Тебе его дома лупить не надоело? Немного потерпеть не можешь?
Димка, понятное дело, в ответ вытаращил глаза: что за наезд, с какой стати Ванька заступается за америкоса?
– Вот теперь и приглядывай за ним в оба, чтоб домой не свалил, – кипятился Иван. – Прям сейчас, пока он к медсестре за освобождением не побег. Головой отвечаешь, чтоб он был на бойне.
– Зачем это? – еще больше поразился Дымов. – Ну, свалит, без него, что ли, некого дубасить?
– Дубасить-то есть кого, – жутковато ухмыльнулся Иван. – А вот мочить…
Дым едва не подавился собственным сердцем – так высоко оно скакнуло. Значит, все ясно, он угадал.
– Так уже была жеребьевка? – спросил, борясь с дрожью в голосе. – Это он, да?
– Ага, – растянул Сомов в улыбке губы, выступили наружу сизоватые десны. – Подфартило тебе, верно?
– Да еще как, – Дым постарался изобразить довольный вид, но лицо свела судорога.
– Вот так, брат. А теперь беги и присматривай, чтоб покойничек куда не свалил.
И Дымов бросился вон из класса.
Влетел в класс математики, огляделся – Роберта там не было. Перемена еще не закончилась, но остальные америкосы уже сидели, как примерные цацы, за партами. Они чувствовали беду, но не знали, откуда ждать опасность – вот и старались держаться на виду у преподов и друг у друга. Но Роб, возможно, оказался не совсем дурак и уже ускакал домой.
Дым спрашивал себя, что теперь – радоваться ему или напрягаться? Ведь Ванька такого не спустит. Ему перед САПом ответ держать, так что враз найдет виноватого. И тут пришла идея заглянуть в туалет.
Роберта он там и обнаружил: бедолага мочил под краном ком туалетной бумаги и прикладывал к алевшей похлеще его платочка левой скуле. Звонок недавно прозвенел, но на всякий случай Дым сперва прошел к кабинкам и все там осмотрел – пусто. Да Роберт бы и не сунулся, будь тут кто из русских – он себе не враг. Чужакам свои делишки предписывалось делать дома.
– Хорошо, что ты пришел, – бормотнул невнятно Роб и этими словами окончательно сбил Димку с толку. – Так скажешь, что будет сегодня после уроков?
– Я уже сказал: иди домой, – сквозь зубы почти простонал тот. – Сказал, когда еще можно было уйти. А теперь все, момент упущен.
– Дим, не начинай. Ты сказал, а я ответил, что никуда не уйду, пока не предупрежу всех наших. Кто-то из них может погибнуть!
– Никто бы не погиб, если б ты вовремя сгинул.
– Что?
– Что слышал.
Кажется, до Роба наконец дошло. Больше бледнеть ему было некуда, так что он просто стоял и смотрел на Дыма. Потом спросил:
– Я, да?
– Да! – заорал тот. – Ты! Да! Плюсик тебе, придурок!
В этот момент у Димки появилось четкое ощущение, что он сейчас подписывает собственный смертный приговор. Кажется, так уже было в одной из школ… там забили насмерть своего за то, что предупредил америкоса. Дым бросился к одной из кабинок и его просто вывернуло наизнанку. С трудом откашлялся, вывалился наружу – Сарк тут же оказался рядом.
– Все равно уже не уйти, – сказал совсем тихо. – Внизу дежурят парни из выпускного, мы смотрели. Взяли школу в кольцо, учителя носятся вокруг – пытаются загнать их на уроки. Но на них даже внимания никто не обращает.
Да, Иван был умен и осторожен, он конечно же все учел. Потому что свое первое поручение от САПа ждал долго и трепетно, и ни за что его не завалит. Свою жизнь поставит на кон, если надо будет, а уж Димкину – легко. Роберт теперь смотрел себе под ноги и шевелил губами – прощался с кем-то, что ли? А может, итоги своей недолгой жизни подводил?
– Но есть еще крыша! – в порыве лихорадочного вдохновения вскричал Дымов. – Мы выберемся на нее, завалим кирпичами люк и отсидимся. А вечером спустимся и пойдем домой.
– Домой, – мечтательно пробормотал Роберт, вскинул голову. – Ну, полезли на твою крышу.
Димка вывел его сперва на черный ход – сырую и грязную лестницу с кучами окурков на каждой ступени. По ней бегом понялись на верхний третий этаж и разглядели в потемках железную лесенку люка, похожую на долговязого висельника и издающую от каждого прикосновения протяжный жуткий вздох.
– Так, лезешь первым, – распорядился Дым, уже войдя во вкус командования. – Я страхую. Откинешь люк, он не заперт, и жди там меня.
Роб без лишних слов довольно ловко пополз вверх, а мерзкая лестница развылась на всю школу. Хотя Димка старался удерживать ее на месте, он потому и пустил соседа вперед – веса в нем, в Дымове, побольше будет – но она все равно ходила ходуном.
Дым так сконцентрировался на лестнице, что даже не заметил, как они появились – трое громил из десятого. Стояли и наблюдали за происходящим из темноты. А когда Роберт уже начал нелепо подтягиваться, стараясь забросить тощее тело на крышу – тогда они включили фонарики, подошли вплотную. Один, самый длинный из них, отшвырнул Димку, вскарабкался на пару ступеней и без лишних слов стащили Сарка вниз. Его приятели закрутили Дыму и Робу руки так, что те почти уперлись лбами в собственные коленки, поволокли в холл школы.
Там было пустынно, потому что шел урок, а Димка так надеялся увидеть хоть кого-то из учителей. Директора, завуча, техничку, на худой конец. Но, кажется, весь персонал попрятался перед тем страшным и неотвратимым, что надвигалось на школу.
Зато там появился Иван и, не глядя на соседа по парте, задал старшим короткий вопрос:
– Что тут за дела?
– Сняли их почти с крыши, – отчитался длинный, подобострастно глядя на Ваньку снизу вверх, хотя не особо уступал ему в росте. – Этот, – он с отвращением ткнул Дымова локтем, – помогал америкосу уползти наверх.
– Нет! – громко запротестовал Дым, вдруг осознав, что должен изо всех сил защищаться себя. – Не так было! Я его нашел и стаскивал. Ты, Вань, сам мне поручил приглядывать.
– Он меня стаскивал, – тусклым голосом подтвердил Роберт. – Я отбивался ногами.
– Не было такого, – возмутился и даже слегка покраснел старшеклассник. – Скажите, парни? Мы специально за ними пару минут наблюдали. Жалкий предатель, продался поганым приживалам!
– Нет, – гнул свое Димка, обращаясь к собственным коленям. – Ты же меня знаешь, Вань. Я бы не смог предать, да и зачем? Он – и подбородком указал на Роберта, – больно шустрый. Унюхал что-то, хотел спастись, вот и метался, как подранок. Я решил запустить его пока на крышу, чтобы был в сохранности до начала бойни.
Ванька сверлил одноклассника глазами, и от его взгляда у Димки все внутри ходило ходуном. В бесцветных глазах навыкате читался смертный приговор.
– Ладно, – выплюнул бывший почти друг. – Заприте их в каморке на первом этаже. Потом разберемся.
Их снова потащили, выворачивая руки из суставов. Проволокли до первого этажа, узким коридорчиком завели за пищеблок, туда, где была кладовка уборщицы. Грубо швырнули на пирамиду из ведер и швабр. Дверь хлопнула, отрезая их от тусклого света, от запахов пищи, он переклички поваров в столовой… от жизни.