На привычном своем месте в углу кафе сидел стройный не по годам полковник в штатском. Он много лет назад уволился из армии и только изредка преподавал в Военном университете на четверть ставки. Его тонкие, аккуратно подрезанные бакенбарды, подчеркивали тонкую линию губ, и с аккуратными залысинами над круглым лицом, напоминали гоголевского персонажа.
Мы пили за встречу и делились новогодними впечатлениями. Наш третий товарищ, брутальной внешности и не меряной силы пития, сидел, склонившись над столом, и грустно смотрел в рюмку. Отмеченный красивой седой бородой и богатырским телосложением, он сегодня изрядно принял на грудь, и к этому времени вдруг неожиданно для всех… завыл.
Не так, чтоб с тоски, не пародируя волка или собаку.
А, захотелось ему! Взял и завыл.
Потом засмеялся и ушел на перекур.
После очередной рюмки под одиозный тост: «Есть предложение, подкупающее своей новизной – пора освежить сознание!» – полковника запаса потянуло на воспоминания.
– Детство мое прошло на Северном Кавказе. На Кубани ночи звездные. Как в шатре турецком. Идешь по дороге, а над головой и по сторонам ярко, сочно светят крупные звезды. Вокруг степь. Огромная, непонятная, широкая, без перекрестков и указателей улиц, но с оврагами и узкими ручьями.
Идем мы вместе с отцом после хорошего застолья. Не помню, в армию ли родственника отправляли, или свадьбу чью-то с родней играли. Выпил я тогда хорошо. А что парню в пятнадцать лет надо? Настроение есть. Сил полно. Планов громадье. Иду, песни пою, а батя мне подпевает тихонько.
Не просто в степи найти дорогу домой, но мы-то часто ходим из станицы в станицу, путь сердцем чуем. Подходим к речке. Не широкой, но бурливой. С берега на берег брошено бревно, а внизу под ногами – метра в три-четыре тянется обрыв к потоку воды. Когда гулять шли, быстро перебежали этот мостик, а назад идем поздней ночью… поджилки трясутся.
– Иди, сынок! Не дрейфь, – слышу я голос отца за спиной.
Шагнул, ноги уверенно ступают по мокрому бревну. Вдруг чувствую, как заколыхалось оно подо мной. Колени задрожали над темной бездной, руками резко взмахнул…
Страшно стало, как в детстве. Когда по вечерам гасили огонь в доме и за стеной скреблись мыши.
Вдруг, чувствую, отец меня берет за плечо и тихо, уверенно так говорит: «Вперед. И ничего не бойся. Я рядом… Прямо смотри».
Как будто смелости мне дал своим прикосновением. Иду. Смотрю вперед, а глаза сами то закрываются от страха, то открываются от удивления. Луна необыкновенная всходит. Огромная. Жёлтая, как свежий яичный желток. Вокруг дымка прозрачная… Такая нежная, что сквозь нее звезды пробиваются, кометы шустрят – успевай желания загадывать.
Перешли мы с отцом этот мостик и тут же остановились, пораженные увиденным. На ближнем холме, освещенном луной и звездами, сидит степной волк. Мощный такой волчара. Прямой, как памятник. Голова огромная. Смотрит вверх на Луну и воет. Не то песню дикую, не то воинский кличь, не то о жизни говорит.
Тембр голоса мощный, как у меня…
– Смотри, сынок! Редкость в степи увидеть воющего волка.
Я и сам это знаю. Смотрю и слушаю. Даже припев хотел к его вою подобрать, да у хмельного пацана слов-то раз, два и обчелся.
Случай этот глубоко в памяти залег, и не вспомнил бы я его больше…
Прошли годы. Наступило время, когда начал я активно женихаться. С одной гуляю, с другой романы кручу. А невесты себе найти не могу. И тут познакомился я как-то с очаровательной казачкой, веселой такой, ладной, под меня. То, да се. Как-то поздно вечером провожаю я девушку домой из кино. Идем пешком, через незнакомый район. Шепчемся о чем-то, нежности говорим под луной. Неожиданно перед нами вырастает из темноты огромный лохматый пес. Мы останавливаемся. Тут же, откуда не возьмись, нас окружает дюжина собак. Злые, давно уже не домашние, похоже, голодные. Смотрят на нас и рычат. Тихонько так. Но с явным, не добрым умыслом. Особенно лохматый вожак страх наводит, медленно к нам приближается…
Ночь, луна, дикие собаки, тишина. Не знаю, что мной двинуло, но хлопнулся я тут на четвереньки и… завыл! Завыл, как тот степной волк. В полный голос.
Лежу в форме старшего лейтенанта на грязном асфальте и вою.
Открываю глаза, а собак и след простыл. Сбежали! Никого рядом нет. Но не только они утекли. Присмотрелся, а в конце улицы мини-юбочка мелькает. Бежит моя ненаглядная казачка с туфельками в руках, не оборачивается.
Я – за ней. Догнал, когда она дверь дома перед моим носом захлопнула. Чего я только не говорил, что не плел, а не верит мне казачка. Говорит, ты – волк настоящий в человечьей шкуре. Насилу растолковал под утро про степь, песни, отца, вой того волка вспомнил.
Впустила…
– Дайте немому слово! – наш богатырь давно как перекурил, вернулся с морозца, и рвался в беседу со своими воспоминаниями.
– Есть предложение, подкупающее своей новизной – пора освежить сознание! – остановил его полковник, наполнил стаканы, и компания выпила под звон маленьких изящных рюмок из Гусь-Хрустального.
– Хорошие рюмочки я вам подарил?! – вставил молчаливый до поры четвертый товарищ, уплетая за обе щеки аппетитный кусок пиццы из четырех сыров.
– Немому дайте слова! – не унимался богатырь, поддерживая левой рукой правую, поднятую руку, как у школьника на уроке.
– Мы все внимание…
– В начальной школе мне никто не нравился из девчонок. Я больше к боксу тянулся и мотоциклы любил. Но сейчас не о том. Принято было в нашем классе на день Отечества и в женский день поздравлять друг друга, дарить подарки, говорить слова хорошие.
– Ага! У нас писали открытки: «Оставайся таким же хорошим мальчиком!» – вставил любитель пиццы.
– Не перебивайте немого! Так вот, представляете, мне самая красивая девочка в классе подарила на 23 февраля огромный самолет. Красивый такой, с моторчиком на венгерке. Летал самолет по школьному двору, как настоящий. Пропеллер теренчит, крылья на солнце лоснятся, на маленькие колесики-шасси садится, как настоящий Ишачек – Ил-16. Понравился он мне так, что словами не передать. Но в кармане не спрячешь, даже в портфель не помещается. Когда домой самолет нёс все к груди прижимал и в пропеллер целовал.
– Не может быть?! – улыбнулся полковник запаса.
– В детстве все может быть. Так вот, девочка, что подарила мне самолет, что та Мальвина из сказки с голубыми бантами. В неё были влюблены почти все пацаны нашего класса. Буратино там не было, а Артемонов с десяток, если не больше, вокруг крутилось. Жила она в соседней деревне и приезжала в нашу школу на автобусе. Её по утрам встречали большой мальчуковой компанией и по очереди носили портфель. Кто портфель несет, кто на ходу контрольные задания рассказывает. Однажды эта девочка заболела, и первый урок оказался сорван: мальчишки опоздали. Все пришли на полчаса позже…
Так вот, несу я этот самолет домой, а сам думаю, что скажу, когда дома про самолет спросят? «Мальвина подарила?» Скверно стало, стыдно почему-то. Думаю, выкину подарок в реку. Но не смог. Рука не поднялась. Почти до самого своего двора дошел и не удержался. Завел мотор, разбежался получше и запустил самолет в самое небо.
Смотрю вверх и шепчу про себя: «лети самолет на небо, не возвращайся, сядь на облако!» А тот, будто почуял, как специально скорость набрал, взлетел высоко, под самые вершины деревьев. Один круг описал надо мной, второй. А потом медленно стал планировать и ударился прямиком в старый дуб. Рухнул меж старых веток и повис в них, как в гамаке, да так, что не видно его с земли и достать не возможно.
Сколько раз я потом мимо ходил, смотрел на дуб с самолетом. Сердце заходилось.
А девочка Мальвина выросла, вышла замуж, родила двоих детей, и со временем овдовела. Лет через много рассказала она своей подруге, что всю жизнь любила… – кто бы думал? – одного меня, а я-то её не любил. Вот вспомнил и завыл…