СУББОТА, 23 АПРЕЛЯ
На следующее утро я нахожу маму на кухне «Соли».
Покупателей пока нет, что очень необычно для субботы. Но я надеюсь, что это просто означает, что большинство людей не в курсе, что мы снова открылись.
– Ты встала, – говорит она, взглянув на наручные часы.
– Не могла уже больше спать.
По кухне разливается тепло и аромат свежего хлеба – тыквенного, черного с семенами кунжута, посыпанных орегано багетов. Я замечаю свежий букет подсолнухов, лежащий перед рецептом прабабушкиного боло де фуба. Бабушка обычно оставляла эти цветы для своей матери, как будто рецепт за стеклом на стене был святыней. Теперь цветы здесь, чтобы в первый раз почтить бабушку.
Мама ловит мой удивленный взгляд.
– Почему бы тебе не пойти и не взять пару табуреток? – говорит она. – Давай позавтракаем на кухне.
Когда я возвращаюсь с табуретками, мама уже расставляет на деревянном прилавке тарелки.
Сладкий картофель. Пюре из батата под вяленой говядиной. Французский хлеб. Сливочное масло. Миска теплого кускуса. Как будто она пытается накормить целую армию.
– Я не очень хочу есть, – признаюсь я.
– Это на тебя не похоже – отказываться от завтрака, – замечает она, подмигивая. И мое сердце замирает, потому что мама подмигивает точно так же, как раньше подмигивала бабушка. – И ты почти не ела прошлым вечером. Тебе нужно поесть.
Я присоединяюсь к ней у стойки, стараясь не думать о том, что без третьего табурета в центре, чтобы уравновесить нашу семью, стойка кажется намного шире, чем она есть на самом деле.
Завтрак начинается в молчании, только холодильник гудит на заднем плане.
Я добавляю сливочное масло к батату, и ложка тает у меня во рту, согревая изнутри. Беру по одному маленькие кусочки оставшейся со вчерашнего вечера вяленой говядины и жую их с закрытыми глазами. Позволяю соленому аромату распространиться по моим вкусовым рецепторам, чтобы разбудить их один за другим.
Затем придвигаю поближе миску с молочным кускусом, вдыхая ароматный коричный пар. Я пытаюсь сосредоточиться на жевании, но боль в моем сердце не стихает.
Я не могу продолжать притворяться, что прошлым вечером у нас не было стычки с Молиной.
– Мам, я хотела сказать… Мне очень жаль.
– Не нужно извиняться, – говорит она, медленно нарезая буханку хлеба.
– Я не нарочно уничтожила торт. Я подошла, чтобы сказать им, чтобы они перестали смеяться. Чтобы перестали шуметь, когда бабушка только что…
Я все еще не могу это произнести.
Мама делает глоток кофе – черного, без сахара, – затем ставит чашку на стол.
– Забудь о прошлом вечере. – Она кивает на тарелки передо мной. – Твоя еда стынет.
Как я могу забыть о прошлом вечере? Сеу Ромарио расплакался перед нами и сказал, что уважал бабушку. Все это бессмысленно.
Холодильник начинает шипеть, как будто давится невысказанными словами, и мама бросает на него настороженный взгляд.
– Не хватало, чтобы еще и ты сейчас сломался, – бормочет она.
– Что имел в виду сеу Ромарио прошлым вечером? – спрашиваю я, и по тому, как напрягаются мамины плечи, понимаю, что она больше не хочет об этом говорить.
– Ешь, Лари.
– Что он имел в виду? – настаиваю я, откладывая ложку. Колокольчики в «Соли» тихо звенят, и мама убегает в пекарню, как будто рада сбежать от меня.
Я слышу, как она говорит:
– Доброе утро. Чем я могу вам помочь?
Я иду присоединиться к ней. Может, я и не пекарь, но думаю, мне следует хотя бы начать принимать заказы.
В «Соли» стоит клиент, которого я раньше не видела: белый мужчина, вероятно, лет тридцати с небольшим, высокий и подтянутый, в дорогом черном костюме. Он вполглаза посматривает на маму, его необычные светло-голубые глаза оценивают помещение.
– Доброе утро, – отзывается он через несколько долгих секунд, как будто только что вспомнил, что нужно ответить.
Он не похож на туриста – у него на шее нет фотоаппарата, – так что, возможно, он наш новый сосед, который хочет позавтракать перед тем, как отправиться на деловую встречу субботним утром.
Мама слегка хмурится, но продолжает улыбаться.
– Добро пожаловать в «Соль», – говорит она. – Дайте мне знать, если захотите попробовать образец.
– Обязательно, – говорит он, засовывая нос в бабушкины банки с фруктами. Когда он наконец подходит к главному прилавку, он сразу же начинает осматривать товары, которые мама уже выставила на прилавок этим утром. За стеклом лежат эмпадиньяс – круглые, идеально золотисто-коричневые пирожки в горшочках, начиненные рубленой курицей и зелеными оливками.
Люди обычно знают, чего хотят, когда заходят в нашу пекарню. Пять буханок хлеба. Эмпадиньяс с креветками. Может быть, квентинью[26] навынос, теплый кускус с говядиной по рецепту от «Соли». Но мужчина, кажется, не торопится, хмурит брови, он больше похож на инспектора, чем на покупателя.
– Это мои любимые, – говорю я, указывая на поднос с коксиньей, изо всех сил стараясь быть любезной, как это сделала бы бабушка. – Они начинены сыром катупири[27]. Не хотите попробовать образец?
– Что ты делаешь? – тихо шипит на меня мама.
– Я надеялась, что смогу помочь сегодня в «Соли».
– Лари, нет… – начинает мама, но мужчина внезапно перестает таращиться по сторонам, и ее внимание снова переключается на него. – Что вам подать? – с очередной улыбкой спрашивает она.
Он достает из кармана костюма визитную карточку и протягивает ее маме.
– Меня зовут Рикардо Перейра, – говорит он, изображая улыбку, в которой больше зубов, чем сердечности. – Я юрист, представляющий интересы супермаркета «Сделки-Сделки». Мы рассматриваем возможность покупки места по соседству, чтобы открыть свое новое кафе, и я хотел бы сделать вам предложение.