СУББОТА, 23 АПРЕЛЯ
Обычно улицы были бы полны туристов, которые приезжали сюда прямо из аэропорта в Ресифи[28]. Я выросла, наблюдая, как они направляют свои камеры на все, от свернувшихся калачиком сонных ленивых кошек на пороге boteco[29] до воздушных змеев в небе.
Но единственные туристы, которых я вижу по пути к автобусной остановке, – это две женщины, которые задержались у ателье, делая селфи перед висящими зонтиками для фрево[30]. И это примерно все.
У меня в груди возникает неприятное чувство, я беспокоюсь, что «Сделки-Сделки» снова что-то замышляют. В Олинде приближаются праздничные мероприятия. Праздники в честь святого Иоанна на северо-востоке проходят с размахом, начинаются с мая и продолжаются до июля. Что, если супермаркет организует свое мероприятие и перетянет торговлю на себя? Достаточно ли бойкота, чтобы обеспечить нам безопасность? Мои соседи отказались покупать в «Сделках», но как насчет ту- ристов?
Мы полагаемся на туристов, чтобы стимулировать местную экономику. Это твердят даже маленькие дети в округе, прежде чем узнают, что означает слово «экономика». Но непохоже, чтобы туристы вообще знали о нашем затруднительном положении. А если узнают… Будет ли это что-нибудь для них значить? Поддержат ли они нас?
Я иду по улице, и мне хочется плакать оттого, что я замечаю все, что не хотела видеть в прошлом году, когда здоровье бабушки начало ухудшаться.
Пустых витрин становится все больше и больше. Оставшиеся магазинчики, в большинстве из которых торгуют кружевами и кожаными сандалиями, кажутся заброшенными, их двери и окна широко распахнуты, как будто они пытаются привлечь новых покупателей и туристов так же, как в душные дни приглашают внутрь прохладный морской бриз.
Тем временем появились новые предприятия. Помодней. Пришлые люди захватывают в районе заведения, которые когда-то принадлежали бабушкиным друзьям. Лавка старого флориста теперь превратилась в магазин по продаже дизайнерских солнцезащитных очков.
Солнцезащитных очков!
Все вокруг так быстро меняется. Слишком быстро. Это заставляет меня чувствовать себя беспомощной, как будто я подвожу бабушку.
Она выросла в этом районе. Знала его как свои пять пальцев. И все же во время наших прогулок она всякий раз останавливалась у церкви и смотрела на простирающийся до горизонта сине-зеленый Атлантический океан, как будто любовалась открывшимся видом впервые. Как будто она была туристкой, указывающей на каждую деталь, которая привлекла ее внимание, на каждую мелочь, которая заставила ее улыбнуться.
Когда я спросила ее, почему она так делает, она сказала, что важно снова и снова влюбляться в свой район.
Странно возвращаться в «Голоса» без бабушки.
Каждое субботнее утро мы приезжали сюда, чтобы доставить партию хлеба, а мама оставалась, чтобы позаботиться о «Соли». Бабушка часто задерживалась на несколько часов, болтая с доньей Сельмой, в то время как я помогала волонтерам с играми и мероприятиями в детском саду.
Когда я вхожу внутрь, донья Сельма выходит из кухни.
У меня перехватывает дыхание.
Сегодня она в том светло-желтом, выгодно оттеняющем ее темно-коричневую кожу платье, которое подарила ей бабушка. Она говорила, что этот цвет выглядит так, словно в нем заключен весь солнечный свет мира.
Воспоминание заставляет меня улыбнуться, и в то же время мне хочется плакать.
Следом за ней из кухни выходит мужчина, на его рубашке поло написано «Сильвейра Констракшн». Он и донья Сельма пожимают друг другу руки, и она разочарованно улыбается.
– Мне жаль, что я больше ничем не могу помочь, сеньора, – выходя, говорит он.
Она замечает меня, и ее глаза загораются.
– Лари! Ты здесь! – Заметив у меня в руках коробку с хлебом, она упирает руки в бедра. – Я же говорила Элиси, чтобы она не беспокоилась. Вы, женщины Рамирес, такие упрямые. Но спасибо вам. Я очень ценю это.
Я заглядываю через ее плечо в кухню. Кажется, будто по комнате пронесся ураган. Повсюду лужи. Вся мебель сдвинута в сторону, покрыта пылью, в то время как часть стены и облицовочной плитки разворочены, обнажая трубы, и напоминают зияющую рану.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Такой беспорядок, я знаю. Некоторое время у нас были проблемы со старыми трубами, но мы все откладывали ремонт. И теперь нас настигли проблемы. Я чувствую, что где-то здесь таится жизненный урок, верно? – грустно усмехается она.
– Как же вы готовите для детей?
Донья Сельма бросает скорбный взгляд на плиту.
– Мы здесь ничего не можем приготовить. Я приношу немного еды, которую готовлю дома, но, видит бог, мне следует держаться подальше от плиты. Нас в значительной степени поддерживают пожертвования, сейчас больше, чем когда-либо.
Она выводит меня из кухни.
Это катастрофа. Большинство семей полагаются на то, что «Голоса» – это бесплатный дневной уход в течение всего дня. Как они будут жить дальше, если не смогут кормить детей?
– Что вы собираетесь делать? – спрашиваю я.
– В данный момент я собираю сметы цен от строительных компаний, но мы пока ничего не можем себе позволить. – Она успокаивающе сжимает мое плечо. – Не волнуйся. Возможно, мы устроим мероприятие по сбору средств. Может быть, посиделки с общественными лидерами и владельцами малого бизнеса?
Я не могу ничего поделать, но чувствую, что подвела «Голоса». Я так давно сюда не приходила.
– Мне действительно жаль. Я хочу помочь.
Донья Сельма берет у меня из рук коробку с хлебом.
– Ты уже помогаешь.
До нас доносятся голоса детей, играющих на задней площадке, и внезапно мои глаза затуманиваются от слез. Донья Сельма улыбается, притягивая меня в объятия.
– Как ты сегодня утром, дорогая? – спрашивает она. – Прошлый вечер выдался нелегким. До меня уже дошли слухи о встрече в офисе Ромарио… Жаль, что я не смогла остановить твою маму, но думаю, что Элиси нужно было поставить точку.
– Точку? Больше похоже на то, что она хотела все поджечь.
– Что, так плохо?
– Плохо – это мягко сказано. – Я испускаю долгий вздох, и она бросает на меня понимающий взгляд. – Но я больше беспокоюсь о будущем «Соли». Такое чувство, что бабушка была последней силой, которая оберегала нас.
Я рассказываю ей о сегодняшней утренней встрече с юристом «Сделок», и пока донья Сельма слушает, выражение ее лица становится все более и более серьезным. Когда я заканчиваю, она берет мои руки в свои.
– Джульетта знала, что это возможно, – говорит она. – Пусть это тебя не пугает. Этого они и хотят – заставить нас всех чувствовать себя загнанными в угол. Но ты не одинока, Лари. Против них объединилось целое сообщество.
Первые слезы катятся по моим щекам.
Наши финансовые проблемы для меня не новы – они стали очевидны примерно в то же время, когда появились первые признаки бабушкиной болезни. В январе прошлого года. Ровно через год после того, как появились «Сделки-Сделки».
Бабушка хотела работать в «Соли», как будто ничего не случилось, но она не могла продолжать работать по-прежнему. У нее кружилась голова, и она так хотела спать, что глаза у нее закрывались, даже когда она месила тесто. Она упрямилась, всегда говорила, что все в порядке, пока не упала в обморок.
Мы срочно отвезли ее в больницу. А потом…
Что ж, это видели все. Бабушка заболела. Она стала все чаще и чаще ходить к врачам. Бывали дни, когда «Соль» даже не открывалась. Мы либо были в больнице, либо бабушка была слишком измотана, чтобы работать, а мама не отходила от нее ни на шаг.
Я отчаянно хотела что-нибудь сделать, чтобы помочь. Я могла бы просто работать за прилавком, поскольку все, кого мама пыталась нанять, просили больше денег, чем она могла предложить. Но мама каждый раз отмахивалась от меня, повторяя свою мантру: «Ты будешь первой Рамирес, которая поступит в университет!» И, по ее словам, именно туда должна была направляться вся моя энергия, даже если мой собственный дом начинает разваливаться у меня на глазах.
Когда дела в пекарне пошли совсем плохо, бабушке пришла в голову идея подать заявление в Гастрономическое общество, престижную кулинарную школу и кулинарное объединение. Если бы ее приняли в ученицы, даже при том, что она была достаточно хороша, чтобы быть инструктором, она смогла бы принять участие в их большом ежегодном кулинарном конкурсе. В том конкурсе, который транслируется по телевидению и меняет жизни людей. Победители открывали собственные рестораны и получали звезды Мишлена!
Бабушка говорила, что это то, что нужно «Соли». Быть нанесенной на карту.
Как будто это был единственный способ удержать нас на плаву.
Но вступительный экзамен проводился три месяца назад, как раз когда бабушка почувствовала себя по-настоящему плохо. Ее не приняли. Мама была в ярости, что такому опытному пекарю, как бабушка, отказали.
– Что нужно «Соли», так это получить лучшие возможности для организации питания, чтобы дать нам толчок и вывести на потенциальных новых клиентов, – говорила мама. – Мы не можем связывать наши надежды с мечтами, с вещами, которые нам неподвластны, такими как кулинарные конкурсы.
Но не было никаких кейтеринговых мероприятий, за исключением того, которое украл у нас «Сахар».
В марте бабушку пришлось положить в больницу, и «Соль» совсем закрыла свои двери. Тем не менее бабушка продолжала учиться, чтобы поступить в Гастрономическое общество, надеясь попытать счастья в следующем году. Последние несколько дней в больнице бабушка постоянно раскладывала на кровати свои рецепты, изучая их при любой возможности.
Но ей так и не довелось увидеть, как осуществится эта мечта.
Я рыдаю в объятиях доньи Сельмы. Она прижимает меня к себе, поглаживая мою спину.
– У бабушки было так много мечтаний, – говорю я, и мое сердце разбивается на миллион кусочков. – Был ли когда-нибудь… Был ли когда-нибудь хоть какой-нибудь шанс? Или она была просто мечтательницей, как говорила мама?
– Нет ничего плохого в том, чтобы мечтать, любимая. Твоя прабабушка Элиза тоже была мечтательницей. Разве она не мечтала, что гостиница, которую она унаследовала, однажды превратится в пекарню? Она мечтала построить дом для себя и Джульетты. Дом, который теперь принадлежит твоей матери и тебе самой. Несмотря ни на что, сейчас ты здесь, воплощаешь мечту этой женщины.
Донья Сельма удерживает меня за плечи, заставляя посмотреть на нее. Когда я встречаюсь с ней глазами, я почти могу позволить себе найти утешение в ее словах. Но как мечта сможет выжить перед лицом стольких препятствий?