Ладно, мне надо убить двадцать минут и при этом умудриться не психовать из-за мыслей о том, какого «врага» захватили в плен мои люди. Тут может помочь только одно.
Я, не теряя ни секунды, поворачиваю и трусцой бегу по коридору обратно. Вбегая в главный зал, я ускоряюсь, затем сворачиваю направо и выбегаю из дверей – прямиком на плац.
Мчась по утоптанной земле, я не могу не думать о том, скольких пленников Артелия пытала, чтобы добыть нужную информацию, если теперь, поймав врага, она даже не отложила принятие душа. Я не наивна. Мне известно, что большую часть своей истории Двор Горгулий существовал в куда более жестоком мире, чем тот, который окружает нас теперь, но все же… Я содрогаюсь. Одна мысль о том, чтобы причинить боль беспомощной пленнице, вызывает у меня возмущение.
Я догоняю своих друзей, когда они обходят импровизированные трибуны.
– Джикан тренируется с горгульями? – В голосе Флинта звучит изумление. Я резко останавливаюсь рядом с ним
– Не совсем, – отвечает Хадсон, затем встречается со мной взглядом и вопросительно вскидывает брови.
Я быстро качаю головой, давая ему понять, что сейчас не время обсуждать, чего хотела Артелия, и, к счастью, он складывает руки на груди и опять поворачивается к Флинту.
– В каком смысле? Что ты имеешь в виду? Он либо… – Флинт замолкает, впервые разглядев эту арену – и то, что на ней происходит, происходит каждый четверг.
– Футбол? – У Иден округляются глаза. – Мы здесь для игры в футбол?
– Можно сказать и так, – спокойно отвечает Хадсон.
– Что? – Иден гримасничает. – Мы здесь для игры в футбол?
– Забудь про нас, – говорит Флинт. – Джикан здесь для игры в футбол?
Я начинаю объяснять, но тут все на поле – и на трибунах – застывают. Все, кроме Джикана, который бросает на землю огромную зеленую поролоновую руку с поднятым вверх пальцем – из тех, которыми болельщики машут на стадионе, – и топчет ее.