Я обхватила лицо руками, чувствуя, как голова идет кругом от рассказанного. А может быть, в его рассказе есть “доля” правды? Я, со своими подростковыми задвигами могла не замечать, что происходило вокруг. По глазам было видно, что Николас не врал, но поверить ему − я не могла.
Как я это определила? Не знаю… Обычно, когда он говорил, в его глазах мелькало что-то такое неприятное, презрительное, всего на мгновение, но оно давало понять, что он считает себя выше других. Этот взгляд очень сильно давил на меня, и я даже не всегда осознавала его. Просто, отчего-то чувствуешь себя внезапно, еще большим ничтожеством, чем ты есть на самом деле. Хотя… Куда же еще больше?
Но когда он рассказывал мне про маму, ничего такого в его взгляде, я не заметила. Он говорил серьезно и видно было, что он сам переживает. Его переполняла боль. Черт, он реально верит в то, что говорит!
− Что случилось в тот день?
− Я не знаю, − покачал он головой.
Я отчетливо помню тот проклятый день. Мама была в хорошем настроении и носилась по комнате, как угорелая. Конец августа, стояла теплая погода и она была в легком комбинезоне светло-голубого цвета, под ней − черная футболка. Длинные волосы она собрала в высокий хвост.
Она вышла за порог и больше не вернулась. На месте аварии была лишь груда металла. Ее сбила машина. Она умерла мгновенно, не успев ничего понять.
− Ты не одинока в своем горе, понимаешь? И тебе не нужно винить в ее смерти ни себя, ни мою сестру, ни отца. Так получилось. Ты можешь это принять и жить дальше? – говорил он убедительно, но у меня от этого разговора все внутри переворачивалось.
Зачем он вообще завел эту тему? Я только начала немного успокаиваться. Раньше при воспоминании о матери у меня всегда текли слезы. В последние несколько месяцев я уже сдерживаю себя.
− Почему ты мне все это говоришь сейчас?
− Потому что я чувствовал то же, что и ты. Никому не нужный, одинокий, с диким желанием сдохнуть как можно скорее. Я тоже потерял близкого человека когда-то…
Я смотрю на него и не понимаю почему мне так неудобно. Подношу руки к глазам и чувствую, какие они мокрые. Неужели я плачу? Мне становится жалко себя. Никто нас не любил, а те, кто любил… Их уже нет в живых.
Жалеть себя мне не впервой, но кого-то другого, было в первый раз. Я знала, что я была зациклена на жалости к себе, но прекратить не удавалось. Я одета, обута, сыта, чего многим другим недостает, и все-равно я вечно погружена лишь в собственные проблемы.
В десять лет родители отправили его за границу учиться. В таком осознанном возрасте, когда ребенок уже давно все понимает и видит. Я даже не представляю, как ему жилось с какими-то родственниками в Англии.
− Ладно, мелкая. Хватит о грустном, закругляйся. Доешь, и я отвезу тебя.
Он вышел из кухни. Мой аппетит пропал еще тогда, когда речь зашла о маме, так что сейчас, даже наивкуснейший пончик не полез бы в меня.
Собрав вещи, я ждала его у выхода. Небольшая сумка с одеждой и книгами. Котенок вертелся около ног, понимая, что я ухожу. Своими маленькими зубками он пытался играть с моими шнурками.
− Идем?
Попрощавшись с Васькой, я спустилась за Николасом. Машина была припаркована около подъезда, и мажор, как настоящий джентльмен, открыл мне дверцу.
Как только мы отъехали от дома, я подумала, что стоит сделать то, что я так долго откладывала. И мне почему-то очень сильно захотелось посоветоваться с Николасом. Словно он был единственным человеком, которому было не все равно.
− Я хочу уйти из дома.
− И куда ты пойдешь? У тебя учеба. Перестань истерить, доучись нормально, а потом снимешь себе жилье и начнешь жить взрослой жизнью.
После того как он закончил, мы пошли к выходу. Он помог мне перейти через огромную лужу, и в этот момент я слышу:
− Алиса?!
На нас смотрела мачеха. Ее выражение лица было очень удивленным и каким-то обеспокоенным. И я увидела, что она идет прямиком к Николасу.
− Так вот у кого ты ночуешь? – она машет рукой в его сторону.
− Сестренка, рад тебя видеть, − он слегка кивнул ей. – На самом деле, меня не было в городе, и я попросил Алису присмотреть за квартирой и питомцем.
Черт бы побрал эту неловкую ситуацию. Мачеха меняется в лице и сейчас я отчетливо вижу, как она просто в бешенстве.
− Ну ты и козел! Решил теперь за моего ребенка взяться? Только попробуй приблизиться к ней еще раз, извращенец! Алиса, иди сюда! Мы уходим.
Она хватает меня за другую руку и тащит за собой в свою машину. Я пребываю в шоке от происходящего. Выходит, мачеха недолюбливает брата за то, что он извращенец? Она что-то знает о его наклонностях такое, чего не знаю я?
Николас кивает мне, когда я оборачиваюсь. Мои вещи все еще лежали в его машине. Надо будет ему напомнить, чтобы вернул.
− Эй, отпусти!
Мачеха отпускает и останавливается.
− Как ты с ним спуталась? Поверить не могу! Ты и Николас! Черт бы побрал, в голове не укладывается! Идем быстрее. Дома поговорим. Мне придется сказать твоему отцу.
Дома, так дома. Мне ничего не оставалось, как пойти следом за ней.
Пока мы ехали к дому она молчала как партизан. Что она делала у дома Николаса, оставалось загадкой.
Только подъехав к дому и резко затормозив, она, не глядя в мою сторону сказала:
− Я искала тебя. Почему ты считаешь, что можешь просто так брать и уходить из дома, когда тебе вздумается?
О, надо же, как она заговорила! То ей плевать на меня трижды, то она включила тут опекуншу! Какая же она все-таки лицемерная. Хотя, выглядит реально взволнованной. Неужели и правда переживала? Это невероятно!
Поерзав в кресле, я решилась задать вопрос, который никак не выходил у меня из головы.
− Это правда, что мать принимала наркотики?
Мачеха вздрогнула будто от удара.
− Кто тебе сказал?
Я пожала плечами и отвернулась к окну. Как раз шел снег. Плотный такой, от которого быстро замерзаешь.
− Твоя мама сильно болела. Не надо ее винить в этом. У нее был рак и оставалось жить недолго. Она постоянно думала о смерти, и наркотики на время дали ей силы жить дальше.
В этот момент я все поняла. Мачеха реально пыталась помочь матери и не хотела разбивать семью. Просто так получилось.