Кино по началу впечатляло. Огромный экран создавал ощущение полного погружения. Я впервые задумалась, насколько мне близка была бы работа режиссера или сценариста: творить своей волей подобные миры и окунать в них зрителей.
Я огляделась: все смотрели на экран, широко открыв глаза и, казалось, вообще потеряв связь с реальностью. Конечно, такая масштабная картинка, чудовищно громкие звуки захватывали все внимание, да и зверек там бегал презабавнейший.
Сюжет, правда, был прост, банален и ужасен. Я вначале хихикала, но потом мрачнела все больше и больше. Фильм оказался правильным. С точки зрения Вольдемара. Про вечные семейные ценности, про то, как родители любят детей, а бабушки любят их еще больше. Когда я поняла главную мысль, то дальше весь сеанс сидела, сжав зубы до боли и ждала, когда же эта пытка кончится. Если Арина хотела вывести меня таким образом из грустных воспоминаний о прошлом, то достигла она прямо противоположного результата. Так что, когда она после кино вытащила меня пройтись погулять, настроение у меня было такое, что хотелось кого-нибудь убить. Скип почувствовал это и зашевелился на запястье и только тогда я опомнилась и постаралась успокоиться.
Арина, тем временем, рассказывала о своих грандиозных планах сбежать из дома куда подальше: поступить в иностранный вуз или перевестись туда со второго курса. Желательно не в Европу, куда ее папа катался регулярно, а куда-нибудь в презираемую им Азию. Только там, как ей казалось, она обретет настоящую свободу.
Мне было сложно ее понять. Свободы у меня было – хоть лаптем хлебай. Толку то от нее. Гораздо интереснее быть кому-то нужной. Хотя бы родителям. Но об этом я ей не сказала. Она бы все равно меня не поняла.
– А ты? – неожиданно спросила она и уставилась на меня своими зелеными круглыми глазами.
– Что я?
– Что планируешь делать? Ну дальше. Ближайшие годы или после универа. Планы на будущее и все такое.
Я так растерялась и не сообразила, что лучше придумать, поэтому ляпнула правду:
– Я хочу найти мать. Только не знаю, как это лучше сделать.
– А как ее зовут? – живо поинтересовалась Арина и достала смартфон.
– Василиса.
– Фамилия?
– Я… не знаю. Она же ушла… к любовнику и явно второй раз замуж вышла и точно ее сменила, – вздохнула я
– Блин, – Арина отложила телефон. – А девичья? Может по ней найдем?
Я закусила губу. Этого я тоже не знала. Когда мне было семь, я еще понятия не имела о фамилиях. У меня были папа и мама. У них были имена. И все.
– Нет. Не выйдет. Это было так давно, что интернета еще не существовало, – вздохнула я. – Не важно. Это так… вдруг повезет, и ты знаешь какой-то волшебный способ.
– Не, извини. Тут только если кого-то из ФСБ найти, да и то ему как-то побольше деталей потребуется, чем просто имя.
Я кивнула.
Первым и самым страшным сюрпризом в Москве для меня стало то, сколько же здесь людей. Когда я читала о городах, то почему-то все равно представляла себе что-то вроде кремля во времена средневековья. Нет, я знала, что есть города-миллионники, но все эти цифры были какими-то абстрактными. Я даже представить себе не могла, что можно жить в поселении и не знать каждого обитателя. А потом оказалась тут, спустилась в первый раз в метро в час пик и поняла, что маму я тут не найду никогда. Если только не случится чудо.
Чудо у меня с собой было. Карманное, но настоящее: кристалл, способный найти нужного человека. Я нашла такой в коллекции отца. Но он был одноразовым, а целей было две, да и я толком не знала, как им пользоваться. Вдруг сделаю что не так, и потеряю последнюю надежду найти мать.
Я вернулась домой поздно. Как-то слово за слово мы с Ариной проболтали весь вечер, пошатались по торговому центру, пока шел дождь, погуляли по вечерней мокрой Москве под пристальным надзором ее водителя, больше всего похожего на телохранителя. Расстались мы далеко за полночь.
Возмущению Вольдемара не было предела. Он полчаса выговаривал мне как он волновался, что так нельзя поступать с родными и что я бездушная скотина. Тогда я достала из сумки новый только что купленный смартфон и положила перед ним.
– Это еще что? – возмутился он.
– Это твой. Ты научишься им пользоваться и больше не будешь выклевывать мне мозг. Если начнешь волноваться, где я и что со мной, то просто позвонишь.
– Вот еще!
– Потому что я теперь буду регулярно приходить поздно. Может иногда и вообще не буду ночевать дома.
– Ты еще несовершеннолетняя! Девице в таком возрасте не следует…
– Сам придумал, что мне обязательно нужно иметь паспорт, в котором мне восемнадцать, так что сиди и не каркай.
Вольдемар надулся и отошел на другой край стола.
– Иди сюда, смотри, – Я повернула к нему смартфон. – Вот тут включаешь. Потом лапкой делаешь вот так и появляется основной экран. Вот на эту зеленую картинку с телефонной трубкой топаешь и откроется телефон. Мой номер уже запомнен как последний на который звонили. Нажмешь на него и поговоришь со мной когда захочешь.
– Что, в любое время? – он повернул ко мне свой черный глаз.
– Только не надо звонить, когда у меня пары в универе. Я не отвечу, иначе преподаватель будет ругаться. Сам же учил и знаешь, как бесит, когда что-то отвлекает ученика.
– Не дурак, – фыркнул он и подошел ближе.
– А вот так можно запустить интернет. Это куда интереснее телевизора, – добавила я.
В этот момент в дверь позвонили.
Я удивленно посмотрела на Вольдемара. Он ответил мне таким же взглядом.
– Будь осторожна, – сказал он.
Я подошла к двери и приказала Скипу приготовится к опасности. Браслет на моей правой руке тут же разомкнулся и превратился в металлическую змейку, обвившую запястье.
– Кто там? – спросила я.
– Старший лейтенант полиции Сидоров. Ваш участковый, – ответил уставший мужской голос.
– Кажется, мы все-таки влипли, – прошептала я Вольдемару, и открыла дверь.
– Посмотри в глазок! – запоздало каркнул он.
На пороге действительно стоял молодой человек в форме полицейского. Лет ему было чуть более двадцати, а конопатое лицо и оттопыренные уши, на которых висела фуражка, придавали ему какой-то совершенно несерьезный и в чем-то даже комичный вид. К тому же он так мило покраснел, когда увидел меня, что я тут же дала отбой Скипу.
– Добрый вечер. Прошу прощения за поздний визит. Опрашиваем возможных свидетелей. Скажите, вы были дома примерно три часа назад?
– Нет. Я только что пришла, – спокойно ответила я.
Он раскрыл папку, в которой находился лист бумаги с номерами квартир.
– А документы у вас есть? Мне нужно записать…
Я пожала плечами, повернулась к вешалке и достала из сумки паспорт. В этот момент Вольдемар решил, что ситуацию нужно брать под контроль, подлетел и сел на мое плечо.
Полицейский отпрянул.
– Ох… Ничего себе. Это ворон? – ошарашенно спросил он.
– Ну не синица же, – улыбнулась я.
– А почему такой огромный?
Да, Вольдемар умел впечатлить. Семьдесят пять сантиметров росту, а размах крыльев под метр-семьдесят.
– Каракар. Порода такая.
– Не страшно? Зверюгу такую иметь? – восхитился лейтенант. – Когтищи то вон, как ножи.
– Дурак! – каркнул Вольдемар.
– Ого! Еще и говорящий!
– Да, иногда фиг заткнешь, – улыбнулась я, – А что случилось? Свидетелей чего ищите?
– Кто-то растерзал стаю собак во дворе. Непонятно пока кто или что. То ли зверь какой забрел, то ли человек так их… разбираемся в общем. Визги то все слышали, а вот что случилось пока никто не видел.
Лейтенант открыл мой паспорт.
– Лин… – дальше он прочел по слогам, – Хангсяновна Йонгши
– Да, китаянка. Гражданство недавно получила по маме. Она русская.
– То-то я смотрю говорите без акцента.
Полицейский переписал мои данные на листочек и протянул мне визитку.
– Мы еще не знакомы. Держите. Я всем раздаю. Если что, звоните. Участкового надо знать в лицо.
– Надеюсь не пригодится, – усмехнулась я, чем, казалось, его обидела.
– Всего хорошего, – кивнул он и перешел к следующей квартире.
Я закрыла дверь.
– Плохо! Очень плохо! – Вольдемар нахохлился и перелетел на стол.
– Чего ты? Обычный опрос свидетелей.
– Он твои данные переписал. Может пробить. Ты у него любопытство вызвала. Иностранка, красавица.
– Простую проверку паспорт должен пройти. А копать глубоко он не будет. Повода нет.
Вольдемар неодобрительно покачал головой и включил телевизор – в последние дни он увлекся политическими ток-шоу – а я пошла готовить себе ужин.
Этот сон-воспоминание я любила.
– Пап, а почему тебя злым считают?
– Кто? – он удивляется и отрывается от какого-то сложного аппарата, который пытался настроить.
– Ну… все, – я стараюсь уйти от вопроса.
– Иди сюда, – улыбается он.
Я подхожу, он поднимает меня и сажает к себе на колени. Я тут же обнимаю его и прижимаюсь к колючей щеке. Мне нравится слушать его так: тогда его голос звучит как будто везде, даже внутри.
– Понимаешь, Лин, в мире, безусловно, много добрых людей и существ. Но также много и злых. Очень злых. Если такое зло ворвется туда, где живут добрые и хорошие, то у них не будет шансов справиться и защитить себя. Для этого им тоже придется становиться злыми. Значит должен быть кто-то, кто встанет стеной, отделяя злых от добрых. Тот, кто не даст плохим прорваться к хорошим. А как это возможно? Как можно не пропустить нечто, преисполненное ярости и ненависти?
– Как?
– Нужно быть страшнее. Таким, чтобы любое зло поскуливая убегало только от одного вида стража, охраняющего границу между плохими и хорошими. Тогда как, по-твоему, этот страж – добрый или злой?
– Добрый, конечно. Он же хороших охраняет.
– Это если откуда-то сверху смотреть и всю картину разом видеть, то оно то так и выходит. А если со стороны добра? Оно ведь не всегда разумное то. Хоть и доброе. Зла то давно не видело, забыло уже. Все норовит границу то перейти – любопытно ему, что там, на злой стороне. А страж грозный, не пускает. Может и по шапке надавать за настойчивость. А кто все же на ту сторону заглянул, тот в ужас пришел, какие там чудища водятся. А страж, выходит, у чудищ главный, раз его там все боятся. Вот и получается, что этот защитник и выглядит для всех как самое большое зло. Для чудищ злых – потому что бьет и не пускает полакомиться. Для тех, кто на стороне добра – он, значит, повелитель чудищ, самый страшный монстр и есть. Сказки про него страшенные начинают детям рассказывать. Те своим детям, да доврут еще что-нибудь от себя, чтобы пострашнее было. Так и выходит потом, что никто уже и не сомневается, где самое большое зло живет. В доме этого стража. А раз зло, значит его побороть надобно, чтобы землю от него освободить. Вот добрые и снаряжают героев, чтобы значит, стража то убили. Неразумные. Не знают, что за этим последует.
– Ну хорошим героям то этим можно же объяснить все, – шепчу я.
– Это если слушать хотят. А они же с оружием на войну приходят. Разговоры разговаривать не желают. А потом, когда биты бывают, обратно бегут. Что своим рассказывают? Что не справились один на один? Как бы не так. Сочиняют, что вышли против них толпы чудовищ. Половину они поубивали, да только слишком много зла было, да повелитель у него сильный. Вот и не сдюжили. И сказки о страже еще страшнее становятся. Так и живем.
– А я?
– Что ты?
– Тоже стану стражем? Страшным для всех? Меня будут бояться?
– Зачем, душа моя? Для этого есть я. Пусть хоть тебя доброй считают. Ты… постарайся сочинить людям хорошие сказки. Правдивые. Про то как оно на самом деле.
– Обязательно, пап! Я всем расскажу какой ты хороший! Я буду сочинять сказки!
Он смеется:
– Сказея моя…
Проснулась, а лицо опять было мокрым.
Сколько же можно! В этом месте еще ни разу я не выспалась нормально. Так, чтобы снилось что-то абсолютно радостное или абстрактное. Каждая ночь – как пытка воспоминаниями.
Я села на матрасе с решимостью сегодня все закончить. Вытащила из-под кровати сундучок, достала кристалл и задумалась: а кого конкретно искать?
Ну то есть до этого я всегда почему-то предполагала, что мать и ее любовник должны быть вместе и я смогу разом поквитаться с обоими. Но теперь я посмотрела кучу сериалов, в которых пары только и делали, что расставались и разводились, так что в мозг прокралась подлая мысль: а что делать, если нет? Если они больше не вместе? Зная маму, это наиболее вероятный вариант. К кому тогда я хочу попасть сначала и как найду второго, если кристалл одноразовый?
Я мысленно представила себе обоих по очереди.
Мужчина, которого я никогда не видела. Он не вызывал у меня никаких вопросов – это воплощение зла, убийца. Подлец должен умереть. Но даст ли мне его смерть полное удовлетворение? Вряд ли. Я свершу акт правосудия, восстановлю справедливость, но он только инструмент в руках более опытного манипулятора. Основной счет я собиралась предъявить той, ради кого было совершено убийство. Той, и из-за которой все произошло. Той, что бросила ребенка одного в холодном пустом доме.
Знаю ли я, что ей сказать? Выполнила ли я завет отца: прежде, чем кого-то судить, пройти в его ботинках его путь? Всякий суд должен состоять не только из обвинителя, но и из адвоката, пусть даже оба будут находиться в моей голове. Способна ли я сейчас выстроить хоть какую-нибудь линию ее защиты? Понимаю ли вообще, что ей двигало? Хоть примерно?
Нет.
Я была не готова.
Пришлось положить кристалл обратно в сундук.
У матери могло быть две причины поступить так. Первая – ностальгия. Она очень хотела вернуться сюда, в привычную ей Москву. В родной мир, где, как ей казалось, она сможет обрести новую роскошную жизнь. Я пока совершенно не понимала и не чувствовала этот город. Мне нужно привязаться к нему хоть немного, чтобы почувствовать сожаление от того, что потеряю его навсегда и только тогда постараться ощутить можно ли бросить ребенка ради жизни тут, или нужно быть конченой тварью, чтобы так поступить.
Вторая причина была еще необычнее и лично для меня намного страшнее. Мать могла поступить так не из холодного расчета, а на эмоциях – ради другого человека. Потому что действительно полюбила его. Чтобы это понять такую мотивацию, мне нужно было найти того, ради кого я могла бы пойти на преступление. Не важно на какое – важно, чтобы я захотела нарушить свои же правила ради другого. Для меня это звучало дико, но, судя по книгам и фильмам, это был основной мотив убийств внутри семьи.
В общем, помимо знакомства с городом, я должна была заставить себя влюбиться.
И от этого было страшно до дрожиков в пальцах.
Ну что же. Как говорил отец: «Тебе страшно? Значит тебе туда».