За завтраком – хлопья и четыре тоста с арахисовым маслом и джемом – я пытаюсь предостеречь маму от сближения с Оливером, но ей по барабану.
– Не говори глупостей. Он очень славный.
– Так они и втираются в доверие. Самые закоренелые психопаты – самые благонадежные с виду. Это всем известно.
– Он, похоже, состоялся в жизни: у него есть работа, чувство юмора и подружка.
– Поверю, только когда увижу собственными глазами.
– Она в Лондоне.
– В Лондоне или кормит рыб в Ярре? И, если на то пошло, откуда мы знаем, а вдруг Аделейд кокнули?
– Дэн, ей было девяносто один. Все ее деньги достались галерее. И Оливера даже не было здесь, когда она умерла. Он был в Нью-Йорке.
– У умных людей всегда железное алиби.
Отец подошел бы к вопросу более гибко. Я вовсе не хотел сказать, что тут произошло убийство. Я просто против того, чтобы мама с ходу заводила дружбу с этим типом.
– Я только говорю, что мы действительно его не знаем.
– Аделейд фактически выросла вместе с его бабушкой и знала его родителей, и пока мы здесь, он – часть нашей жизни, так что есть смысл познакомиться с ним поближе.
– Это не означает, что ты должна все ему рассказывать.
– Я сама буду решать, что рассказывать, а что нет. А ты будешь это решать за себя.
Прежде мы не ссорились все время, как сейчас.
Звонит телефон. Мама жестом показывает мне, чтобы я снял трубку. У нее теперь новая затея – мы должны отвечать по телефону, сообщая название фирмы, поэтому я мотаю головой и, откусив огромный кусок тоста, жую его с вызывающим видом. Она выплевывает в ладонь то, что не успела прожевать, и ровным голосом отвечает на звонок, сверля меня изничтожающим взглядом.
– «Я делаю свадебные торты», чем могу помочь?
Ошиблись номером. Мы сидим и свирепо смотрим друг на друга.
По дороге в школу я прикидываю, как долго я могу не отвечать на телефон, и прихожу к мысли, что это будет продолжаться столько, сколько она будет заниматься своим дурацким бизнесом. А учитывая, что наше существование зависит от успеха ее бизнеса, получается, что я больше никогда не буду подходить к телефону. А мне все равно никто не звонит.
Первый урок – естествознание. У них – у нас – биологический цикл.
Я смотрю в лоток, стараясь дышать глубоко и ровно. Мы рассматриваем сырое яйцо. Учительница мисс Пил увлеченно рассказывает:
– Видите эластичное спиралевидное вещество между желтком и белком? Это халазы.
Она пишет слово на доске.
– В каждом яйце их две, они удерживают желток в толще белка. Возможно, кому-то из вас удастся разглядеть в желтке коричневатые пятнышки протеина – это неразвившиеся эмбрионы.
Я ощущаю знакомое головокружение, которое предшествует обмороку. Только не перед Эстель. Пожалуйста. Держись. Борись. Не допусти публичного унижения. Дыши.
Мисс Пил гнет свое.
– Опустите пальцы в белок. Почувствуйте скользкую вязкость альбуминов. И обратите внимание на плотную внешнюю оболочку желтка – это вителлиновая мембрана. Коснитесь ее. Почувствуйте упругое сопротивление. В оплодотворенном яйце сочный желток является питательным веществом растущего эмбриона.
Я стараюсь думать о чем угодно, только не об этой мерзкой лужице слизи.
Джейзо с приятелями мне помогают. Я вслушиваюсь в их идиотские шуточки, и голова кружится чуть меньше. Забыв, что руководящий принцип секса в несовершеннолетнем возрасте – это не допустить беременности, они предлагают оплодотворить яйца Дэнни и других минималисток. Не подумайте, что я такой специалист. Но я, по крайней мере, знаком с теорией.
Я вижу, что Эстель смотрит на них с недоумением. Я пытаюсь перехватить ее взгляд, чтобы тоже выразить недоумение, но она скользит по мне глазами, как бы не замечая.
И тут мисс Пил заходит с фланга.
– Кстати, в нашем языке слово «желток» также обозначает жироподобное вещество, содержащееся в кожном покрове овец для смягчения шерсти. Его другое название – жиропот.
Я изо всех сил стараюсь держаться, но тут я вижу, как приятель Джейзо Дикс глотает свое сырое яйцо, едва не давится, а затем скалится торжествующе. Он выиграл десять баксов.
Я вырубаюсь.
Первое, что я вижу, когда открываю глаза, – это встревоженное лицо мисс Пил. Какое-то безумное мгновение я совершенно не понимаю, где нахожусь. Потом начинаю приходить в себя, точно пробуждаюсь от кошмара. Мисс Пил и девочка по имени Лу помогают мне сесть на стул и держать голову вниз.
У Джейзо с компанией урок удался на славу – кругом все, включая меня, испачкано сырым яйцом.
– Ну ты утырок, Серил, – говорит Джейзо.
– Сарел, – поправляю я.
– Сирил, когда ты в следующий раз почувствуешь себя дурно, держи голову между коленей или выйди на свежий воздух, понятно? – говорит мисс Пил.
– Он Дэн, а не Сирил.
– У тебя раньше случались обмороки, Дэн?
– Да, но это все пустяки.
– Ага, Сарелу пара пустяков вести себя как девчонка, – говорит Джейзо, натужно пытаясь юморить на радость своих гогочущих дружков.
– А ты остряк, Джейзо, в рифмующемся варианте из пяти букв, – говорит Лу. Она сочувственно улыбается мне. Я смотрю на Джейзо – как он воспринял ее подкол. Он не въехал.
– Даже не думай, – говорит Лу, – он не умеет ни считать, ни писать.
На обеде Лу откалывается от своих приятелей-балластов и подсаживается ко мне. Она напоминает мне Фреда, и не только потому, что у нее тоже очки и прыщи. Она рассказывает мне подноготную некоторых из тех, кто сидит рядом.
– Большая любительница переспать с кем-нибудь на вечеринках. Может достать наркотики у своего старшего братца. Кувыркался с пятью девицами в канун Нового года, и все заболели мононуклеозом. Подлый, глупый и сильный (Джейзо). Не подлые, но неприступные, держатся обособленно (Эстель с подружками). Родители наркоманы, лечился от СДВГ. Родители политологи. Умный, но косит под дурака. Не вылезает из суда по делам несовершеннолетних. Славная, но не крутая. В пятом классе пырнул ученика циркулем. Старшая сестра крутила любовь с учителем математики, его уволили…
– А что ты? – спрашиваю я.
– Умная, не подлая, непопулярная, проблемы с кожей, в один прекрасный день превращусь в бабочку и сделаю вид, что знать не знаю Джейзо и его тупых дружков, когда они понесут мои покупки к моей шикарной спортивной евротачке. – Лу улыбается. – Возможно, я все еще буду гусеницей, но прыщей уже не будет.
– А что обо мне скажешь?
– Пока не знаю… Говоришь мало, падаешь в обморок, новичок…
– Уже непопулярный.
– Только потому, что Питни разболтал о твоей учебе в частной школе. Этого более чем достаточно, чтобы они начали тебя презирать. – Она кивает в сторону Джейзо. – А почему ты сменил школу?
– Выперли. Устроил драку на школьном дворе. И наркотой балуюсь.
Она рассмеялась.
– Нет, кроме шуток?
– Мы разорены.
И в полной заднице.
– А вырубился из-за чего?
– Так бывает, когда я вижу что-то склизкое, сырое или просто омерзительное на вид. Думаю, это фобия. Мне становится жарко и дурно, а потом… ну, ты сама видела, что потом.
– Лично у меня нет фобий, но я прикалываюсь по арахибутирофобии – это…
– Страх того, что арахисовое масло прилипнет к нёбу.
– Точно. Еще мне нравится трискаидекафобия – боязнь числа тринадцать.
– А меня больше всего прикалывает люпослипафобия.
– Это что?
– Страх удирать от волков вокруг кухонного стола в носках по натертому воском полу.
Она смеется.
– Есть чего бояться.
– Ладно, это из карикатур Гэри Ларсена «По ту сторону», – сознаюсь я. – Но все равно она моя самая любимая.
Мы смотрим друг на друга с застенчивой радостью. Так глядят два носка-разнопарка, признавшие друг друга в мире дикой природы.