Рот словно набит ватой. Я решаюсь приоткрыть одно веко, и солнце тут же ослепляет меняз. Потом возникает странное чувство в груди, словно по ней бегут волны мурашек. Закрываю глаза и ерзаю в постели, чтобы стряхнуть его, но приставучие муравьи продолжают маршировать по моей грудной клетке. Это называют фантомными ощущениями. Фантом. Точно внутри меня поселилось нечто без моего согласия, от чего я хочу избавиться, но не могу.
Открываю оба глаза, и солнце бьет в них еще сильнее. Я хватаю с пола свой телефон, заряжающийся от розетки, которая скрыта каркасом кровати. Каркас выполнен в испанском стиле, обит гладкой кожей насыщенного коричневого цвета. Постельное белье фиолетово-красное, текстурированное и слегка потускневшее, однако при этом выглядит дорого и ново. В конце концов, это шато Серафины. На всем отпечаток роскоши. Меня поселили в единственную комнату с двумя односпальными кроватями – в остальных имеются двуспальные. Что о многом говорит, не так ли? Я единственная незамужняя дама. Полагаю, что две односпальные кровати – мое будущее навсегда.
Я сползаю по постели, чтобы упереться ногами в изножье. Мой терапевт говорит, что это заземляет – ощущение своих ступней по утрам. Я сосредотачиваю на них все свое внимание, как она советует мне делать постоянно. Чувствую подошвами прохладную кожу. И все же в груди у меня пульсирует – это новая я, восставшая из пепла старой. У меня нет опоры, наоборот, я напоминаю себе выпущенный в небо воздушный шарик, бесцельно парящий до тех пор, пока не ударится о дымоход или спутниковую тарелку.
Я просматриваю электронную почту, сообщения. От Джулиет – ничего.
Затем я делаю то, что кажется ужасным, но неизбежным. Я захожу в Instagram, дабы узнать, подписалась ли Джулиет на кого-нибудь нового, или кто-нибудь новый – на нее. Если да, я зайду на их странички в Instagram, затем найду их на Facebook, затем в Google, после в Twitter, но определенно не в LinkedIn (в случае, если они подписаны на платную функцию, которая показывает, кто просматривал профили). Основываясь на своем расследовании, я определю уровень вероятности того, что она нашла новую соседку.
Но я вижу запрос на подписку, прежде чем успеваю перейти к Джулиет. Он от @imwatchingyou88. Меня сразу поражает угрожающий никнейм. Но, вероятно, это просто дурацкая случайность. Я нажимаю на профиль. В нем нет ни подписчиков, ни описания, ни фотографии, однако он открыт. Всего один снимок в ленте, и когда я осознаю, что на нем изображено, мое сердце подскакивает к горлу.
Это фотография ног, в том числе моих, в грубых черных сандалиях с ремешками, украшенными серебристыми заклепками. Я понимаю, что это снимок наших ног, которые были под столом вчера вечером за ужином. Джейд в новых босоножках It Girl, которые выглядят как эффектные кузины хрустальных туфелек Золушки. Арабель в крутых белых кроссовках. Дарси – в стеганых мюли на каблуке. Серафина – в темно-синих балетках. Сильви – в милых кремовых туфлях-лодочках на низком каблуке.
Подпись гласит: «Ты не сможешь спрятаться».
Я вскакиваю с кровати и, пока бегу в соседнюю комнату к Дарси, чувствую боль, потому что мои восстановленные сиськи подпрыгивают из-за отсутствия лифчика. Ворвавшись к ней, вижу ее с телефоном в руках. Она поднимает взгляд; в нем затаилось нечто первобытное, паническое.
– Ты тоже это видела?
Я киваю. Снова бросаю взгляд на сообщение и чувствую, как волосы на моих руках встают дыбом.
– Что это за хрень?
Существует негласное обязательство не пугать пожилых дам, поэтому за завтраком @imwatchingyou88 не обсуждается. Вместо этого мы намазываем круассаны маслом, запиваем кофе и неуверенно поем Джейд «Happy birthday». Затем появляется Арабель с влажными волосами, свежая после утренней пробежки. Насколько я ее знаю, она стремительно пробежала три мили, дистанцию, которую она обозначает небрежным движением руки, как rien. Пустяк. Она отхлебывает кофе и отламывает кусочек круассана, но по ее короткому кивку я понимаю, что она тоже видела фото. Тем не менее мы едим и болтаем, может быть, слишком много, хотя все это время напряженно ожидаем, когда Раф отвезет нас в город на рынок и мы сможем поговорить о том, что, черт возьми, на самом деле происходит.
Тем не менее, во время пения еще одного припева «Happy birthday» я пытаюсь осмыслить происходящее. Это должен быть кто-то из нас – тот, кто сделал это фото, кто создал этот аккаунт. Почему? Кто? И за кем он следит?
Десять минут спустя мы сидим в машине, попрощавшись с пожилыми дамами и получив от Сильви бумажный пакет с выпечкой. Дарси снова впереди. Когда двери со щелчком закрываются и Раф заводит двигатель, мы все одновременно начинаем разговаривать.
– Кто завел этот ужасный аккаунт? – спрашивает Дарси. – Девочки? Я серьезно напугана. Может, кто-то признается прямо сейчас, пожалуйста?
– Я этого не делала! – выпаливаю я. – Но, похоже…
– Ну, я надеюсь, ты не думаешь, что это могла быть я, – перебивает Арабель.
– Я не заводила странный анонимный аккаунт в Instagram! – возмущенно отчеканивает Джейд. – У меня день рождения, думаете, я стала бы вести себя как дура? – Ее выразительные скулы становятся еще более точеными, когда она сердится. – Это очень странно, – добавляет она. – Очень… страшно.
– Это страшно, – соглашаюсь я. – Могла это быть Сильви? Вернее, я имею в виду… Или Серафина?
Дарси смеется, немного нервно:
– Нет, я не думаю, что моя девяностолетняя бабушка разбирается в Instagram.
– Моя тоже, – замечает Арабель.
– Возможно, это был кто-то из обслуживающего персонала, – предполагаю я, и мне становится немного легче дышать от этой мысли. – Там был шеф-повар, который помогал Арабель, и официанты. Любой из них мог сделать это фото.
– Но почему? – недоумевает Джейд. – Зачем кому-то это делать?
– Я хорошо знаю шеф-повара, – с сомнением произносит Арабель. – Она профессионал. Не могу представить, чтобы она совершила нечто подобное. И официанты тоже местные. Я знакома с обоими. Хотя… все возможно.
– Но зачем кому-то из нас это делать? – спрашиваю я.
– О чем вы говорите? – наконец не выдерживает Раф, и мы все наперебой принимаемся объяснять.
Пока он переваривает услышанное, я задаюсь вопросом, мог ли он это сделать. Но как я себе это представляю? Он что, выполз по-пластунски из своего домика, чтобы заглянуть нам под юбки? Это вообще реально? И зачем?
– Выглядит так, будто вас разыгрывают, – наконец произносит он, качая головой. – Довольно дрянное название они выбрали.
– Ага. – Джейд хмурится. – Может, мы все покажем свои аккаунты в Instagram и позволим друг другу покопаться и доказать, что мы ни при чем? Хотя по всему выходит, что это кто-то из нас.
– Согласна, – кивает Дарси.
– Я тоже, – произношу я в унисон с Арабель. – Но тебе не кажется, что у того, кто это придумал, хватило бы ума стереть улики?
– И все же мы должны это сделать, – настаивает Дарси. – Просто чтобы успокоиться.
Итак, мы обмениваемся телефонами, не успев ввести коды доступа, но в это время машина останавливается.
– Мы на месте, – объявляет Раф.
Мы все смущенно оглядываемся друг на друга. При ярком свете дня, когда снаружи на знакомом рынке суетятся люди, шок немного проходит.
– Послушайте, девочки, – наконец говорю я, забирая у Дарси свой телефон. – Я не знаю, кто завел аккаунт и зачем, но этому должно быть разумное объяснение. Сегодня у Джейд праздник. Давайте не будем накручивать себя в такой день. Почему бы нам не поиграть в Шерлоков Холмсов позже?
Джейд бросает на меня благодарный взгляд. Я понимаю: не самое подходящее начало для юбилея. На ней цветочная корона, которую Арабель купила у флориста в Ницце, в паре с платьем-миди с прорезями, не обычного для нее черного цвета, а бежевого. Она выглядит сияющей, моя дорогая подруга. Я спонтанно обнимаю ее за плечи.
– Мы все хотим, чтобы у тебя был лучший день рождения!
– Повеселитесь как следует! Вам больше тридцати не дашь, – говорит Раф, когда мы выходим из машины, отчего Джейд сияет еще больше. Он немного лукавит. Потому что… давайте будем честны. Мы все выглядим чуть старше тридцати. Может быть, за исключением Арабель, самой старшей из нас.
– Значит, забудем на сегодня про инста-гада? – спрашивает Арабель.
– Да, только на сегодня, – с надеждой говорю я. Джейд с Дарси молчат.
– О боже, мы здесь! – радостно восклицаю я, несмотря на тревожное начало этого утра. Я выхожу из машины у средневековых ворот, которые ведут в Сен-Реми.
– Мы здесь! – Арабель пританцовывает, схватив меня за руку, но Джейд и Дарси угрюмы и молчаливы, обе в массивных солнцезащитных очках.
Я улыбаюсь Арабель и кладу голову ей на плечо. Я обожаю ее. Она самая незамороченная из моих подруг, меньше всех жалуется на жизнь. И она самая внимательная, всегда с подарочной корзиной, в которой собирает ассортимент сладостей на любой вкус, таких нужных, когда ты переживаешь что-то серьезное, вроде потери друга или рака груди. В последнее время у меня появилось много подарочных корзин. Но Бель не ограничивается дорогими подарками. Она приехала в город специально, когда мне предстояла серьезная операция, а затем еще раз на презентацию своей книги, так что в последнее время мы виделись часто. В прошлом году вместе останавливались в Hotel du Cap. Тогда-то нас и прозвали «Рианнами». Думаю, что это просто небольшая ревность «Мам». У нас с Арабель нет детей. Она сама сделала такой выбор, я – в силу обстоятельств. Так почему бы не веселиться по-настоящему, пока есть такая возможность?
Дарси проверяет свой телефон.
– Оливер с детьми сейчас тоже бродят по рынку. Дети не спят с двух часов, видимо, из-за смены часовых поясов. – Она снимает солнцезащитные очки и трет глаза. – Они хотят поздороваться.
– Здорово! – восклицаю я, полагая, что именно так нужно отреагировать. Не подумайте ничего плохого, я люблю детей. Но это наша девчачья поездка, в которой я, по идее, не должна была сталкиваться с чужими детьми и размышлять о том, что у меня, возможно, никогда не будет собственных.
– Ура! – искренне радуется Арабель. – Не могу дождаться, когда увижу малышей!
Дарси улыбается:
– Я тоже.
Когда мы проходим мимо церкви Сен-Мартен с ее внушительной колокольней, Джейд останавливается. Люди с рюкзаками и разным говором обходят нас, спускаясь по пешеходным дорожкам, которые сходятся на площади, где вечно собираются разные торговцы.
– Знаете, евреи жили в этом районе по крайней мере с четырнадцатого века, – говорит она.
Это совсем не то, что я ожидала от нее услышать.
– Нет, я этого не знала. – Мне известно, что семья Джейд из Франции, что большинство из них не пережили Холокост. Хотя она никогда об этом не рассказывает.
И по-французски она говорит еще хуже, чем я.
– Да, – продолжает она. – В этом городе евреи жили прямо здесь. Они называли этот район La Juterie. – Она замолкает, оглядывается по сторонам.
Интересно, расскажет ли она еще что-нибудь. Я хотела бы услышать больше, но не стану допытываться, особенно в день ее рождения. Затем Джейд стремительно уходит вперед, так что мне приходится бежать за ней, чтобы не отстать. К тому времени, как я ее догоняю, у нее совсем другое настроение, она с интересом рассматривает желтую керамику ручной работы, выставленную снаружи магазина. Я помню, что желтый и зеленый – основные цвета Прованса.
– Теперь здесь все иначе. – Джейд вертит в руках кувшин. – Разве все не кажется другим?
– Не слишко, – говорит Дарси. – Просто мы изменились.
Я задумываюсь над этим. Так ли мы изменились? Полагаю, и да, и нет. Иногда мне кажется, что без партнера и детей моя жизнь преобразилась не так сильно, как у моих подруг.
– Новая брусчатка, – замечаю я, затем вижу знакомое дерево с зеленой кроной. – Клянусь, я помню этого парня.
Я останавливаюсь, чтобы приложить ладонь к его стволу. Вот оно, то, что вдохновляло меня во Франции в колледже, в том семестре, когда я училась здесь. В тот период я делала наброски и рисовала лучше, чем когда-либо в жизни. Это заставило Серафину настолько поверить в меня, что она попросила меня об одолжении, которое изменило ход моей жизни. Я чувствую покалывание в кончиках пальцев. Если бы только то прошлое вдохновение посетило меня снова.
– Правда? – удивляется Дарси. – Ты помнишь какое-то случайное дерево?
Я пожимаю плечами.
– Привет, дерево. – Я понижаю голос до шепота: – Я люблю тебя. – Бросаю взгляд на Дарси, и по улыбке на ее лице понимаю, что она услышала. – Мне оно действительно нравится! – оправдываюсь я.
– Я ничего не сказала! – Но она смеется.
Я приношу короткие извинения дереву за то, что над моей любовью к нему потешались. Мне просто необходимо общаться с деревьями, которые привлекают мое внимание. Говорить им, что я люблю их, что признательна им. Я часто прижимаю ладонь к стволу или ветке, чтобы передать свои чувства. Я думаю, что деревья, да и вся остальная природа получают гораздо меньше любви, чем заслуживают. Океаны, горы и растения достойны любви больше, чем некоторые люди. И деревья отвечают взаимностью, они действительно отвечают! Проводили же эксперименты с растениями: одни поливали и одновременно говорили добрые слова, другие, наоборот, ругали. Угадайте, какие расцвели, а какие погибли? А еще, во дворе моего дома растет огромный дуб, и, естественно, я каждый день признаюсь ему в любви. И знаете что? Готова поклясться, что за пять лет моего проживания дерево постепенно вытягивалось прямо по направлению к моей квартире. Его ветви почти касаются моих окон.
Традиция выражать свою любовь деревьям зародилась, когда мне было восемь лет и мои родители взяли меня в поход по Катскильским горам. Это был первый и последний раз, когда мы отправились в поход. Мама не переставала жаловаться на комаров, а папа был слишком не в форме и плохо справлялся, поэтому она постоянно раздраженно вздыхала и комментировала его беспомощность. Хотя мне все это казалось шумом на заднем плане. Я была городским ребенком, вырвавшимся на волю в дикую местность. Единственные парки, которые я посещала до этого, были городскими, с усыпанными хвоей скамейками. «Я люблю тебя», – говорила я каждому дереву, мимо которого мы проходили. В конце концов мама потребовала: «Викс, прекрати это!», но я не послушалась. Я не смогла. Может быть, для меня, как для художницы, это естественно. Если вы художник, который не любит живую прируду, вы у меня под подозрением.
Мимо проходит пожилая пара с тявкающей собачкой. Мы ныряем на крошечный brocante[35] с невероятно симпатичными предметами антиквариата, затем покупаем тарт с лаймом и базиликом в той же boulangerie[36], которую мы все с нежностью вспоминаем, несмотря на прошедшие два десятилетия. Тот же мужчина, вероятно, в той же поношенной темно-синей кепке, все еще работает на кассе. Он нас не помнит, хотя мы продолжаем пытаться освежить его память, подбрасывая даты и события в ответ на его короткое «non». Я замечаю, что Джейд, как обычно, отказывается от тарта, хотя смотрит на него, словно голодная собачонка. Ее сила воли в вопросах лишения себя удовольствий – нечто непостижимое для меня.
Затем мы идем мимо винного магазина, где, несмотря на раннее утро, идет бойкая торговля. За ним следует сырная лавка с французскими сырами – мы пробуем каждый вид; и наконец мужчина, продающий оливки из собственного сада, домашний тапенад и оливковое масло. Я знаю, что на обратном пути в моем багаже будет много места, поэтому запасаюсь оливковым маслом. Я не готовлю, но Джулиет умеет. Она всегда на кухне, стряпает фриттату или что-нибудь панирует. Только протянув свою кредитную карточку, я вспоминаю, что больше не могу расчитывать на то, чтобы попробовать стряпню Джулиет.
– Раньше мы ездили сюда на автобусе из Авиньона, – говорит Джейд, наблюдая людской поток из автобуса на площади.
– На пятьдесят четвертом. – Я убираю оливковое масло в сумку.
Я удивлена, что не испытваю то, что ожидала, вернувшись сюда. В прошлый приезд мы были молоды и свободны, весь мир был у наших ног, и нам было дозволено совершать ошибки. Теперь мир кажется мне чужим, и я исчерпала свой лимит ошибок. Обычно я не такая мрачная, особенно в путешествиях и особенно с друзьями. Возможно, проблема в нашем новом зловещем друге из Instagram. И еще в некоторых обстоятельствах. Моя голова кружится от мыслей о Джулиет, моей груди, запланированной встрече с Серафиной. Она отложила ее прошлой ночью, сослалась на сильную усталость. Это меня удивило. Мы условились встретиться сегодня утром, но она вновь все отменила, на этот раз без объяснения причин. Я была в шоке из-за инста-придурка и не придала этому большого значения, но теперь мне любопытно. Даже очень любопытно и немного беспокойно. У меня полный чемодан принадлежностей, и, хотя я примерно представляю, что от меня требуется, мы не говорили с Серафиной о деталях или о том, сколько у меня будет времени. Или почему она просит меня об этом именно сейчас. Честно говоря, я понятия не имею, к чему приведет наша встреча. Все, что я знаю: она «перенесена чернилами», как любит говорить Серафина, на завтрашнее утро.
Сегодня день рождения Джейд, и тема дня – «хмельное веселье». Я обещала Серафине не напиваться в стельку и завтра быть вполне работоспособной. Судя по тому, как она нахмурилась, я не уверена, что правильно было употреблять выражение «в стельку». Тем не менее она заявила, что наша встреча может подождать. И завтра в шесть утра, пока все будут спать, я должна подойти к ее спальне и постучать. Она заверила меня, что я не побеспокою ее. Что к тому времени она уже точно проснется.
На площади мы бродим по продуктовым рядам в поисках овощного киоска, который находился рядом с колбасным, где продавались лучшие помидоры, которые, кто-либо из нас когда-нибудь ел. Мы не обнаруживаем его, поэтому в конце концов подходим к продавцу хлопчатобумажных тканей с набивным провинциальным рисунком – лаванда, лимоны. Все вокруг невероятно дружелюбны.
Мы слоняемся по киоскам, торгующим антиквариатом, произведениями искусства, мебелью. Джейд подумывает о покупке антикварных садовых ножниц для живой изгороди. Мы интересуемся, какие именно изгороди она планирует подстригать, что ее немного огорчает, но она сразу возражает, что они будут хорошо смотреться на каминной полке в ее доме в Хэмптонсе. Антиквариат в сочетании с современностью. Тогда Арабель отвлекает Джейд, предложив взять еще кофе, а мы с Дарси покупаем эти ножницы, чтобы вручить их позже. Если девушка хочет на свое сорокалетие садовые ножницы, подарите ей садовые ножницы. Пока Дарси торгуется с любезным джентльменом в бежевой кепке, упражняясь во французском, я задумываюсь, что ситуация довольно иронична. Двадцать лет – для покупки красивых безделушек, которые ты наденешь один раз. Тридцать – для более красивых и дорогих безделушек. Теперь кажется, что сорок – это время непрактичных безделушек для дома. По крайней мере, именно это я наблюдаю у своих подруг. Я – исключение; я не ношу в качестве украшения настоящий бриллиант, и у меня нет каминной полки, на которую я могла бы положить ножницы для живой изгороди.
– Trente[37]. – Продавец, наконец, вызывает у Дарси улыбку согласия. Я и забыла, как она любит торговаться.
В Камбодже Дарси меня просто убила. Она могла потратить сорок пять минут на поиски водителя тук-тука[38], который брал не два доллара, а один. «Нас пытаются облапошить!» – возмущалась она.
– Я уже очень хочу, чтобы меня облапошили, – помню, угрюмо пробурчала я Джейд и Арабель, пока Дарси искала подходящего водителя и пот пропитывал насквозь мои штаны с рисунком слона.
Дарси расплачивается. Я говорю, что переведу ей свою часть через Venmo[39], и она, пренебрежительно махнув рукой, произносит:
– Конечно, так будет удобнее.
Я слегка озадачена, потому что предложила это просто из вежливости. Обычно мы возвращаем друг другу только серьезные суммы. Сегодня она заплатит пятнадцать долларов, завтра – я, все сходится. Но я достаю свой телефон и делаю пометку в календаре, чтобы не забыть о переводе.
– Мама!
Внезапно появляются Чейз и Мила, за ними Оливер.