Водитель настраивает радио и прибавляет газу. Позади осталась Гатчина, еще немного, и в надвигающихся сумерках забрезжат огни Волосово, а затем и моя деревня Сорочкино… Нам и ехать-то недолго… А там и до Великого Новгорода недалеко… Сама не замечаю, как засыпаю… Натягиваю воротник свитера до самого носа и проваливаюсь в сон…
Кажется, машина из старенькой иномарки превращается в скоростной самолет. Мимо летят звезды, а я пытаюсь ухватить их огненные хвосты… Тянусь рукой и обжигаю пальцы. Одергиваю ладонь, чувствуя обжигающую боль, а потом… просыпаюсь… От настоящей, рвущей на части боли…
Слышу, как громко кричит моя спутница, как тихонько стонет старичок-водитель. Мои ноги вязнут в грязной снежной каше, а на лицо стекает густая кровь… Ее металлический привкус даже во рту… Я пытаюсь подняться, прищуриваюсь, всматриваясь в темноту ночи, но ни черта не вижу… Воздух полнится запахами гари, горячего металла, влажной земли, бензина… Наверное, смерти? Потому что в этот самый момент водитель замолкает. Я что есть силы бросаюсь к нему. Падаю в снег, вновь пытаюсь подняться… Ползу, цепляя напряженными пальцами почву под ногами. Почти добираюсь до цели, заслышав, как перевернутая набок машина скрипит и качается от порывов ветра… В тот момент, когда я склоняюсь над стариком и хватаю его за плечи, пытаясь оттащить подальше от тлеющей машины, раздается пронзительный взрыв…
Меня отбрасывает в сторону невидимая мощь. И лишь потом наступает темнота… Я все еще цепляюсь за остатки сознания, а потом расслабляюсь и падаю в бездонный колодец бесчувственности… Лечу, как невесомое перышко, касаюсь холодных каменных стен колодца, но тотчас снова отталкиваюсь, пока не падаю на самое дно…
Пытаюсь открыть глаза, но тотчас зажмуриваюсь. Кажется, из глаз текут слезы… Где я вообще? Умерла? На лице маска, в носу какие-то инородные предметы… Господи, где я? И кто все эти люди?
– Пришла в себя, Богдан Андреевич! Дыхание самостоятельное, сатурация снижена, – произносит женщина.
– На свет реагирует, – слышится до боли знакомый голос.
Богдан… мы не виделись сто лет. Целую вечность… Он уехал после летних каникул. Ничего не объяснил мне… Интересно, он знает, что я согласилась выйти за Макса? Неудобно-то как… Надо его на свадьбу пригласить.
– Ммм…
– Лина, это ты? Открой глаза. Если не можешь говорить – попробуй кивнуть.
– Я… Где…я…
– В больнице, ты попала в аварию.
Он вынимает трубки из моего носа и садится на край койки. Богдан… Все тот же… Разве что выглядит как-то по-другому. Раздался в плечах, заматерел. И на висках блестит седина… Как она может появиться в двадцать лет?
– А Макс где? Богдан, прости, что я не позвала тебя на свадьбу. Куда мы ехали? На чем? У Максима нет еще машины и… А Лера с нами была? Не пойму, в какой мы больнице? И почему ты в халате? Тебе же еще год учится? Разрешили практиковать или…
– Лина, ты можешь назвать свою фамилию?
– Ангелина Соболева я. Ты что такое говоришь? – выдыхаю вымученно.
– Сколько тебе лет, Лин? – подозрительно прищуривается он.
– Двадцать. Ты чего, Богдан? Где я? Где мой жених?
Душу разрывают на части рыдания… Я озираюсь по сторонам, ищу глазами кого-то близкого и родного – Макса или подругу Леру. Мы же были на речке, собирали ромашки, пекли картошку, а потом поехали в гости к парню Лерки – Андрею… К чему эти вопросы?
– Какое сейчас время года? – не унимается Резников.
Красивый… До чертиков просто… И смотрит на меня так странно. Неужели злится, что я ему предпочла Макса? Мы же расстались по-хорошему или…
– Июль, Богдан. Какое же еще?
Перевожу взгляд в окно, на черные, качающиеся от ветра верхушки деревьев, засыпанный снегом сквер и вскрикиваю, прижимая ладони к лицу. Что со мной? Где я? Господи… Где мой любимый жених?
– Лина, похоже, у тебя ретроградная амнезия. Хорошо, что ты очутилась здесь, в нашей больнице. И… Настоящее чудо, что ты помнишь меня.