Шли недели, а потом и месяцы, и постепенно деревенька Гленгарит стала нам вторым домом. Здоровое питание и свежий воздух нам обеим шли на пользу. Щеки у Олив порозовели, да и я уже не была такой худой, как раньше.
Бермондси превратился в далекое воспоминание. Конечно, мы скучали по маме, Тони и малышу, а мне не хватало моей дорогой подруги Анджелы. Зато здесь мы могли жить, не опасаясь налетов и бомбежек, и свободно бегали по полям и тропам. Иногда по вечерам мы все выходили в сад и смотрели на красные всполохи над Кардиффом, которые напоминали нам, что война продолжается.
Олив с Эгги очень сдружились и каждый день после школы играли вместе либо у нас, в доме священника, либо в кондитерской лавке, где жила Эгги. Олив рассказала, что Эгги родом из городка под названием Ковентри, который бомбили почти так же сильно, как Лондон.
– Эгги мечтает остаться здесь насовсем, – заявила однажды Олив. – И я ее понимаю. Ты только представь, как это – жить в магазине сладостей.
– Ты бы осталась без зубов, Олив, – возразила я.
– Да, но у меня же новые вырастут, правильно?
– Ах, Олив! – рассмеялась я.
– Ну ведь так и есть.
– Пожалуй, да, но представь, какой бы у тебя был вид, пока бы ты их дожидалась.
– Ей дают сладости каждую пятницу, и она делится ими со мной. Я обожаю Эгги, Нелл.
– Она очень милая, просто конфетка.
– Это потому, что она живет в кондитерской.
– Смекаешь! – усмехнулась я.
В школе не было детей моего возраста, и я немного завидовала тому, что у Олив есть подружка. Мне не хватало кого-нибудь, с кем можно поговорить, поделиться переживаниями. Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром, войдя в класс, я не увидела высокую стройную девочку, которая стояла перед всеми, улыбаясь, как Чеширский Кот. У нее были темные, почти черные волосы, заплетенные в две блестящие косы. Она постоянно поправляла маленькие очки с круглыми стеклами. Девочка сразу мне понравилась, и я уже надеялась, что мы подружимся.
– Это Лотти Лавджой, – объявила миссис Роджерс, наша учительница. – Она приехала в эвакуацию из Брайтона. Это на побережье.
Мне доводилось слышать про Брайтон – он находился недалеко от Лондона. Я там никогда не бывала, но знала, что богатые ездят туда отдыхать. Наш скупщик с женой катались туда каждый год.
– На наши деньги, – возмущалась мама.
Я не могла точно определить, сколько лет Лотти, но с виду она была моей ровесницей. Я улыбнулась ей через весь класс.
– Добро пожаловать в нашу маленькую школу, Лотти, – сказала миссис Роджерс. – Почему бы тебе не сесть с Нелл? – Она указала на пустое место рядом со мной.
Лотти подошла ко мне и села, а потом посмотрела на меня и широко улыбнулась, и я ответила ей тем же.
На перемене мы уселись на ограду вокруг площадки, чтобы поболтать и познакомиться поближе.
– Ну и дыра! – вздохнула Лотти, глядя по сторонам. – Я даже не понимаю, что они говорят.
– Вовсе и не дыра, – с улыбкой возразила я. – На самом деле ты попала в рай.
– Да ну?
– Поверь мне, тебе здесь очень понравится.
– Ну я хотя бы понимаю, что ты говоришь, это уже плюс.
– Это потому, что я из Лондона. Было бы странно, если бы ты меня не понимала.
– Я бывала в Лондоне. Мой отец играл там в спектакле, и мы с мамой ездили на него посмотреть.
– Твой отец актер? – изумилась я.
Она кивнула:
– Поэтому меня зовут Лотти. В честь звезды мюзиклов Лотти Черри.
– Необычное имя.
– Но ее на самом деле не так звали. Она выбрала себе псевдоним.
Я никогда о таком не слышала. Я была уверена, что, когда тебе дают имя, это насовсем, даже если оно тебе не нравится. Я бы ни за что не подумала, что можно поменять имя.
– А еще она была директором театра «Альгамбра» в Брайтоне, так что между нами есть связь, – продолжала Лотти.
– Очень красивое имя, – сказала я.
– У тебя тоже.
– Спасибо.
– Не за что.
– У кого ты живешь? – поинтересовалась я.
– У какой-то старой курицы по имени Элиза Страт. Поистине кошмарная дама. В воскресенье безвылазно торчит в церкви, а я сижу голодная. По воскресеньям она не готовит, говорит, это грех против Господа. А как же грех против ближнего, то есть меня? Я же голодаю!
– Звучит ужасно. Знаешь что? Я спрошу тетю Бет, нельзя ли тебе по воскресеньям приходить к нам обедать. Она замечательная, я уверена, что она разрешит.
– Правда?
– Я спрошу.
– Спасибо, Нелл, ты настоящий друг.
– Тебе повезло, что эта Элиза Страт не таскает тебя с собой в церковь.
– А она пыталась. Сказала, что должна заботиться не только о моем теле, но и о душе. У меня было огромное искушение ответить, что она и с заботой о теле не очень справляется, так что к душе я ее подпускать не собираюсь. Но вместо этого сказала, что я агностик.
– Что это значит?
– Что я еще не определилась.
– С чем?
– Да со всем. В частности, с религиозными вопросами.
– И что она на это ответила?
– Если память мне не изменяет, она едва не подавилась крайне неаппетитной на вид пародией на сосиску.
За всю жизнь я не встречала никого похожего на эту девочку. Она как будто прилетела с другой планеты. Как это вообще – взять и стать агностиком?! Мои мама с папой решили бы, что у меня поехала крыша. И разговаривала Лотти совсем не так, как я, Олив и все, кого мы знали в Бермондси. Пожалуй, у меня дома ее сочли бы высокомерной, но у меня она вызывала восхищение. Я следила за движениями ее губ и завороженно ловила каждое слово.
– Отец считает, что мне еще рано выбирать себе религиозные убеждения, – продолжала Лотти. – Говорит, что мудрость прожитых лет поможет мне принять решение, и если я решу, что ни во что не верю, это мое право.
– Ничего себе!
– Ну то есть я не понимаю, зачем поливать бедного младенца водой и решать за него, во что ему верить. Откуда ребенку знать, во что он будет верить? Вот ты к какой церкви относишься, Нелл?
– Я католичка.
– И ты искренне уверена во всем, чему учит католичество?
Я молча уставилась на нее. Никто раньше не задавал мне такого вопроса.
– Вот видишь, – самодовольно усмехнулась она. – Ты не знаешь, так ведь?
– Я как-то об этом не задумывалась.
– Ну вот теперь можешь задуматься.
Я поудобнее устроилась на ограде, болтая ногами, и подумала о нашей церкви в Бермондси, какой она была до бомбежки: свечи, аромат ладана и красивая статуя Девы Марии с Младенцем Иисусом в яслях на Рождество. Все это было мне близко и знакомо, в это верили мои родители, поэтому мысли о церкви вызывали у меня теплые чувства.
– Я определилась, Лотти.
– Очуметь, как ты быстро, – удивилась она.
– Мне нравится быть католичкой.
– Что ж, по крайней мере, я заставила тебя задуматься.
– Так и есть, Лотти Лавджой, и за это я буду тебе вечно благодарна.
Тут мы обе рассмеялись.
– Ты мне скажи, если я тебя утомила своей болтовней. Отец говорит, что у меня рот не закрывается, поэтому я в итоге тоже окажусь на сцене.
– Не беспокойся, я бы сказала. У меня ведь тоже язык есть.
– Вот поэтому мы точно подружимся, Нелл, – заявила Лотти и взяла меня под руку.
Я рассказала тете Бет про Лотти, что она агностик и живет у Элизы Страт, поистине кошмарной дамы, и что в воскресенье Лотти осталась без обеда, потому что Элиза Страт весь день провела в церкви.
– Вот я и хотела спросить, нельзя ли Лотти приходить к нам обедать в воскресенье.
– Конечно, можно. Нелл, я так рада, что у тебя теперь есть подруга!
– И я рада, – призналась я. – Она немножко странная, но как бы, знаете, странная в хорошем смысле.
– А мы как раз любим странных людей, – улыбнулась тетя Бет.
– Тогда вы будете в восторге от Лотти Лавджой, – усмехнулась я в ответ.
Мы не очень хорошо знали местных детей, потому что приехавшие в эвакуацию обучались отдельно.
– В нашей школе все предметы преподаются на валлийском, – объяснила миссис Роджерс, – вот мы и решили вас разделить, иначе вам было бы трудно понимать материал.
Я решила, что это справедливо, и Лотти со мной согласилась.
– В школе и так скучно, – заявила она. – Не хватало еще мучиться с незнакомым языком.
– Значит, тебе не нравится школа?
– Да я туда всего неделю-то и проходила.
– Одну неделю?!
– Да, и это был кошмар.
– Что случилось?
– Моих родителей вызвали в школу, чтобы пожаловаться, что меня невозможно обучать, поскольку я отказываюсь сидеть на одном месте и начинаю ходить по классу.
– И что сказали твои мама и папа?
– Сказали, чтобы я забрала куртку из раздевалки, а потом мы ушли и больше не возвращались.
– Ого, а ты не жалела, что не можешь общаться с детьми своего возраста?
– Я нахожу большинство своих ровесников крайне незрелыми личностями.
– Я зрелая личность.
– Да, я это вижу, поэтому мы с тобой будем друзьями.
– А как же ты учишься, если не ходишь в школу?
– Ну, меня учат родители, и еще я много читаю.
– Значит, они не против, что ты не ходишь в школу?
– Нет, они за свободу самовыражения.
– Это еще что за чертовщина? – не поняла я.
– Это значит, что ты учишь то, что интересно, а не то, что выбрал за тебя кто-то другой.
– А разве по закону ты не обязана ходить в школу?
– Какой-то старикан регулярно меня навещает и проверяет, не отстаю ли я от ровесников. Он приезжает на велосипеде, и еще от него воняет рыбой. Мама каждый раз открывает окна, как только он уйдет.
– И как?
– Что «как»?
– Ну, ты не отстаешь от других?
– Нет, я их здорово обгоняю. Я, может, и его самого давно обошла. Он никогда надолго не задерживается. Что-то бормочет и почесывает затылок, так что у него с головы начинает сыпаться белая шелуха. – Лотти вздрогнула. – Противный старикашка! А потом он говорит: «Продолжай в том же духе», подбирает свой старый затертый портфель и убирается восвояси до следующей проверки.
Я еще никогда не встречала детей, не учившихся в школе, и подозревала, что это может сойти с рук только богатым.
– Не обязательно целый день торчать в душном классе, чтобы узнать то, что тебе интересно, – продолжала Лотти. – Есть же библиотеки, там полно книг, и все бесплатно. Я сама выбираю, что хочу выучить, а потом иду на пляж, сажусь на камни, слушаю море и дышу свежим воздухом, вместо того чтобы сидеть в одном кабинете с толпой вонючих мальчишек.
Я невольно улыбнулась. Меня восхищала эта необычная остроумная девочка.
– Я смотрю, ты тот еще фрукт, Лотти Лавджой!
– В каком смысле?
– Это значит, что ты просто чудо.
– Стараюсь, – ухмыльнулась Лотти.
Хотя я не понимала по-валлийски, мне нравилось звучание этого языка, такое нежное и напевное, словно красивая мелодия. Не знаю, как язык может быть похожим на песню, но мне он казался именно таким.
– Гипотетически это самый древний язык Британии, – сказала Лотти.
– Что такое гипо… гипо… Как там?
– Гипотетически?
– Ага.
– Это значит «предположительно».
– А, вот оно что!
– Это кельтский язык, так же как ирландский и шотландский.
– Ого, сколько всяких штук ты выучила, сидя на пляже.
– О чем я и говорю.
Сколько я ни общалась со своей новой подругой, мне все было мало. Я хотела знать о ней как можно больше.
– Расскажи мне про свой дом, Лотти, – попросила я.
Она закинула блестящую косу за плечо и ответила:
– По-моему, он идеален, хотя, конечно, это всего лишь мое мнение. Я живу в белом доме на набережной в Брайтоне. Дом у нас с большими эркерами, и когда входишь в комнату, то как будто оказываешься в открытом море, на яхте, посреди волн. А море каждый день разное, в зависимости от погоды и сезона. Иногда вода сине-зеленая, а иногда серая. Порой море злится, выплескивается на набережную, а в иные дни оно спокойно, как мельничный пруд, и лениво облизывает берег. Больше всего мне нравится смотреть на него ранним вечером, во время отлива, когда влажный песок блестит на солнце. Словами не передать, как это красиво, Нелл. Похоже на мокрый шелк, с которого серебряными ручейками стекает вода.
Я внимала каждому слову, которое произносила Лотти. Мне казалось, что я сама перенеслась туда.
– Я же тебя просила остановить меня, если буду слишком много болтать.
– А я не хочу тебя останавливать. Все это звучит просто чудесно. Я никогда не видела моря, но прямо сейчас оно как будто ожило в твоих словах.
– Боже, Нелл, это ужасно!
– Я из Бермондси, у нас там нет моря, только река.
– Закрой глаза.
– Зачем?
– Просто закрой.
Я послушалась, ожидая продолжения.
– Когда все это закончится, – тихо произнесла она, – ты приедешь ко мне в гости в Брайтон, и мы сядем на пляже у старой каменной стены и будем слушать, как море плещется о берег. Перекусим рыбой с картошкой, а потом подоткнем юбки и пойдем в воду помочить ноги. Я покажу тебе море, Нелл.
Я вздохнула и открыла глаза.
– Это похоже на рай, – призналась я.
Как раз в этот момент прозвенел звонок.
– Ну вот, пора возвращаться на грешную землю, – вздохнула Лотти.
– Бежим наперегонки, – предложила я.