Самому себе не лгите. Том 3 - читать онлайн

Скитается волна по морю,

сегодня здесь, а завтра там,

но недовольна всё ж судьбою,

мечта её ведь океан.

Ей море стало слишком пресно,

солёность позарез нужна,

и не находит себе место,

волнуется, кипит, шипя.

Всё жаждет глубины бездонной

и ждёт, когда же будет склон,

нет-нет, не шельф материковый,

а непременно только склон.

И после склона чтоб теченье,

глубинное, как говорят,

несло её по белу свету

просторы дальше покорять.

Скитается волна по морю,

сегодня здесь, а завтра там,

но недовольна всё ж судьбою,

мечта её ведь океан.

Не расту я боле в рост,

а расту я ныне вширь,

теряю волос, но не прост

для меня вопрос один.

Куда могу я обратиться,

с прошением своим прийти,

чтоб вширь расти остановиться

и снова в рост начать расти.

Чтоб, как и прежде, быть плечистым,

подтянутым и молодым,

не лысым, сгорбленным, поникшим,

а жизнерадостным, лихим.

Увы, но нет, всё нет ответа,

на мой не хитренький вопрос,

молчит Творец, молчит планета,

а я расту вширь без волос.

Научился ходить по воде

и в небе синем летать,

но одно не под силу всё ж мне —

хоть на миг от себя убежать.

От себя убежать, прочь умчаться

от мыслей порочных своих,

от слабостей, что нужно бояться,

и взглядов не нужных, пустых.

Не нужных, пустых размышлений,

суждений порою, что вслух

бывают полны осуждений

и угнетают лишь дух.

Дух, который томится

в бренном теле моём,

свирепствует, малость бранится

о заточенье своём.

Научился ходить по воде

и в небе синем летать,

но одно не под силу всё ж мне —

хоть на миг от себя убежать.

Я смотрел TV намедни,

и сказал один там плут,

что работать нам не нужно,

незачем нам боле труд.

Мол, компьютеры умеют

гайки опытно крутить,

а ещё пахать и сеять,

кашеварить и лечить.

Век высоких технологий,

заживём мы, эх, друзья,

будем жить вполне достойно,

припеваючи, шутя.

И не надо будет боле

на работу нам ходить,

захотел ты что-то сделать,

клац, клац, клац – чего мудрить.

Клац, клац, клац – и вся работа,

надо только-то всего

развивать мускулатуру

пальца всё же одного.

Одного, коль будет мало,

но так это ничего,

напряжёмся и подтянем

мы соседей уж его.

На руках соседей хватит

этак лет на сто вперёд,

а ещё в сапог мы спрячем

всех соседей только с ног.

Будут в ЗИПе с ног храниться,

отдыхать и не потеть,

бить баклуши и лениться,

но от скуки всё ж чернеть.

Клац, клац, клац, конечно, нужно,

но простите вы, друзья,

чтоб чернеть без дела в ЗИПе,

эта жизнь не для меня.

Сегодня в моде словоблудство

и скучный вздор на языке,

а матерщина и беспутство,

шагают гордо налегке.

Шагают гордо, лезут в уши

назойливо всегда везде,

а с ними вместе море чуши

враз расплескалось по земле.

Сегодня в моде также чванство,

кичливость, спесь в большой цене,

и процветает спекулянтство,

забыв немного о труде.

Забыв немного, что кичиться

порою так не хорошо,

недолго так и простудиться,

да мало ли ещё там что.

Сегодня в моде, сегодня в моде

ужасного полным-полно,

на посошок вам всё ж в итоге

тихонько молвлю: ё-моё.

Тихонько молвлю и оставлю

вас на часок, мои друзья,

немного скорбь свою разбавлю,

но лишь водой из родника.

Мне города напоминают зоопарки,

квартиры – клетки, двор – большой вольер,

но мы живём, готовим летом санки

и сами выбираем интерьер.

Бесспорно, выбираем сами,

но вот беда: ведь выбор не велик,

не стоит друг, не шевели усами,

открой глаза, увидишь сам всё вмиг.

Увидишь сам, возможно, ужаснёшься,

а может быть, прозреешь и поймёшь,

а может, просто глупо улыбнёшься

и дальше в свою клетку спать уйдёшь.

Мне города напоминают зоопарки,

квартиры – клетки, двор – большой вольер,

но мы живём, готовим летом санки

и сами выбираем интерьер.

Может, кто-то всё-таки подскажет,

где, когда и как, а может, даже с кем

я сантименты все свои оставил,

спустил на ветер, утратил их совсем.

И ныне вот ползу неторопливо,

по жизни я спокоен как удав,

бесчувственно, порою нелюдимо,

не зная слов «любовь», «волнение» и «страх».

Ползу себе, ползу, не зная боли,

а счастья, радости давно со мною нет,

к тому же затерялось чувство воли,

и опостылел всем давно уж белый свет.

Может, кто-то всё-таки подскажет,

где, когда и как, а может, даже с кем

я сантименты все свои оставил,

спустил на ветер, утратил их совсем.

Чтоб вид недужный с утра не принять,

меру в веселии надобно знать,

на донышке чёртика всегда оставлять,

на посошок, прощаться и спать.

На посошок, но только лишь раз,

не два и не три, стойкий отказ,

до дому в дорогу без лишних фраз,

культурно, с улыбкой, без глупых проказ.

Культурно, с улыбкой проснувшись с утра,

умыться, побриться, не кричать на кота,

с восторгом вспомнить вечер вчера,

тихонько сказать: «Эх, красота!»

Чтоб вид недужный с утра не принять,

меру в веселии надобно знать,

на донышке чёртика всегда оставлять,

на посошок, прощаться и спать.

Скрипит уключина весла,

и небо грусть наводит,

клубится пар, течёт река,

а лодка вдаль уходит.

Уходит вдаль за поворот,

несёт её теченье,

но лодочник гребёт-гребёт,

хоть мучает похмелье.

Да к этой муке уж привык,

закоренелый, дока,

простой российский он мужик,

но а грести – работа.

Грести и люд перевозить

с берега на берег,

работать, жить и не тужить

о том, что нету денег.

Что ж нету денег – ерунда,

зато семья здорова,

в руках есть силы для весла,

да и душа от Бога.

Скрипит уключина весла,

и небо грусть наводит,

клубится пар, течёт река,

а лодка вдаль уходит.

В преддверии грозы

смотрю в окно на тучи,

завидую я им,

что так они могучи,

грозны, густы,

прекрасны и тягучи,

но есть ещё душа,

ведь через миг плакучи.

И вот он миг, навзрыд,

рыдают, горько плачут,

с небес роняют слёзы,

да только взгляд не прячут,

а выплакав до дна,

всё с ветром дале скачут,

но не пройдёт и года,

вернувшись, вновь заплачут.

Я возвращенья жду,

я туч жду с нетерпеньем,

ведь отношусь я к ним

с великим уваженьем,

смотрю в окно: там солнце,

к нему с большим почтеньем,

но тучи ближе мне

печальным настроеньем.

В преддверии грозы

смотрю в окно на тучи,

завидую я им,

что так они могучи,

грозны, густы,

прекрасны и тягучи,

но есть ещё душа,

ведь через миг плакучи.

Столпилась уйма ротозеев,

и на аварию глазея,

советы разные даёт,

мол, тут не так, мол, идиот.

И каждый знает, что да как,

куда крутить и как держать,

в какую сторону согнуть,

ну, прямо профи, просто жуть.

Ну, прямо профи, нам куды,

умеют всё, что не спроси,

под руку всё ж совет дают,

хотя ему не место тут.

Не место, как и ротозеям,

что лишь мешают пользе дела,

аварию враз устранить,

чтоб радостно в дальнейшем жить.

К чему всё это я пишу,

поймите, люди, вас прошу,

когда работают спецы,

то лучше молча отойти.

Советами чтоб не мешать,

а также чтоб не отвлекать,

ведь утомляет болтовня,

порою вздорная слегка.

Что же делать, коль счастье приснится

и заглянет ко мне оно в дверь,

может, просто проснуться, умыться,

выпить кофе и снова в постель.

Что же делать, коль вновь повторится

и настойчиво будет стучать,

в дверь закрытую будет ломиться,

где не ждут его боле опять.

Что же делать, коль будет не скрыться,

не выставить счастье взашей,

может, просто взять и проститься,

с ненастьями в жизни своей.

Что же делать, что делать, не знаю,

извело уже счастье меня,

но с надеждой я дверь отворяю,

и, проснувшись, шепчу я слова:

«Что же делать, коль счастье приснится

и заглянет ко мне оно в дверь,

может, просто проснуться, умыться,

выпить кофе и снова в постель».

Есть у мальчишки одного

заветная мечта —

педали день и ночь крутить

с рассвета дотемна,

ни дом, ни школа не нужна,

и не нужна семья,

а только друг велосипед,

чтоб мчал его всегда,

чтоб мчал его на край земли,

туда, где горизонт,

туда, где облака в пыли,

и лишь вперёд, вперёд.

Вперёд, вперёд всё хорошо,

упорству лишь зачёт,

но парню нужно объяснить,

что слово есть «ремонт»,

ремонт всегда, ремонт во всём,

в порядке он вещей,

и на примере показать,

чтоб был он здоровей,

чтоб здоровей и веселей

мчался лишь вперёд,

но только лишь после того,

как сделает ремонт.

Могло ль присниться, что не буду

я больше петь и танцевать,

стихов писать, как и рассказов,

любовь встречать и провожать.

Смеяться в солнечном сиянье,

грустить порою при луне,

как в историческом романе

о рыцаре, что на коне.

И сердце ёкнуло немного,

а также дрогнула душа,

проснулся весь в поту, ей-богу,

и стал иначе жить, друзья.

Стал жить иначе, но от взглядов

не отступился ни на шаг,

не стал затворником пенатов,

и до сих пор я им чужак.

Могло ль присниться, что не буду

я больше петь и танцевать,

стихов писать, как и рассказов,

любовь встречать и провожать.

Облизнутся подхалимы,

улыбнутся и враги,

а завистники, конечно,

не останутся в тени.

Знаю я, что уповают,

ожидают день и час,

руки дружно потирают,

знаю точно без прикрас.

Кровожадно смотрят в спину,

дружелюбно мне в лицо,

представляют всё картину

«Опустелое крыльцо».

Знаю, ждут мою погибель,

травму, хворь или беду,

верят в то, что будет прибыль

и почёт, коли уйду.

Но спокойным

ровным шагом

путь свой дальше

я держу,

ну а вы

кусайте локти,

чрез плечо

им говорю.

Облизнутся подхалимы,

улыбнутся и враги,

а завистники, конечно,

не останутся в тени.

Держите ушки на макушке,

часто слышал я, друзья,

но доверчивый был с детства,

верил всем, увы, всегда.

Говорили простофиля

про меня все за глаза,

иногда родня журила,

но по-свойски и любя.

И однажды приключилась

со мной история одна,

по наклонной жизнь скатилась,

доверчивость тому вина.

Как-то шёл я по проспекту,

город спал уже… когда

услышал: «Помогите!

Убивает он меня!»

Без раздумий вмиг поспешно

бросился на помощь я,

помог женщине успешно,

спас от хулиганья.

И только утро наступило,

едва открыл свои глаза,

стучали в дверь мне торопливо,

настойчиво и не шутя.

Дверь отворив, связали руки,

под стражу взяли и крича

сказали: «Даже на поруки,

не выйдешь ты уж никогда!»

Как оказалось, обратилась

та женщина, что спас вчера,

в полицию она явилась

и заявила на меня.

О том, что я её ограбил

и мужа бил, который ждал

свою супругу у порога,

которую он обожал.

Родне моей она сказала

о том, что коли заплачу,

не будет дела, приговора,

и я спокойно заживу.

Ответ мой был простой и ясный,

что ей копейки я не дам,

возможно, люди скажут – жадный,

но честный, гордый и не хам.

Потом был суд, такая доля,

судили меня за доброту,

а аферистка и свобода

по сей день живут в миру.

Держите ушки на макушке,

часто слышал я, друзья,

но доверчивый был с детства,

верил всем, увы, всегда.

Годы шли, и вот седины

появились у виска,

нет, не старость подступила,

тридцать восемь мне пока.

Тридцать восемь?.. Да, немного,

но скажите, господа,

что же всех нас так пугает

цифра в градусах когда…

Цифра в градусах, не скрою,

возмущает вот меня,

когда Light на этикетке,

а крепость меньше сорока.

Когда в тени уж тридцать восемь,

зной, давит духота,

а я как будто запекаюсь,

подобно дичи для стола.

Да, бесспорно, можно вечно

говорить, писать, друзья,

но не буду торопиться,

тридцать восемь мне пока.

О, кто же ты, спутник, неведомый друг,

мой ангел-хранитель иль просто недуг,

ответь, не томи, дозволь мне познать,

кого почитать, а кого проклинать.

О, кто же ты, кто, что вечно со мной,

опора, поддержка в жизни земной,

заступник, защитник, дух удалой,

а может, отступник, сам чёрт озорной.

О, кто же ты есть, яви же свой лик,

открой же мне тайну хотя бы на миг,

доколе в неведенье жизнь проживать,

искренне верить, любить и страдать.

О, кто же ты, спутник, неведомый друг,

мой ангел-хранитель иль просто недуг,

ответь, не томи, дозволь мне познать,

кого почитать, а кого проклинать.

Спокойно пожить – великое счастье,

великое счастье – жить, не тужить,

не ведать, что жизнь лишь одночасье,

минута, секунда… и не воскресить.

Рыданий не слышать в час расставаний,

калек и убогих про превратность судьбы,

прохиндеев различных и их обещаний,

а также прочей пустой болтовни.

Спокойно поспать – великое счастье,

великое счастье – тревоги забыть,

не ведать, что в мире бушует ненастье,

и безмятежно по снам побродить.

Скрежет не слышать злобы презренной,

стон бедноты, неуместный укор,

не ведать глупца ухмылки надменной

и роскоши модной омерзительный взор.

Спокойно веровать – великое счастье,

великое счастье – в согласии быть,

не ведать пороков, грехов и ненастья,

благочестиво в мире ходить.

Не попадаться, поддавшись соблазнам,

в сети уловок, а также в силки,

помнить и знать с рожденья, с пелёнок,

что черти коварны и очень хитры.