Самому себе не лгите. Том 3 - читать онлайн

Елизавета Николаевна Прядченко (псевдоним Елизавета Павловна Благовест) родилась 5 июня 1990 г., выросла в городе Иркутске. Её воспитывали бабушка Хохрякова Мария Пантелеймонова, мама Прядченко Татьяна Николаевна и отчим Поликарпов Владимир Дмитриевич.

С детства Лиза была активным и предприимчивым ребёнком. В школе ей с лёгкостью давались математика и литература. Спортивные кружки плотно встали в её расписание с раннего возраста. Особую страсть она питала к баскетболу и шахматам. В юношестве защитила титул гроссмейстера. Значительное влияние на её становление как личности оказала первый тренер Андрейченко Надежда Михайловна. В будущем этот образ многократно вспоминался Елизаветой и помог ей пережить не один переломный момент. В настоящее время Елизавета работает тренером по боксу и массажистом. Разрабатывает обучающие методики по раскрытию внутреннего потенциала и по-прежнему увлечённо занимается творчеством.

Простые желания

– Где я? Почему вижу всё иначе?

Я стал задыхаться, но мне не требовался воздух. Дух перехватило от изумления, но не было слышно ударов взволнованного сердца. Я чувствовал пробирающие сознание мурашки, но у меня не было кожи. Страх тоже был, но вместе с тем он позволял мне импровизировать.

– Это же я там, внизу, это я! Что происходит?!

Внезапно к горлу стало подступать волнение. Тёплой струйкой разливалось ощущение эйфории. Я ликовал от восторга и метался из стороны в сторону. Я был идеален, но это означало, что конечная станция настигла меня. Она забрала с собой шальное безрассудство, дав взамен вечную свободу и предстоящий покой.

– Что произошло? Как это вышло?

Голос разбивался о стены, выходил за пределы комнаты. Наблюдая его колебания, я видел и тех, кто мне дорог. Будто они все находились в одной комнате, как прозрачные тени. Силуэты преломлялись, сквозь них играли блики света. За тонкой оболочкой можно было разглядеть то, куда спешит каждый. Я вспомнил и свою спешку. Пока я был жив, она пробирала меня до ужаса, и в то же время я получал удовольствие от того, что гоняюсь за ней. Играю чужую роль. Как видишь, игра ошибки не прощает. Минуты кидаются назад, ускоряются, останавливаются, но никак не хотят возвращаться вспять. Всё относительно.

– Я должен вспомнить! Стоп. Снова эта удавка, обязательства. Кому должен? Нет, стоит понять, куда бежал, за кем гнался.

Голос с другого конца комнаты прозвучал скрипучей нитью, фальшивым тоном скрипача-самоучки:

– Благими намерениями вымощена дорога в ад.

– Кто здесь?

– Ещё не догадался? А с виду смышлёный был парень. Бу! Ахахаха… Да ты не тушуйся, за тобой, милок, за тобой пришла.

Озноб, жар, голова закружилась, если б она у меня была. Остановись, слышишь. Мысли стали колючими. Каждая из них жалила и кусала меня, словно голодная змея. Холодные, скользкие. В это время я вспомнил: меня укусила змея.

– Эй, стоп, стоп. У меня всё в порядке, это помутнение рассудка. О чём ты говоришь?

– Кхе-кхе, – старая откашляла свой голосок, отскребла его от сожжённых связок, – всё в срок, всему своё время. Ты ведь этого желал? Не так ли?

– Нет. Нет, это неправда. Какие желания, какой срок? Мне тридцать один, я вчера женился. У нас ребёнок будет!

– Ты мне зубы не заговаривай, сказано: срок! Значит, пришло время, пора и честь знать.

– Так, а какое желание?

– Ну как же, вот, давай глянем. Кхе-кхе.

Смерть достала из-под плаща потрёпанную тетрадь, края её были замусолены. Плюнув на пальцы, она стала переворачивать страницу за страницей, оставляя на них свои слюнявые отпечатки.

– Так, значит: Ивонин, Сорокин… Тьфу. Печалька, ой! Мой любимый, ихи-хи… Печалька, славный был парень. Тьфу. А, ну вот же, Ломачёв, и по фотокарточке сходится. Надо бы сказать, чтоб мне отгул дали, или, быть может… Ах да, Ломачёв. Зубы всё мне тут заговариваешь. Короче, давай по-быстрому, и дело в шляпе.

– Никуда я не пойду, давай так…

– Снова торгуешься, давай так, давай эдак. Смотри, до чего тебя твоя расстановочка довела. Всё-то тебе упорядочить надо. Всюду успеть. Ишь, ежедневник у него какой. Парень, забудь всё, и пошли. Там тебе энто без надобности будет.

– Да погоди ты, куда пошли?! Ответь толком, какое желание и что было, только как есть, не люблю, когда лгут.

– А сам-то? Сам-то что же? Даже себе лгать умудрялся. Желание – твоё, выбор – твой. Значит, и срок твой. Пора нам, в дороге поговорим. Кхе-кхе.

Я замолк, вместо этого стали мерцать кинослайды из прошлого, звучали голоса, их переклики создавали новую реальность. Стены начали плавать, пол становился зыбучим. Я смотрел на всё безучастно, и всё же мне было любопытно, куда и зачем и что после. Только подумал об этом, как Смерть подхватила меня и затеяла разговор. Нехитрый такой разговор:

– Вот что ты всё вверх дном переворачиваешь, сиди молча и наблюдай. Глянь сюда, вон там что видишь?

– Себя вижу. А…

– Бэ, и чего, что ты там делаешь?

– Мы Новый год у родителей справляем, я готовился желание загадать.

– Ну… И чего ты там загадал?

Тут я замер, по телу лихорадочно пронеслась дрожь. Всё, что теперь по определению было моим, сузилось в точку. Вспомнил, я вспомнил это проклятое желание!

– Я загадал, я загадал…

– Мямлишь, тьфу. Загадал он. Сын теперь твой будет самым известным, богатым, а жена успешной. Всё как и заказывал. Получите, распишитесь. Папка-то теперь звезда Рунета. Два миллиона лайков.

– Но ведь я не это имел в виду.

– Пха, ты почём знаешь, если даже чётко не можешь понять, куда тебе и для чего?

Горечь стала заливать меня.

Собственная немощь обрушилась и начала оборачиваться ненавистью и презрением к самому себе. Вокруг всё стало крушиться, громыхать. Небо рухнуло, земля поднялась. Из-под неё разверзлось пламя, звуки стенания доносились из моих далёких глубин.

– Эээ, чего творишь?! Угомонись, парень! Не реви, а то точно с собой заберу. Скучно мне стало, вот и пришла к тебе. Так, поболтать. Да ты не серчай, скоротали часок-другой, да пора нам, каждому в свою сторону. У тебя там уж с месяцок времени-то небось пролетело. Вон, погляди, в палате все сидят, на тебя смотрят, кажись, ты вот-вот проснёшься!

– Дак, а как так? А было… Было-то что?..

Тьма смешалась со светом, разделила день и ночь. Веки стали тяжёлыми. Руки были бессильны, как и всё тело. Кроме жгучей боли в районе сердца, ничего не ощущал. Его жалило с каждым вдохом, а с каждым выдохом будто вовсе вырывали из груди. Я дышал острой болью вперемешку с радостью и плакал от счастья. Вокруг меня стояли родные. Любимая жена взволнованно теребила мою правую руку.

С краю кровати сидел племянник. Рядом с ним стояли родители, а позади мой непутёвый младший брат со своей женой. Они смотрели мне в лицо, на мои губы, лоб, глаза, которые у меня были… Я дышал полной грудью, в ней стучал живой моторчик. Тело было парализовано из-за змеиного укуса, вернее, после её смертельного яда. Но оно было моё. Невольно по щеке стали пуще скатываться слёзы. Я облизывал солёные губы, мои мысли голосили. Я ликовал, во мне играло торжественное упоение. Словам больше не было места, они пытались сорваться с языка. Я голосил во всю силу своих лёгких, но из-за долгого молчания звук донёсся глухой, и всё же твёрдый. Нацеленный на удачу и готовый к действию. Громкость его была тихой, но её хватило пробудиться после яростного отчаяния. Будто голодная засуха спáла и меня напоили горячим желанием, что было готово дать новый разряд, новый старт, новую жизнь. Картинки по-прежнему мелькали, как если бы приснился сон во сне. Я напряг изо всех сил руку Мне удалось пошевелить пальцем и уловить кусочек нежной кожи моей жены. После чего я произнёс своё первое простое, настоящее желание:

– Я хочу быть!

Убейте память

– Самое ужасное препятствие есть то, которое состоит из слов. Мир идей – наша подлинная родина. Но жизнь скатилась до банальщины, до бытовухи…

После этих слов дядя Саня обрыгал стол и умер. Так впервые я познакомился со смертью. В то время мне девятый год уж шёл. Дядя Саня часто пил. Иногда мне приходилось пропускать школу. Заползая на последний пролёт лестничной площадки, он, бывало, не мог открыть дверь. Бухался плашмя на пороге, подпирая нашу входную дверь головой, и засыпал. Спал он только так. В обычное время сидел на кухне, уставившись в точку. Ночь мог сидеть, и день, и два. Мне было жаль его, я один помнил его другим, иным. Дядя Саня потерял дочь, следом жену, а после и себя потерял. Пропил. Сам он так говаривал: «Сломалось что-то внутри, сломалось. Понимаешь? Потерял! Всё потерял и себя тоже… потерял».

Вспоминаю это, и брезгливо становится, как я мог? Я ведь тоже усомнился в нём. Как я мог даже подумать о нём такое? Что за бесчеловечина… Да, да, припоминаю: «Опыты, эксперименты…» – тьфу. Молодой, всё попробовать хочется, узнать. Узнал, что с Богом шутки плохи, это да. Ещё не родилось такого человека, который бы от смерти ушёл. Разве только что Он, так это Он. Самый старый человек на Земле умер в возрасте 256 лет. И ведь умер всё-таки. Его спроси, что у него там в девять лет на уме было, так же ответит, как все мы ответит. Что поделаешь, память она такая. Её правильно читать надо, иначе всё – погибель. Сам себя и пропьёшь и потеряешь и во век костей не соберёшь.

Временами слушаю людей, кто что ляпнет, хоть стой, хоть беги да падай. Спится им хорошо. Хорошо живётся. Да, тут понимать правильно надо. Вначале так же думал, а после… После куда виднее стало – это ж тебе, окаянный, неймётся, кому как спится да как живётся. Вот чем мозги заняты. Люди забыть что-то годами не могут, молятся, маются, Бога просят. Понять бы их, простить, а ты, зараза, в чужой огород, да камнями. К таким выводам я сам пришёл. Лет в семь, когда бабка Октябрина на дядю Саню наговаривала. Всё ему в укор его сон спокойный ставила. Вот, мол, все померли, а он и не чешется. Так после смерти его семьи она три года к нему всё хаживала, пилила его, подтачивала. Он, как всех схоронил, начал дом ещё пуще достраивать. Обещание данное хотел выполнить, к сроку успеть. И вот ведь как бывает… Машина. Большая. Обеих. Сразу наглухо.

– Хорошо, – говорит, – не мучились.

Дом дядя Саня достроил, как обещал. Седым стал и пить начал. Октябрина зайдёт к нему, сала с собой захватит. Неудобно ему было ей отказывать. Он сало-то возьмёт, после съест и тут же подавится. Я хотел было ему сказать: «Не ешь, сало-то заговорённое». Дядя Саня простой был и меня простоте учил. Ел. Давился. Вторую щёку подставлял. Вот и в этот раз съел шмат проклятый и помер. Может, знал, а? Сам знал, а ел. Мол, спасибо, выручила. Пойду я, пора мне, раз обещание выполнил.