Наши дни.
Москва.
Выбраться из СИЗО большого труда для Каина не составило, он отлично знал историю старой тюрьмы и был посвящен во многие её забытые тайны. Одна из таких тайн, не так уж и давно, позволила освободиться из взбунтовавшегося изолятора майору Ольшанской.
Эх, Ольга Васильевна, Ольга Васильевна! – От воспоминаний об этой женщине у Ваньки защемило где-то в груди и заныло сердце. Почему же ему становилось так хорошо в её присутствии, и хотелось выть, словно раненному волку, когда её не было рядом? И, судя по последнему с ней разговору, она испытывала подобные же чувства по отношению к нему! Это упоительное чувство единения с любимой женщиной наполняло всего Ваньку, без остатка. Но невозможность постоянно быть рядом с ней, разбивало, его и без того обливающееся кровью сердце, на миллионы мелких и острых осколков, что безжалостно резали и терзали его душу… Если конечно от неё что-нибудь, да осталось…
Еще раз взглянув на фотографию в медальоне, Ванька защелкнул миниатюрную крышку и убрал драгоценность под рубашку. Холодный металл приятно остудил пылающую кожу и скользнул вниз по груди, где и закачался на цепочке.
Сколько уже лет он носит этот медальон? – задумался Каин. – Больше сотни. Не так уж и много, если судить по продолжительности его собственной жизни. А если прикинуть по жизни обычных людей – порядка шести поколений уже сменилось за этот срок. Не так уж и мало!
Пока он размышлял над бренностью бытия, погрузившись в воспоминания, к автобусной остановке, возле которой он стоял, подъехал дорогой, сверкающий наполированным лаком, микроавтобус. Задняя пассажирская дверь приглашающе отъехала в сторону, и из салона пахнуло приятным запахом ароматизатора и натуральной кожи. Не долго раздумывая, Каин заскочил в это благоухающее нутро чуда «враждебной техники». Дверь за его спиной плавно закрылась, едва слышно жужжа автоматическим приводом. Едва Ванька уселся в кресло, машина тронулась с места.
– С амнистией, дядь Вань! – поприветствовал его знакомый голос.
На соседнем пассажирском сиденье обнаружился респектабельный немолодой уже мужчина, в солидном деловом костюме от «Бриони».
– Распустился ты совсем без моего пригляда, Шакаленышь, – нахмурился Канин, впившись внимательным взглядом в холеное лицо лучшего юриста Москвы – адвоката Волкова.
– Обязательно исправлюсь, дядь Вань, – и не подумав пугаться, широко улыбнулся Волков, известный в своей сфере, как «адвокат дьявола», защищающей интересы преимущественно криминальных кругов и известный в этих самых кругах под кличкой Шакал. – Как же я рад тебя видеть, дед!
– И я тебя, Арсений! – Кивнул Ванька, заключая Шакала в крепкие объятия. – Хоть ты и на редкость непутевый внучок!
– Чье воспитание, дед? – Вернул ответную любезность Шакал.
– Мало тебя отец порол! – Каин растрепал седые аккуратно уложенные и набриолиненные волосы Шакала. – А меня слишком часто не было дома…
– Не прибедняйся, дед, мне и от тебя неслабо так прилетало! – Шакал шутливо ткнул кулаком Каину в бок.
– Только скажи, что хоть раз отхватил без причины – высеку! – расхохотался Каин. – Невзирая на седину, отхватишь по полной! Хоть ты и любимый внук! Как отец? – взволновано спросил Ванька.
– Хорохориться еще старый пердун! – недовольно фыркнул Шакал. – Даже за девками пытается волочиться, древняя развалина! А ему бы сердечко поберечь! Но он же меня не слушает! Курит, вискарь бухает как не в себя! Хоть ты ему скажи, дед! – С надеждой посмотрел на Ваньку Шакал.
– Попытаюсь, Арсюха, попытаюсь, – усмехнулся вечный вор, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.
Шакал, покосившись на умиротворенного Каина, тоже замолчал, не желая отвлекать от мыслей этого необычного человека, которого он с полным на то основанием называл дедом.
А Каин вновь погрузился в воспоминания. Перед его мысленным взором вновь развернулись события уже неимоверно далекого, но в тоже время достаточно близкого тысяча девятьсот сорок первого года.
Ноябрь 1941 г.
Симферополь.
– Ну вот, дядя Ваня, на ближайшее время – это наши с тобой аппортаменты, – довольно произнес Грач, бросив вещмешок на большую двуспальную кровать одного из лучших номеров гостиницы «Европейская». – Тут первое время перекантуемся. Ты где кости бросишь? На кровати, или диван займешь? Мне не принципиально – всяко, лучше, чем на нарах… – Он прервал свою речь и пристально взглянул в спокойное лицо бывшего «сокамерника», а ныне, возможно и «сослуживца» – своего полного согласия на добровольное сотрудничество с оккупантами Каин еще не давал. Он лишь выставил свои требования, он которых при..ел даже герр майор. Но навыки, продемонстрированные этим необычным заключенным, а особенно знание в совершенстве нескольких языков, произвели на абверовского офицера неизгладимое впечатление.
– Что молчишь, дядя Ваня, не ожидал от меня подобной забуторки? – продолжил после небольшой паузы Грач. – А вот я от тебя такого точно не ожидал, – признался фон Грабов.
– Чего именно? – вяло полюбопытствовал Каин, падая на чистую кровать, не снимая грязных ботинок – ноябрьская слякоть щедро покрыла их жирной грязью.
– Ты это, дядь Вань, не чухань понапрасну, – поморщившись, вежливо попросил Альберт. – Ты хоть и из людей авторитетных, но мы с тобой сейчас не на киче… Да и на киче ты ни себе, ни другим подобного свинства не позволял!
– А ты, Альбертик, как погляжу, от нашего мира насовсем откреститься хочешь? – не изволив даже пошевелиться, тихим голосом осведомился Каин.
И от этого тихого и невзрачного голоса у Альберта пробежали крупные мурашки по спине. О возможностях и способностях этого вора в законе, по всем зонам ходили байки и легенды. И подчас эти байки были одна страшнее другой. А многие из сидельцев, не мудрствуя лукаво, считали дядю Ваню ни кем иным, как вечным вором – Ванькой Каином, что вот уже несколько столетий неузнанным топчет Российские кичи, зоны и лагеря.
Грач, конечно, в эти байки не очень-то и верил, но дядю Ваню опасался не без оснований. Он отлично помнил, как в один прекрасный момент пропадали бесследно главари больших банд, да и сами банды, державшие в страхе целые города. Они были неуловимы и удачливы, с ними не могли справиться ни милиция, ни армия. Но эта удачливость продолжалась лишь до тех пор, пока они не умудрялись перебежать дорожку дяде Ване…
Даже сейчас, пребывая на стороне, несомненно, победоносной немецкой армии, этой титанической мясорубки, способной, пожалуй, перемолоть весь мир, он продолжал побаиваться этого улыбчивого зэка. Этот страх был каким-то иррациональным, не поддающимся никакому осмыслению. Что-то не так было в дяде Ване, а вот что не так, Грач так и не смог понять.
– И когда только ссучиться успел, гаденыш? – повторил Каин свой вопрос, озвученный еще в кабинете бывшего начальника тюрьмы. – А я ведь тебя за своего брата-босяка принимал…
– Погоди, дядь Вань, не поднимай кипешь почем зря! – Грач нервно прошел мимо кровати и присел на диван. – Ты за меня и не знаешь ничего…
– Ну, так спой, соловушка! Все одно заняться нечем. – Каин положил ладони под голову и поерзал на кровати, устраиваясь поудобнее. – А я уж постараюсь определить твою вину. Меру, степень, глубину… – Ванька тоненько хохотнул, однако его хищное угловатое лицо оставалось абсолютно бесстрастным.
– А почему нет? – пожал плечами Грач, стараясь поглубже загнать страх, осыпавший его ледяным крошевом. – Слушай, дядь Вань, исповедь урожденного князя Альберта Христофоровича фон Грабова…