Ноябрь 1941 г.
Симферополь.
Городская тюрьма.
Каин топал следом за Грачом, а за ним следом грохотали подкованными маршевыми сапогами автоматчики. Каин примерно представлял себе, тему предстоящего разговора с новым немецким начальством, но вот каким боком тут был замешан Грач, пока не понял. Его жалкое объяснение, что он понадобиться Ваньке в качестве толмача, Каин сразу отмел, как абсолютно не состоятельное. Можно подумать, что у оккупантов не найдется своих, более профессиональных переводчиков. Нет, Грачу, а вернее тому, кто решил действовать через его, Ванькино, уголовное сообчество, нужно от него что-то другое. Решив не забивать себе понапрасну голову, скоро и так все проясниться, Каин продолжил спокойно идти следом за Грачом.
У дверей кабинета бывшего хозяина тюрьмы, который, как и следовало ожидать, заняла и новая тюремная администрация, стояла вооруженная автоматами охрана. При приближении уголовников, автоматчики напряженно замерли, сверкая глазами из-под нахлобученных по самые брови касок. Не обращая на них внимания, каин подошел к двери и громко постучал.
– Anmelden[1]! – Раздался из-за двери чей-то командный уверенный голос.
Грач бесстрашно толкнул дверь и прошел в кабинет. Замешкавшегося на секунду Каина подтолкнул стволом автомата в спину кто-то из солдат сопровождения:
– Nach vorne[2]!
– Сам иди нах… – буркнул Каин, недовольно дернув щекой.
Едва он переступил порог, дверь кабинета за его спиной закрылась.
– Херр майор, – произнес по-немецки Грач, – я его привел.
Наметанным глазом Каин мгновенно заметил, как кардинально изменились повадки бывшего заключенного: исчезли суетливые движения и нарочитая расхлябанность, присущая практически всем уголовникам. Засунутые прежде в карманы руки теперь четко держались по швам, а от былой сутулости не осталось и следа – Грач, словно лом проглотил. Потомственный военный, ни дать, ни взять! Из какой только глубины его памяти всплыли эти вбитые в него с детства рефлексы.
– Спасибо, херр оберстлёйтнант! – Благодушно кивнул немецкий майор, вольготно расположившийся в кресле начальника тюрьмы.
– Херр обестлёйтнант? – Ни сказать, чтобы Ванька так уж сильно и удивился – и не такое в жизни бывало, но постарался изобразить на лице крайнюю степень изумления. – И когда же это ты ссучиться успел, фраерок? А я тебя за честного вора принимал…
– Что есть ссучиться успел? – с жутким акцентом произнес по-русски фриц, с интересом разглядывая приведенного Грачом зэка. – Я не встречать это выражение по-русски.
– Я вам позже объясню, герр майор… – по-немецки произнес Грач.
– Франц. Зовите меня Францем, Альберт, я же просил, – майор тоже вновь вернулся к родному языку. – Забудем на время про субординацию, мой друг. В этой варварской стране нам, немцам, нужно стараться быть ближе друг к другу!
– Хорошо, Франц. – Согласно кивнул головой Грач.
– Так ты, Грач, выходит тоже еще тот хер? – прошептал Ванька, но ответить на этот вопрос Грач тоже не пожелал.
– Это и есть тот самый хваленый дядья Ванья? – спросил Грача немецкий офицер.
– А с какой целью интересуетесь, герр майор? Или лучше Франц? – неожиданно на чистейшем немецком произнес Каин, криво ухмыляясь и сверкая блестящей золотой фиксой во рту.
От неожиданности Грач потерял невозмутимость и попятился.
– О, ля-ля! – воскликнул майор, глаза которого загорелись неподдельным интересом. – Какое любопытное произношение! Если не ошибаюсь, это баварский диалект? Причем довольно устаревший. Так сейчас разговаривают разве что в отдаленных деревнях. Моя бабушка говорила подобным образом, – с ностальгией произнес фриц.
– Слегка не угадали, уважаемый хер, – продолжил легко общаться на немецком Каин, словно этот язык являлся его родным, – этот диалект, хоть и относиться к группе верхненемецких, но отнюдь не баварский, а алеманнский.
– Признаюсь честно, дьядья Ванья, вы сумели меня удивить! – признался немец. – А это не так уж и просто! Неужели вы так же, как и Альбер, происходите из этнических немцев, осевших в свое время на территории этой дикой Руси?
– Боюсь вас огорчить, господин майор, но я русский, чего абсолютно не стыжусь!
– Но ваш немецкий? – в недоумении произнес оккупант.
– Гастролировал много в юности… – Как нечто самой собой разумеющееся, произнес Ванька. – С такой же легкостью я могу изъясняться еще на десятке языков!
– Что значит, гастролировали? – не понял фриц. – Вы артист, музыкант или певец?
– В какой-то мере артист, – усмехнулся Каин, проходя вглубь кабинета и без приглашения усаживаясь на свободный стул.
– Гастроль, герр майор, – с целью выслужиться, поспешил на помощь новому начальству Грач, – это выезд вора в другой город для совершения преступления. В данном случае это выезд в другую страну.
– Вот даже как? – взметнулись вверх брови Франца. – Но, насколько мне известно, выехать за рубеж в Советском Союзе для простого… кхм… пусть даже и вора, было нереально!
– А кто вам сказал, – по-деловому закинув ногу на ногу, произнес Каин, – что я простой вор? Да и Союз не существовал вечно.
– Но постойте! – уже совсем не понимая, что происходит, воскликнул немец. – В Вашем личном деле, – он тряхнул раскрытой папкой, которая лежала перед ним на столе, – нет об этом ни слова!
– А с чего вы взяли, что в этой папке есть хоть доля правды? – Вновь поставил в тупик немца следующим вопросом Каин.
– Так это все подделка? – Немец хлопнул ладонью по бумагам. – Как это по-русски… – он задумался, вспоминая необычное для него слово. – Э-э-э… Дерево… Ах, да! – наконец вспомнил он. – Липка!
– Липа, герр майор, – правил его Грач. – Фиктивные документы – липа. А вот в пословице: ободрать, как липку, используется именно уменьшительно-ласкательная форма – липка.
– Спасибо, Алекс! – поблагодарил Грача майор. – Мой русский еще далек от совершенства, что абсолютно непозволительно для моей служебной необходимости. Поправляйте меня.
– Слушаюсь, герр майор! – прищелкнул каблуками зашпиленных третями прохорей уголовник.
– Обижаете насчет подделки, господин хороший, – на губах Каина продолжала играть снисходительная насмешка, – документы настоящие!
– А… Э… – Вы хотите сказать, что ваша милиция плохо работает? А вы на самом деле – не Павел Арсентьевич Рябов, как указано в личном деле?
– Милиция у нас как раз хорошо работает, иначе, оказался бы я здесь? – фыркнул трехсотлетний вор. – А вот с Рябовым оказия вышла. Я глоктлики меняю практически с рождения! Уже и сам не упомню, как меня мамка назвала.
– Глок тлики? – переспросил майор.
– Поддельный паспорт, – вновь подсказал Грач, он же обрусевший немец Альберт.
– Так кто же вы на самом деле?
– Я – Иван, родства не помнящий! – гордо произнес Ванька.
– О, я-я! Дьядья Ванья, – кивнул головой майор, переходя на картавый русский. – Такой пожизненный конспираций есть вызывать немалый уважений! Я могу сказать, даже восхищений!
– Давайте, уж продолжим по-вашему, – произнес по-немецки Ванька, – а то у меня из ушей сейчас кровь пойдет! Не могу слышать, как вы наш великий и могучий язык уродуете!
– О, я, Тургенев! – произнес майор, чем несказанно удивил Ваньку. А немец-то, оказывается, не щи лаптем хлебает. С этим фраерком надо держать ухо востро!
– Я доволен вами, Алекс! – наконец, утратив наигранную мягкость, жестко произнес Франц хорошо поставленным командным голосом.
– Хайль Гитлер! – Выбросил вперед правую руку Грач, вытянувшись в струнку. – Рад стараться!
– Вы, дядья Ванья – лучший экземпляр из тех, что прошли через мои руки. Если вы согласитесь на мое предложение – ваша жизнь измениться кардинальным образом! Вам больше не придется сидеть в тюрьмах и лагерях! Вы будете богатым и обеспеченным человеком!
Наши дни.
Москва.
СИЗО №
– Мне предложили заняться натаскиванием диверсантов, выращиваемых под крылом Абвера, для работы в тылу врага. Мой опыт конспиративной работы посчитали поистине бесценным! А филигранные навыки марвихера и медвежатника – вообще дар богов!
– И ты огласился? – возмущенно воскликнула Ольшанская, сжав пальцы в кулачки.
– Ольга Валерьевна, Оля… – Каин печально улыбнулся. – За кого ты меня принимаешь? Ты прекрасно знаешь, кто я? И знаешь, по каким правилам, законам и понятиям я живу… Вернее жил… до того, как встретился с тобой…
– Значит, ты не согласился, – облегченно выдохнула она. – Но что с тобой сделали за это?
– Почему ты решила, что я не согласился? – Ехидно прищурился Ванька.
– Но ты же… – Вновь задохнулась она от негодования Ольшанская.
– Оля, Оля! – Выставил перед собой ладони Ванька и громко и заливисто засмеялся. – Остынь! Зачем было сразу враждебно настраивать этих гребаных ублюдков. Конечно, я для виду поторговался, выставив для начала непомерные условия. Фриц повозмущался и отправил меня вместе с Грачом в гостиницу, подумать хорошенько. Мы остановились в одном из лучших номеров гостиницы «Европейская». Грач круглосуточно не спускал с меня глаз, а у дверей всегда стояла охрана. Тогда-то я и увидел этот его родовой вензель на предплечье. – Каин указал на фотографию.
– То есть, этот уголовник Грач, о котором ты сейчас рассказал и Шерстобитов – один и тот же человек? Не может этого быть! Если он по документам двадцать третьего года… А твой Грач еще старше…
– Ну, подлецы обычно долго живут, – философски заметил Ванька, – ведь они отравляют жизнь другим, а не себе. Этот скользкий типчик – потомственный князь Альберт фон Грабофф, умудрился после революции шагнуть на кровавую жиганскую дорожку, и выжить в войне с урками! Я не знаю, когда его успели завербовать в Абвер, но всяко, за несколько лет до войны. Но и я не ожидал, что он столько протянет! По моим скромным прикидкам, ему должно было быть не меньше ста десяти! Откатай ему пальчики, Ольга Васильевна и подай заявление в военный архив. Думаю, найдется что-нибудь интересное.
– Но ты ведь не считаешь, что его убили из-за этого?
– Поверь умудренному годами старцу… – дрожащим голосом произнес Каин.
– Старцу? – Ольга неожиданно развеселилась, прыснув в кулачок.
– Пусть я снаружи и держусь огурцом, – нарочито печально произнес вечный вор, – но моя душа уже давным-давно обросла тленом пробежавших столетий!
***
Когда Ольшанская заявила эксперту Музыкантову о своих намерениях снять отпечатки пальцев с замученного насмерть старика, Петр Ильич только покачал седеющей головой и покрутил пальцем у виска, после чего безропотно отправился выполнять распоряжение главного оперативника отдела. Ответа из архива пришлось ждать долго, только к концу третьей недели в отдел доставили ксерокопию дела Альберта Христофоровича фон Грабова, потомственного дворянина, 1908 года рождения.
– Охренеть не встать! – сотряс воздух изумленный возглас полковника Дрота, когда на срочно собранном совещании он ознакомился с содержанием доставленной из архива папки. – Ольшанская, ты уверена, что это действительно наш старик-ветеран Шерстобитов? Прямо мистика какая-то!
– Так точно, товарищ полковник! – по уставу четко отозвалась Ольга Васильевна. – В этом нет никаких сомнений. Отпечатки пальцев проверены на десяток раз!
– Нихрена себе «фронтовичок», растак! – присвистнул Самойленко, быстро подсчитав в уме его возраст. – Сто тринадцать лет! А не укокошили бы его, и до сто четырнадцати бы дожил, гад!
– Хоть и говорят, что о мертвых либо хорошо, либо ничего, но это не наш случай, – хмуро произнес полковник. – Да я себе, мля, такого и в жутком сне представить не мог, что вот такие чудовища продолжают небо коптить! – выругался Константин Михайлович. – Вы только послушайте… Хотя, Ольшанская, ты-то это дело получше моего изучила, вот и доложи товарищам.
– Как выяснилось в результате следствия, пострадавший Шерстобитов Эдуард Самойлович, 1923-го года рождения, на деле оказался военным преступником и предателем родины – Альбертом Христофоровичем фон Грабовым, происходившим из давно обрусевшего род князей фон Грабовых, уже лет двести-триста как служивших верой и правдой Российской Монархии. В период с 1941-го года и по 1944 год Грабов входил в состав 201-ой абверкоманы в составе штаба «Украина-Юг» округа «Таврия» в чине оберлейтенанта. Отвечал за подготовку в спецшколе разведывательных и диверсионных групп, действующих в тылу врага, то есть на территории Советского Союза, не попавшего под оккупацию войсками Вермахта. Группы глубокой заброски отбирались лично им из всевозможных маргинальных элементов: убийц, воров и налетчиков. Согласно материалам дела и свидетельским показаниям, Грабов собственноручно и неоднократно убивал советских военнопленных и гражданских лиц на глазах личного состава школы…
– Тварь! – сжав кулаки, проскрежетал зубами Самойленко, даже позабыв произнести свое излюбленное растак.
– Сведений о нем после июня 1944-го года теряются. По свидетельствам очевидцев, он должен был уйти с отступающими немецкими войсками, но…
– Да тут прям такое… – листая дело, не переставал удивляться полковник. – Он, оказывается, и до войны народ пачками резал! На нем уголовных статей, как блох на бездомной собаке!
– Да, был и такой этап в его биографии, – ответила Ольшанская.
– Ну, доведи до личного состава информацию-то! – укоризненно произнес Дрот. – Когда они еще с таким-то делом встретятся?
– Да лучше б никогда, растак, тащ полковник и не встречаться! – выложил, что накипело у него на душе, капитан. – Если б знал, сам бы эту гниду придушил, несмотря на его преклонный возраст.
– Да, история Шерстобитова меня тоже поразила своей… своей… – она запнулась, не умев подобрать точного эпитета. – Она чудовищна, по своей сути: после революции всю семью десятилетнего мальчика Альберта расстреляли, как аристократов, врагов революции и пособников мирового империализма, перед этим… как следует поглумились над его матерью и сестрами…
– Бля..! – вновь не сдержался Самойленко.
– Тихо, Коля не накаляйся! – шикнул на него Константин Михайлович, с интересом слушая доклад Ольги Васильевны. – Продолжай, Ольшанская.
– Но мальчик не умер, а выжил каким-то чудом, поклявшись себе, что отмстит проклятым комиссарам, лишившим его самого дорогого и ценного в его жизни – любимой семьи. Прибившись к стае малолетних беспризорников, которых хватало в разрушенной гражданской войной молодой республике, Альберт и начал свою преступную деятельность. Через пару лет он прибился к кодле бывшего царского офицера, превратившегося под давлением обстоятельств в кровавого убийцу – жигана Сени Барона, люто ненавидевшего, как и наш Альбертик, всю красноперую сволочь. Однако, они, не гнушаясь, резали и простых граждан: рабочих, интеллигентов и мещан. Так что к своему совершеннолетию Альберт, нареченный собратьями «по перу» Грачом, уже имел достаточно солидный вес в преступном мире новоявленной страны советов.
– Растак, Ольга Васильевна, ты словно роман читаешь! – выдал расчувствовавшийся Самойленко.
– Коля, не перебивай! – прикрикнул на него тоже заслушавшийся полковник.
– Грач сумеет успешно пережить войну урок и жиганов, повсеместно развернувшуюся в тридцатых годах, а после и успешно короноваться с погонялом «Князь». В тридцать восьмом году чистокровный, но обрусевший немец Альберт фон Грабов был завербован немецким резидентом, действующим на территории Советского Союза. Дальше, в принципе, вы уже знаете… – закончила Ольшанская свой доклад. – В общей сложности материал архивного дела насчитывает несколько томов. В него так же входят и уголовные довоенные дела рецидивиста Грача-Князя.
– Блин, да на таком материале, растак, можно такой роман накатать, и кино снять…
– Подожди, Коля, может после всего и накатает кто, – ответил подчиненному Константин Михайлович.
[1] Anmelden – войдите (нем)
[2] Nach vorne – вперед (нем)