Москва
Наши дни
Настроение с утра у полковника Дрота было отвратительнее некуда: мало того, что он не выспался, и во время завтрака успел поцапаться с дражайшей супругой – Анной Савельевной, по поводу предстоящей на ближайшие выходные поездки на дачу… Нет, Константин Михайлович был совсем не прочь прокатиться на природу, поесть шашлыков, повить вволю пивка, а лучше, чего покрепче с большим сроком выдержки в дубовых бочках, но, гад, эта сволочная ментовская работа, да проверка из Главка… В общем, не до дачи пока – придется все выходные чихвостить подчиненных оперов, чтобы ускорялись, подтягивали «хвосты», улучшая показатели и общую статистику. А вот после проверки можно будет и оторваться с бутылочкой любимого тридцатилетнего «Хенесси»…
«Эх, мечты, мечты», – думал полковник, обводя тяжелым взглядом сидевших перед ним оперативников, старавшихся, по возможности не встречаться глазами с насупившимся начальником.
Капитан Самойленко с отсутствующим выражением на лице пялился в окно, лейтенант Сидоров, нервно грыз и без того обкусанные до самого мяса ногти, уставившись в стол, только майор Ольшанская, не убоявшись гнева высокого начальства смело встретилась с ним взглядом. В последнее время её настроение витало где-то там «за облаками»: полученная квота на операцию, еще недавно казавшейся безнадежно больной матери, принесла свои плоды. Старушка постепенно, но с каждым днем все увереннее и увереннее, начала самостоятельно двигаться. А по заверениям врачей, в течении ближайших пары месяцев могла уже реально встать на ноги. И это, само по себе, после многих лет отчаяния, было настоящим чудом. Так что сегодня Ольгу Васильевну было не пронять не только недовольным взглядом начальства, её вообще сегодня невозможно было выбить из равновесия.
– Так, Ольшанская, – хмурая физиономия Дрота на мгновение «просветлела», – с мамой как?
– Спасибо, Константин Михайлович! – еще сильнее «расцвела» Ольга Васильевна. – Врачи говорят, скоро сможет пойти…
– Я рад за тебя, Ольшанская! – прогудел полковник. – А теперь давайте проснемся и взбодримся – у нас дел невпроворот! А скоро проверка… Нужно, сжать свои булки в кулак… кх-м… прости, Ольга Васильевна, но это и тебя это касается в первую очередь, и копытить-копытить-копытить! Сами знаете, хорошего опера ноги кормят…
– А как же голова, растак, Константин Михайлович? – уловив перемену в настроении начальства, вписался Николай.
– Голова, товарищ капитан, хороша, если в ней отыщется хоть толика мозгов! – рыкнул Дрот. – А в твоей, похоже, их еще искать и искать! Намек понял?
– Так точно, растак, понял, тащ полковник!
– И чего понял? – Уставился на него немигающим взглядом Константин Михайлович.
– Мозги буду искать, растак, не покладая ног…
– Ладно, – Дрот отвалился на спинку начальственного кресла, – шутки в сторону! Как продвигается дело Шерстобитова?
– Похоже, растак, что никак… – вздохнул Самойленко. – Конкретный висяк…
– И это вы мне перед самой проверкой такой подарочек приготовили? Висяк? – Лицо полковника побагровело. – А у меня давление… Да и вообще, – Константин Михайлович вновь разнервничался, – убит почти столетний дед-ветеран! Причем на трупе отчетливо видны следы пыток! Пыток!!! Вы понимаете, какой общественный резонанс у этого дела? Только самый ленивый нас еще с говном не смешал! Телевидение, газеты, социальные сети… Ольшанская, докладывай, что еще смогли нарыть!
– Да, в общем-то, вы и так все знаете, Константин Михайлович…
– Ольшанская, не зли меня! Докладывай, как положено! – Дрот хлопнул рукой по столу.
– Так точно, товарищ полковник! По подозрению в убийстве нами был задержан Шерстобитов Олег Владимирович, 1985-го года рождения – внук деда, в последнее время проживающий с ним в одной квартире. Пять лет назад освободился, мать с новым сожителем его к себе не пустили – поселился у старика…
– За что отбывал наказание? – Дрот расслабил галстук.
– «Хулиганка», растак, тащ полковник, – подключился к докладу капитан Самойленко. – Ничего особенного: проломил одному кенту голову в пьяной драке. Присел. В лагере отмотал без эксцессов, вышел по УДО, растак.
– Понятно, – кивнул полковник, – продолжай Ольшанская.
– Мы подозревали, что это именно он помог своему деду отправиться в мир иной за эту самую квартиру.
– Были какие-то основания так считать?
– Так точно, были, – ответила полковнику Ольга Васильевна. – Имеется завещание деда, в котором он упоминает своего внука, как единственного наследника.
– Вполне себе мотив, – согласно кивнул Константин Михалович. – Квартира в Москве по нынешним временам дорогого стоит. А с чего вы вообще решили, что это он? Ведь он и так – единственный наследник.
Это была единственная рабочая версия, – призналась Ольшанская. – Мы её отработали: в момент убийства у внука оказалось железное алиби…
– Да и сам внучок, растак, – произнес капитан Самойленко, – искренне удивлялся: зачем ему старика убивать? Дед так и так скоро бы «отбросил ласты» – ему почти сотня!
– Вот именно! – кивнул Дрот.
– При опросе свидетелей – соседей деда, – продолжил Николай, – выяснилось, что старик в последнее время действительно сильно «сдал»: много болел, впал «в детство и в маразм», но внучок, несмотря на то, что сам «бывший ЗК», действительно любил деда и трепетно ухаживал за старым маразматиком.
– На работе Шерстобитов на хорошем счету, особо не пьет, больших долгов не имеет… – произнесла Ольшанская.
– В общем, висяк? – подытожил Константин Михайлович.
– Пока висяк, товарищ полковник, – понуро ответила Ольга Васильевна.
– А родня? Мать этого… внучка? Сожитель её? Они не могли?
– Отработали и эту версию, растак, товарищ полковник, – произнес Самойленко, – у всех подозреваемых имеется алиби. Да и не выгорело бы у них ничего, тащ полковник – его мать, всего лишь бывшая невестка старика Шерстобитова. С отцом Олега давно в разводе.
– А сам папашка? Не мог отца того?..
– Никак нет, растак, тащ полковник, – пояснил Самойленко, – папашка уже того, лет десять как от пьянки сгорел.
– Что сказать, товарищи офицеры – не порадовали вы меня! – шумно выдохнул Дрот. – С такими успехами вы меня быстрее в гроб вгоните, чем я на пенсию уйду! Идите, уже, с глаз моих! И чтобы результаты были! Всё! – произнес Дрот, давая понять, что планерка окончена.
– Чтобы результаты были, – оказавшись в своем кабинете, передразнил полковника Самойленко, – а откуда же, растак, им взяться?
– Ох, и не говори, Коля, – согласно кивнула Ольга Валерьевна, усаживаясь за свой рабочий стол. – Похоже мы что-то в этом деле упускаем… Только я никак не могу понять, что именно?
– Вот и я не могу понять, растак, зачем потребовалось пытать этого древнего старика? Паяльник, кусачки…
– Мне это напомнило дела «веселых» девяностых, – призналась Ольшанская. – Я тогда как раз в университете училась…
– Да выпытывали эти ублюдки что-то у старика, растак, к бабке не ходи! Знать бы еще что? Но так измываться над стариком…
Телефонный звонок, прозвучавший в кабинете, прервал негодующую речь капитана Самойленко.
Ольшанская подняла трубку стационарного допотопного телефона, установленного на её столе:
– Майор Ольшанская, уголов… А, это ты, Миша, – произнесла она, видимо узнав по голосу старого приятеля. – Да-да, не был богатым, и не стоит начинать! – Весело рассмеялась она. – Что, опять отклонили? – Огорченно произнесла она, видимо услышав от собеседника не очень радостные новости. – Подавай повторно! Сколько можно, говоришь? Столько, сколько нужно! Да, я хорошо представляю, во что это может мне вылиться, но попыток своих не прекращу! – Она в сердцах бросила трубку на аппарат, который ответил ей возмущенным треньканьем потревоженного ударом звонка.
– Ольга Васильевна, у тебя проблемы, растак? – взглянув на расстроенную чем-то начальницу, которую он почти «боготворил», поинтересовался Самойленко.
– Зинчуку опять отказали в амнистии, – раздраженно произнесла она. – Даже сколько-нибудь значимый срок уменьшить…
– Ольга Валерьевна, – при упоминании ненавистного имени, капитан мгновенно окрысился, – что ты все бегаешь с ним? Я бы таких уродов до конца жизни за решеткой держал!
– Коля! – Ольга Васильевна одернула капитана. – Мы уже с тобой неоднократно говорили на эту тему – я не перестану бороться за освобождение этого, как ты изволил выразиться, урода. Во-первых: я ему обещала, а во-вторых: прояви хоть чуточку благодарности, Зинчук несколько раз вытаскивал нас из такой задницы…
– Так вот пусть, растак, он и идет в эту самую задницу! – не удержался и вспылил Самойленко. – Переколотиться он и без моей благодарности, растак! Пусть даже он и тебе помог и маме твоей, но это не значит, что я ему в ноженьки поклониться должен! Он – вор, а вор должен сидеть в тюрьме! – неосознанно копируя всем известную фразу Жеглова, прорычал капитан. – И только в тюрь…
– А ну-ка, заткнись, Коля! – неожиданно гаркнула Ольшанская командным голосом.
Самойленко, не ожидавший такой выходки от начальницы, даже вздрогнул от неожиданности и замолчал.
– А теперь скажи мне, товарищ капитан, – вкрадчиво продолжила после небольшой и выдержанной паузы Ольга Васильевна, – что ты имел ввиду под помощью Зинчука моей матери?
Николай отвел глаза в строну, сообразив, что случайно облажался по полной – проговорившись об участии заключенного авторитета Зинчука в судьбе матери Ольшанской.
– Да ничего не имел ввиду, – проблеял Николай в жалкой попытке оправдаться, – просто случайно выскочило…
– Коля, не ври мне! – В голосе Ольшанской начали проскакивать опасные нотки, которых всегда опасался Николай – он не мог противиться, когда она его спрашивала таким тоном. – Я жду, Коля! В глаза мне смотри! Что сделал Зинчук для помощи моей маме?
– Ольга Васильевна… Да ничего он не сделал, ты просто не так поняла…
– Коля, я жду!
– Да что же я за дебил-то такой! – громко воскликнул капитан, хватанув широкой ладонью по столу. – Да! Да, Ольга Васильевна – без него в этом деле не обошлось!
– Рассказывай! – коротко потребовала Ольшанская.
– Я сам, растак, об этом случайно узнал от однокашника своего – Витьки Черепанова, он как раз вел от прокуратуры дело того суки-чиновника, что квотами в Минздраве торговал…
– Продолжай.
– Ну, растак, – залившись «краской» по самые брови, продолжил Коля, – компромат на этого су… чиновника поступил от очень интересного субъекта – от самого Шакала…
– Это от Арсения Аркадьевича Волкова, что ли? – ахнула Ольга Васильевна, зная не понаслышке одного из лучших адвокатов столицы, но защищавшего исключительно воротил теневого бизнеса.
– Точно так, растак, товарищ майор, – печально пустив плечи, доложил Самойленко. – Именно Волков слил инфу по этому гребанному уроду из Минздрава. Инфа оказалась стопроцентая – присядет этот чинуша надолго. Только Витька просил это не афишировать, растак… Сами понимаете…
– Значит, явный заказ?
– Ясень пень, Ольга Васильевна, растак…
– А с чего ты взял, Коля, что его заказал именно Зинчук? – От пронизывающего взгляда Ольшанской капитан Самойленко зябко поежился.
– Так я и спросил его напрямки, растак… – признался Николай, немного помявшись. – На допрос вызвал, надавил – он, растак, падла, и раскололся! Я же помню, как он вам помощь предлагал. А такой говнюк, растак, везде без мыла залезть сможет!
– Значит так, Коля, – в голосе Ольшанской лязгнул металл, – а с чего ты во все это полез?
– Но… растак… я же, Ольга Васильевна… как лучше…
– На будущее, – Ольшанская нервно запихнула в сумку папку с делом Шерстобитова, которую держала в руках, – не смей! Лезть! В мою! Жизнь!
– Но я же… растак…
– Ты понял, Коля?
– Понял, Ольга Васильевна, – понурившись проблеял Самойленко.
Ольшанская стремительно подошла к двери кабинета и резко её распахнула.
– А мог бы и мне все рассказать! – бросила она капитану, не оборачиваясь. – А еще друг называется…
– Ольга Васильевна, – кинулся к двери Николай, едва сдерживая подступившие слезы, – но тогда бы вы отказались от этой квоты! Я думал, растак, так будет лучше и для вашей мамы и для вас…
Он едва не врубился в резко захлопнувшуюся перед самым его носом дверь.
Самойленко от души врезал кулаком по дверному полотну и зашипел от пронзившей костяшки боли:
– Да что же, растак, все так-то через жопу-то, а?
***
СИЗО №
Каин сидел на шконке и с отсутствующим выражением дул чифир. Сны, безостановочно терзающие его вот уже несколько дней к ряду, все никак не заканчивались. В воздухе отчетливо запахло опасностью. С какой стороны она придет, Ванька не знал, но то, что в скором времени случится очень и очень нехорошее, он, можно сказать, жопой чувствовал. И сейчас усиленно размышлял, что же ему предпринять на этот счет.
По всему выходило, что нужно срочно валить из мест заключения и отправляться на восток – туда, где сейчас разворачивались события, увиденные во сне. Он уже понял, где искать того самого Хранителя, о котором ему поведал дохлый шаман несколько сотен лет назад. И, возможно, что в ближайшее время ему удастся сбросить со своих плеч ту тяжелую ношу, что он тащил вот уже триста лет.
– Слышь, бугор, – осторожно оторвал его от раздумий престарелый вор-рецидивист Старый, – ты бы чифиря поменьше глыкал. Третья кружка уже – того гляди, и мотор из грудины сам собою выскочит! У тебя проблемы какие-то, Каин? Уж вторую неделю сам не свой. Так ты поделись с обчеством, вместе все заморочки разрулим!
– Эх, Котел-Котел, – произнес Ванька, упрямо продолжая называть старика его давним погонялом, еще с пятидесятых, которое уже никто и не помнил, – если бы так просто эти мои заморочки разруливались…
– Так пахан, ты скажи, если чем можем, – присоединился к старику Хряк – еще один обитатель хаты.
Теперь, после освобождения самого молодого заключенного в хате – Жорки-писателя, их осталось трое: сам Каин, Хряк и Старый. По молчаливому соглашению с администрацией крытки, больше никого в камеру Каина не подселяли.
– Во что, босяки – амнистироваться я решил в ближайшее время, – допив вязкую тягучую жижу, неожиданно произнес Ванька, отставляя опустевшую кружку, покрытую изнутри темным налетом осевшего чифиря.
– Сильно, видать, тебя припекло, бугор, раз на рывок решился? – задумчиво произнес Хряк, потирая обнаженную грудь, заросшую густым рыжим волосом. На его плечах шелушилась покрасневшая кожа от свеженабитых подключичных звезд настоящего воровского авторитета – коронованного вора в законе. – Если помощь в вире[1] нежна – ты только шепни…
– Не с руки мне сейчас висеть[2], братишки, – ответил Ванька. – Как только сорвусь – цугундер[3] под тобой будет Хряк. Ты теперь, внатуре коронованный законник! Малявы, сходняк, все чин-чинарем, по понятиям. В общем цинтуй[4] по «закону» Хряк! Не опустись!
Хряк вновь потер саднящие татуировки:
– Не опущусь, бугор!
– Еще бы он опустился, – вклинился в разговор Старый, – сколько таких законников осталось, которому сам вечный Каин корону помазал?
– Да уж и не осталось, пожалуй, никого, – слегка задумавшись, ответил Ванька.
– Сто раз он подумает, ежели свернуть с законной тропинки решит, – произнес старик, – ты, ведь, и наказать сможешь!
– Не подведу, пахан! – сипло произнес Хряк, слегка наклоняя голову. – Все по понятиям на киче будет, как ты и завещал!
– Ладно, убавим градус пафоса! – заржал Каин, впервые развеселившись за последние две недели. – А чтобы вира как по маслу прошла, её как следует смазать надо!
– Обмоем? – оживился старикашка.
– И обязательно самым дорогим бухлом, какое только удастся раздобыть в этой дыре! – пообещал сокамерникам Ванька.
Входная дверь неожиданно лязгнула открываемым замком, и на пороге появился тюремный надзиратель:
– Осужденный Зинчук, на выход!
[1] Вира (рывок) – побег из тюрьмы (воровской жаргон).
[2] Висеть – находиться под стражей (воровской жаргон).
[3] Цугундер – тюрьма (воровской жаргон).
[4] Цинтовать – сидеть в тюрьме (воровской жаргон).