Филип, разумеется, не забыл об обеде у Марии Ли – и это был весьма приятный визит; впрочем, трудно сказать, что пришлось молодому человеку более всего по душе – веселая болтовня и расположение Марии, или скромное и милое присутствие Хильды.
После того как они встали из-за стола, Филип, по просьбе Марии, дал фройляйн фон Хольцхаузен первый урок английской письменности, и будем откровенны: водя ее нежной ручкой по листу бумаги и раскрывая ей тайны английского алфавита, он отнюдь не считал это занятие утомительным. Когда он уходил, восхищение голубыми глазами Хильды значительно выросло; с другой стороны, он был твердо убежден, что было бы весьма глупо с его стороны позволить этому восхищению помешать Филипу Каресфуту жениться на Марии Ли.
Тому, кто водит на коротком поводке сразу двух женщин, следует иметь твердую руку и ясную голову, и к чести Филипа надо сказать, что пока он справлялся весьма неплохо. Через некоторое время он попытался трезво оценить ситуацию, вышло вот что. И Хильда, и Мария были влюблены в него, одна – глубоко и молча, другая – открыто и радостно. Как бы подобное положение ни льстило его мужскому самолюбию, Филип понимал, что вступил на скользкий путь. К тому же он неожиданно обнаружил, что глубокое чувство Хильды оказалось взаимным: он страстно влюбился в нее, и огонь этой страсти бесследно уничтожал все следы его прежней привязанности к Марии Ли. В подобных обстоятельствах большинство молодых людей двадцати одного года проявили бы благоразумие и ответили бы на любовь действиями или словами, однако это не относилось к Филипу, который даже в столь юном возрасте не испытывал недостатка в фамильной осторожности и предусмотрительности. Он прекрасно знал, что его отец никогда и ни при каких обстоятельствах не даст согласия на брак с Хильдой – и если быть до конца откровенными, то и самому Филипу совершенно не нравилась перспектива потерять и мисс Ли, и ее поместье.
С другой стороны, он знал гордый и ревнивый нрав Хильды. Она была не из тех красавиц, что со вздохом подчиняются обстоятельствам и покорно принимают оскорбления: несмотря на всю ее доброжелательность, в душе она была властной и надменной женщиной, которая, займи она в древности трон, царствовала бы в духе Александра Великого – одинокая и непревзойденная. То, что она была прекрасно осведомлена о чувствах, которые ее подруга и хозяйка испытывала к Филипу, он понял довольно быстро: собственно, как он и подозревал, Мария Ли имела обыкновение поверять своей компаньонке все надежды и страхи, связанные с Филипом… Удостоверившись в этом, он стал намного более осторожен в своих высказываниях и поведении.
Лето стремилось к своей середине – а Филип все еще размышлял над своим положением. Англия нежилась под лучами июльского солнца, и в один из таких дней Филип Каресфут, как это часто с ним случалось, оказался в прохладной гостиной дома мисс Ли.
Войдя в дом, он услышал голоса и понял, что в доме есть гости и кроме него. Как только его глаза привыкли к прохладному сумраку после яркого солнечного света, Филип с удивлением увидел, что этими гостями были его кузен Джордж, его партнер мистер Беллами-младший, а также неизвестная дама.
Внешность Джорджа несколько улучшилась с тех пор, как мы видели его в последний раз – тогда он столкнулся с жестоким обращением со стороны Филипа. Теперь лицо его несколько округлилось, и потому нос не выглядел таким уж кривым, а полные губы – такими уж чувственными и грубыми. Волосы были по-прежнему рыжими, а что касается маленьких голубых глазок, то они мерцали неким новым светом. Взгляд Джорджа определенно стал жестче – это был взгляд человека, который в течение почти четырех лет сталкивался с самыми разнообразными проявлениями теневой стороны человеческой души, какие только можно узнать, работая в адвокатской конторе. Он многому научился и потому, едва Филип приветствовал Марию и Хильду, пожав им руки, приветствовал кузена с непривычной теплотой.
– Как поживаешь, Филип? Рад тебя видеть. Как здоровье дядюшки? Беллами видел его сегодня утром и говорит, что он не очень хорошо выглядит.
– Я, видите ли, мистер Филип… я подумал… – сказал, нервно потирая сухие ручки, молодой человек с круглым и немного испуганным лицом – мне утром показалось, что сквайр выглядит постаревшим.
– Ну, видите ли, мистер Беллами, восемьдесят два года – весьма почтенный возраст, не так ли? – довольно весело откликнулся Филип.
– Да, мистер Филип, почтенный возраст… и вполне подходящий для появления на сцене наследника! – тут мистер Беллами тихо хихикнул и немного попятился.
– Он такой шутник! – вмешался Джордж. – Вот что брак делает с человеком. Кстати, Филип, ты знаком с миссис Беллами? Она здесь только две недели… Нет? Тогда тебя ждет большое удовольствие (тут он повысил голос, чтобы его услышали в другом конце комнаты), поскольку это очень умная женщина, и красива она настолько же, насколько умна!
– Разумеется! Я должен просить вас представить меня вашей супруге, мистер Беллами. О вашей женитьбе я, кажется, слышал недавно…
Мистер Беллами покраснел, изогнулся причудливым образом и уже собирался ответить, но тут снова вмешался Джордж:
– Нет, вряд ли. Беллами – хитрый лис. Знаешь, что он сделал? Я представил его этой леди на прошлое Рождество, когда мы вместе были в городе. Таким образом я сам себя высек, уверяю тебя, поскольку не успел я отвернуться – как моя возлюбленная стала миссис Беллами!
– Почему вы поминаете мое имя всуе, мистер Каресфут? – раздался позади них глубокий, звучный и низкий женский голос.
– О Господи, Анна, как же тихо ты двигаешься… ты меня напугала! – пролепетал мистер Беллами, судорожно надевая очки.
– Мой дорогой, жена – это воплощенная совесть, она всегда должна стоять за плечом своего мужа, особенно когда он об этом не догадывается.
Беллами ничего не ответил – но, судя по его виду, не слишком одобрял подобное утверждение. Тем временем леди повторила свой вопрос Джорджу, и они затеяли шутливую перебранку. Филип, отступив на шаг, имел возможность внимательно рассмотреть миссис Беллами: занятие это было не лишено интереса, поскольку означенная дама, безусловно, заслуживала внимания.
Ей было около двадцати лет, она была среднего роста, однако фигура ее была столь стройна и пропорциональна, что миссис Беллами казалась выше. Голову она держала очень прямо, волосы были подстрижены довольно коротко и завиты в локоны на низком широком лбу; черты лица были резки, в них было что-то египетское – в сочетании с волевым квадратным подбородком это придавало лицу женщины выражение решительности и силы. Глаза под тяжелыми веками были серо-зеленые, с чрезвычайно расширенными черными зрачками – эти зрачки вообще имели странную привычку расширяться и сужаться без всяких видимых причин.
Глядя на нее, Филип не мог понять, очаровывает его эта странная дама или отталкивает; он так никогда и не смог ответить себе на этот вопрос. Теперь же он просто наблюдал – и дивился, как это Беллами ухитрился жениться на такой женщине… и как она могла состоять в романтических отношениях с его кузеном? В этот момент он заметил, как миссис Беллами шепнула что-то на ухо Джорджу, и он немедленно повернулся к Филипу.
– Филип! Позволь представить тебе самую очаровательную из моих знакомых дам, миссис Беллами.
Филип поклонился и выразил свое восхищение, а миссис Беллами изящно и с достоинством присела, что ей необычайно шло.
– Ваш кузен много рассказывал о вас, мистер Каресфут, однако никогда не говорил, что вы… – тут она неожиданно смолкла.
– Чего же он не говорил, миссис Беллами? Надеюсь, его молчание было в мою пользу?
– Напротив, если угодно! – отвечала она тем откровенным тоном, который так льстит мужчине, если доносится из уст женщины. – Он никогда не говорил мне, что вы так молоды и красивы. Я полагала, что вам около сорока, не меньше.
– Что ж, миссис Беллами, я бы мог сказать вам, чего мой кузен Джордж никогда не говорил мне… но боюсь, это заставит Беллами ревновать.
– Ревность, мистер Каресфут, – это роскошь, которая непозволительна для моего мужа. Она хороша для влюбленных, но то, что мило выглядит в любовнике, является наглостью со стороны супруга. Однако если я стану вас и дальше задерживать, это вызовет неудовольствие мисс Ли и – да, и фройляйн фон Хольцхаузен тоже, – а поскольку единственная ревность, которой я опасаюсь или даже уважаю – это выражение естественного отвращения одной женщины к другой, я стараюсь ее избегать.
Филип проследил за несколько сонным взглядом миссис Беллами и увидел, что и мисс Ли, и Хильда выглядят… потрясенными. Мария рассеянно беседовала с мистером Беллами, постоянно поглядывая на его супругу. Хильда выслушивала какой-то комплимент от Джорджа, пристально глядя на миссис Беллами со смесью неприязни и испуга на лице…
– Понимаете теперь, что я имею в виду? Фройляйн фон Хольцхаузен выглядит так, словно боится меня. Можете ли вы себе представить, чтобы меня кто-то боялся – кроме моего мужа, конечно? Как вы знаете, если женщина говорит о мужчинах, то никогда не имеет при этом в виду своего мужа. Пойдемте, нам пора присоединиться к остальным… однако, погодите, мистер Каресфут… наклонитесь ближе… если вы согласитесь принять совет от незнакомого вам человека, то я осмелюсь его дать: поскорее делайте свой выбор. Иначе потеряете обеих.
– Что вы имеете в виду… Откуда вы знаете?!
– Я ничего не имею в виду, просто болтаю, если угодно. Что до второго вопроса… я просто использую свои глаза по назначению. Пойдемте же к остальным.
Через несколько минут Хильда отложила вышивание, заявила, что ей жарко, распахнула настежь французское окно и вышла в сад, куда за ней под каким-то предлогом вскоре последовал и Филип.
– Какая очаровательная женщина! – неожиданно пылко заметила миссис Беллами, обращаясь к мисс Ли, когда Филип был уже достаточно далеко. – Превосходный вкус, великолепный ансамбль. Я себя чувствую неряшливой простушкой, которая оказалась рядом с красавицей-принцессой. Не так ли, мисс Ли?
– О, я не знаю… я никогда не думала об этом… впрочем, она, конечно, очень красива, а я нет, так что нечего и сравнивать.
– Ну, я думаю, вы слишком скромно себя оцениваете… Впрочем, рядом с ней большинство женщин будут всего лишь «миленькими». Я бы не доверяла своему поклоннику – если бы, конечно, у меня был поклонник – несмотря на всю его преданность, если бы он провел хоть один день в ее обществе.
– Я действительно не знаю… что вы имеете в виду?!
– Имею в виду… Мисс Ли, я вообще ничего не имею в виду, я просто учитываю, что красота – это магнит, который притягивает мужчин. Она – мерило морали и проверка правильности и неправильности их поступков. Мужчины отличаются от женщин. Если мужчина верен одной из нас, то только потому, что рядом пока нет другой, более очаровательной женщины. Никогда не следует доверять мужчине.
– Какие у вас ужасные мысли!
– Вы так думаете? Надеюсь – нет. Я ведь говорю только о том, что вижу собственными глазами. Возьмите, к примеру, фройляйн Хильду фон Хольцхаузен. Разве вы не замечали, что пока она была в комнате, все трое джентльменов уставились на нее? А как только она комнату покинула, один из них последовал за ней – и так сделали бы и остальные, просто он их опередил. Никто не может винить в этом мужчин, мисс Ли, такова их природа, они просто следуют естественному закону. Любой мужчина поступил бы так же, если бы увидел столь очаровательное существо в смятении.
– Я ничего такого не замечала… честно говоря, мне показалось, что они куда больше увлечены вами!
– Мной? Дорогая мисс Ли, да ведь я даже не стремлюсь хорошо выглядеть. Что за странная идея… Впрочем, вы, разумеется, правы – все это лишь одна из моих теорий, основана она на случайных наблюдениях… И, в конце концов, мужчины – это ведь не очень интересно, не так ли? Давайте поговорим о чем-нибудь более захватывающем – например, о платьях.
Однако бедняжка Мария чувствовала себя слишком неловко и беспокойно, чтобы говорить о чем-то еще, поэтому она умолкла – а вскоре мистер и миссис Беллами и Джордж откланялись.
Тем временем Хильда и Филип неспешно прогуливались по саду, примыкающему к дому.
– Почему вы вышли? – неожиданно спросила Хильда по-немецки (Филип хорошо понимал этот язык).
– Хотел прогуляться с вами. Почему вы разговариваете по-немецки?
– Потому что мне приятно говорить на родном языке… и я не просила вас идти со мной на прогулку. Вас ждут в гостиной, вам лучше вернуться.
– Я не хочу туда идти, Хильда, по крайней мере, до тех пор, пока вы мне кое-что не пообещаете.
– Не зовите меня Хильдой, будьте добры. Фройляйн фон Хольцхаузен, пожалуйста. Что вы хотите, чтобы я обещала?
– Я хочу, чтобы вы встретились со мной этим вечером, в девять часов, в беседке.
– Мне кажется, мистер Каресфут, что вы немного забываетесь… и забываете о моем положении в этом доме… и о мисс Ли.
– Что вы имеете в виду, говоря о мисс Ли?
– Только то, что она влюблена в вас, и вы поддерживали все это время ее влюбленность, отвечая ей взаимностью. Не нужно спорить – она все мне рассказывает.
– Чепуха, Хильда! Если мы встретимся сегодня вечером, я все объясню. Вам нет нужды ревновать…
Она резко повернулась к нему, вскинула голову и слегка топнула ногой по гравию.
– Мистер Каресфут! Запомните раз и навсегда – я не ревную и не стану с вами встречаться. Для этого я слишком сильно уважаю себя и слишком мало – вас!
С этими словами она ушла.
Лицо Филипа, когда он смотрел ей вслед, было бы неприятно видеть – оно ожесточилось, взгляд его был злым.
– Она не ревнует? Вот как! Так я заставлю ее ревновать, эту гордячку.
Филип с досадой сшиб тростью головку алой гвоздики.
– Филип! Что вы делаете! Это же мои любимые австралийские гвоздики – по крайней мере, я думаю, что они австралийские. Как вы можете так жестоко с ними обходиться!
– Все в порядке, Мария, я просто хотел сорвать одну для вас. Приколете ее к платью, а? А где остальные гости?
– Все ушли. Заходите в дом, в саду слишком жарко. Расскажите, что вы думаете о миссис Беллами.
– Я думаю, она очень хороша собой и очень умна. Интересно, где ее подцепил Беллами?
– Не знаю… Лучше бы он ее вообще… не подцеплял. Она мне не нравится, она говорит неприятные вещи, и хоть я виделась с ней всего-то раза три, она, кажется, знает обо мне все – и обо всех остальных тоже. Я не очень быстро соображаю, но знаете… сейчас я вдруг подумала – она ведь намекала мне, что вы влюблены в Хильду, Филип! Только не думайте, что я забегаю вперед… если я спрошу вас, правда ли это, и если это… ну, если это окажется правдой, то лучше мне знать об этом! Я не стану сердиться, Филип! – и девушка замерла перед ним, прижав одну руку к груди, в которой отчаянно билось ее сердце, а другой прикрыв вспыхнувшее лицо.
Филип стоял лицом к лицу не только со своей возлюбленной, но еще и с Совестью… и с Соблазном.
«Теперь! – шептала Совесть. – Теперь самое время признаться ей, пока не стало слишком поздно, пока никому не причинен вред… сейчас самое время рассказать ей всё, и тогда, хоть признание и убьет ее любовь, вы сможете сохранить симпатию и дружбу… Неправильно, нечестно поощрять ее привязанность, ведь ты же горячо любишь другую женщину – ты не сможешь больше притворяться!»
«Теперь! – шептал Соблазн, отталкивая в сторону Совесть. – Теперь самое время спасти и уберечь ее саму, ее любовь и ее приданое, а Хильде пусть достанется награда за ее гордость. Не жертвуй собой ради увлечения, не говори ей о Хильде – ты только разожжешь ее ревность… Вы разберетесь с этим потом. Прими дар, который дают тебе боги…»
Все эти слова – и многие другие – молнией промелькнули в мозгу Филипа, и он сделал свой выбор задолго до того, как кровь отхлынула от щек девушки, вернувшись в ее маленькое правдивое сердечко.
О, одно краткое мгновение способно окрасить вечность в те цвета, что вы выбрали для нее сами, ибо для того человек и приходит на свет, и покидает его! О, мимолетный миг, несущий на своих крыльях исцеление – или опустошение… как, должно быть, вздрагивают и бледнеют ангелы, которым вверены души людские, когда они видят полет этой искры, перечеркивающий или освещающий земное существование человека… и как печально и безропотно принимают они все секреты человеческой души, обреченно внося роковую запись в книгу его жизни…
Филип взял Марию за руку – за ту самую, что она прижимала к груди.
– Мария! Ты не должна даже думать об этом! Мне очень нравится Хильда – но на этом и всё. Дорогая, я всегда считал, что мы отчасти уже помолвлены с тобой – по крайней мере, что касается меня! Я просто ждал, пока обстоятельства позволят мне спросить тебя… ты не думаешь, что нам стоит пожениться?
Некоторое время она стояла молча, только зарумянилась еще сильнее, а потом осторожно подняла глаза на Филипа.
– Ты сделал меня очень счастливой, Филип! – вот и все, что сказала Мария Ли.
– Я очень рад, дорогая, что ты находишь во мне что-то хорошее… если ты действительно любишь меня и согласна связать со мной свою жизнь, но можешь немного подождать… я хочу попросить тебя кое о чем. Пожалуйста, только доверяй мне так же сильно, как ты любишь меня, Мария Ли! Я не хочу – по причинам, которых я пока не раскрою, но которые, поверь мне, просты и благородны – чтобы кто-нибудь сейчас знал о нашей помолвке, даже твоя компаньонка и подруга Хильда. Веришь ли ты мне настолько, чтобы выполнить эту просьбу?
– Филип, я верю тебе, верю так же, как люблю тебя, а люблю я тебя всем сердцем уже много лет. Теперь иди, дорогой мой, пожалуйста, иди – мне надо подумать.
В прихожей слуга поднес Филипу записку – она была от Хильды.
«Я передумала. Мы встретимся вечером в беседке. Мне есть, что сказать вам».
Прочитав записку, Филип тихо присвистнул.
«Дьявольски неловко! – думал он. – Если я собираюсь жениться на Марии, надо покончить с Хильдой… но я не могу с ней расстаться! Я люблю ее! Я ее люблю!»