Глава шестая.
Перед входом в гостиную башни старост было непривычно оживленно. Четыре эльфа под руководством Филча, пыхтя, тащили огромный портрет какой-то волшебницы.
Из-за образовавшегося столпотворения Малфою пришлось остановиться.
Грейнджер стояла с другой стороны, внутри гостиной, сложив руки на груди и критически осматривая творящуюся перед ней суету.
– Что за хрень происходит? – сцепив зубы, процедил парень.
Один из эльфов невольно бросил на него взгляд, реагируя на недовольную интонацию волшебника, и едва не выпустил уголок портрета, уронив его себе на ногу. Остальные недовольно загудели. Негромко, впрочем.
– Мистер Малфой, – Филч резко обернулся, и вложенные в его голос ядовитые интонации вполне могли бы посоперничать с малфоевскими. – Замена дверного портрета, не видите разве?
– На хер его вообще менять?!.. Твоя идея, неугомонная грязнокровка?
В присутствии Филча Малфой мог себе позволить не стесняться в выражениях. Война и всё пережитое окончательное стёрли любой намек на субординацию. Хотя он и раньше не особенно уважительно относился к завхозу-сквибу. Да и к остальному персоналу школы.
Малфой раздражённо шагнул вперед.
Салазар. Если это очередная тупая затея Грейнджер…
Девушка, всё это время наблюдавшая за эльфами, вздрогнула и всплеснула руками:
– Мерлин, Малфой, с чего ты решил, с чего ты решил, что я стану этим заниматься?!
Гермионе хотелось верить, что слизеринец ненавидел всех одинаково. Но остальные не получали, к сожалению, столько его негативного внимания.
Неожиданно за девушку ответил Филч:
– У вашего предыдущего портрета случился нервный срыв, и он отказался оставаться в этой башне.
«Вы даже портрет довели. От вас одни проблемы», – красноречиво говорил его взгляд.
– У директора и так полно забот. Ему некогда заниматься истериками портретов. Поэтому он просто распорядился заменить его.
Как всегда, когда речь заходила о представителях школьной власти в голос Филча невольно добавлялась подобострастная нотка.
Малфой закатил глаза.
– А какого хрена четыре эльфа тащат этот херов портрет? Один мог быстро вставить его в дверной проём с помощью магии.
Он сказал это просто, чтобы к чему-нибудь придраться. Было плевать в общем-то.
Но ручная работа в Хогвартсе действительно выглядела глупо. Тут практически всё держалось на магии. Драко иногда казалось, что, если убрать отсюда всех волшебников и забрать всю магию, эти стены рухнут мгновенно. А ведь в детстве они казались ему незыблемыми.
Прошло слишком много времени, и случилось достаточно много дрянных вещей, убедивших его в обратном.
– Пожелание наездницы, – отмахнулся старик.
Кого?
Драко мельком глянул на портрет, поняв, что волшебница была изображена верхом на вороном коне.
– Поднимите повыше! А теперь вставляйте в петли! – Филч отвлёкся на эльфов, отворачиваясь от Малфоя.
Тот решил, что ему тут делать нечего, обошел завхоза и раздражённо протиснулся в дверной проём, оттолкнув плечом все еще зависавшую там грязнокровку.
– Они справятся без твоего участия, Грейнджер. Тебе не обязательно контролировать всё, что происходит в школе. Пытаться быть в курсе всего тебе всё равно не поможет. Лучше иди к себе и прячься под одеялком, а то вдруг объявится очередной любитель заглянуть поглубже во внутренний мир грязнокровок.
Гермиона вздрогнула и оторвала взгляд от суетящихся эльфов.
– О, мне показалось, или ты переживаешь за меня, Малфой?
Он остановился и замер, одобрительно цокнув языком. Определенно, золотая девочка приходила в себя. Она немного оправилась и становилась сама собой. И ему это… понравилось.
Ему гораздо меньше нравилась тревожная, закусывающая губы и заламывающая руки Грейнджер. Думающая так оглушительно громко и напряженно, что гостиная того и гляди могла заполнится повалившим из ее ушей дымом.
Он сам пребывал не в лучшем состоянии, то мучаясь от бессонницы, то вырубаясь, чтобы окунуться в очередной кошмар.
И ему нужно было что-то для равновесия рядом.
– Не смогу уснуть, представляя, что ты стала жертвой маньяка. Столько мыслей в голове, все пытаюсь сосчитать, на сколько частей тебя можно разделать, – в тон ей язвительно ответил парень, растягивая уголки губ в довольной улыбке.
– Откуда ты знаешь, кто такие маньяки?
В её голосе тут же появилось сковывающее связки напряжение.
Страшно, грязнокровка?
Я знаю, что тебе страшно.
Поэтому он, разумеется, сделал то, что сделал бы Малфой.
Не ответил.
Решил сохранить интригу. Развернулся и направился к лестнице.
Она не опустится до того, чтобы бежать за ним как собачонка, пытаясь заглянуть в глаза и найти там ответы на свои вопросы. Будет тихо терзаться ими в темноте своей комнаты.
Малфой поднялся к себе и упал на кровать, стряхнув ботинки. В последние дни он часто торчал в гостиной Слизерина. У Блейза уже, кажется, заканчивались запасы бухла. Ещё одно убийство – студентам нечем будет снимать стресс и в ход пойдут самодельные паленые зелья. Тогда слизеринцы выпилят сами себя на радость остальным трем факультетам.
Это был просто какой-то ёбаный сюр.
Убийцу нашли только на следующий день. В этот раз он не потащился в свою спальню, а зачем-то сбежал в совятню. Лежал там на полу, свернувшись калачиком и тихо скуля.
Блетчли.
Ебаный Мерлин!
Снова слизеринец.
Это уже была нехорошая тенденция.
Шепотки где-то рядом, за спиной, сбоку, они ползли по безразлично холодным каменным стенам, окутывали их.
Студентам Слизерина, даже младшекурсникам, приходилось ходить группами.
Предубеждение. Горькое, вязкое, липкое.
Конфликты, перепалки и драки вспыхивали то тут, то там. Все были в напряжении и готовы перегрызть друг другу глотки.
Их насильно усадили на пороховую бочку. Не хватало только одного неосторожного чирка.
Хотя нет ведь, блядь. Не друг другу, конечно. Ученики не стали бы грызть глотки друг другу, когда у них уже был назначенный враг.
Оба «подозреваемых» (даже авроры их так называть иногда забывали) – со Слизерина.
И оба, блядь, ни хрена не помнили о том, что совершили. Придурки.
Аврорам и министерским шавкам в этот раз не удалось сдержать распространение информации. Домыслы, сплетни и крупицы правды стеклись в единый грязный поток. В «Пророке» вышла огромная статья. Вполне себе в духе Скитер. В ней с долей черной иронии говорилось о том, что в самом безопасном месте в магическом мире опять творился какой-то пиздец.
Сведения каким-то образом дошли даже до магловских родителей некоторых учеников. Поэтому грязнокровок массово забирали из школы.
И те особо не протестовали. Еще бы.
…
– Нарцисса зачастила с письмами, – заметил Блейз, косясь на Драко, который с раздражением вскрывал очередной скинутый ему черным филином конверт.
Уже пятое утро подряд.
– Хочет, чтобы я вернулся в Мэнор, – с неохотой ответил парень.
– Боится, что и тебя раздербанят на кровавые сувениры? – Забини недоуменно приподнял бровь.
Выражаться в подобной циничной манере стало для них чем-то обыденным.
Он скривился от мысли. Внезапной. Будто сделал большой глоток скисшего тыквенного сока.
Может, Грейнджер и права.
Просто реакция на стресс. Адаптация.
– Нет, боится, что авроры разрушат мою хрупкую психику постоянными допросами. Или, что меня в конце концов упекут в Азкабан вслед за отцом. И ей не для кого будет украшать поместье к Рождеству.
Он передернул плечами.
– Это всё глупость какая-то, – мулат глотнул крепкий кофе, подержал во рту, проглотил и задумчиво продолжил. – Ты ведь не думаешь, что кто-то… Или что-то… заставляло их делать это?
– Думаешь, если бы я узнал что-то, уже не вывалил бы всё это аврорам?
Конечно, он бы сказал.
Наверное.
Всё зависит от того, какой информацией бы он обладал.
Его не так пугало то, что происходит, сколько… дезориентировало. Он ненавидел это ощущение движения в тумане. Будто идёшь с завязанными глазами, пытаясь нащупать дорогу. А тебе кто-то постоянно пытается подставить подножку.
Не нравились постоянные допросы, хмурые люди в серых и чёрных мантиях, снующие туда-сюда, испуганные лица, перешёптывания, постоянно ужесточающиеся правила, вечерние дежурство…
Вспомнив об этом, Малфой мысленно застонал.
Сегодня была их с Грейнджер очередь патрулировать школу.
Ему было непонятно, почему Снейп просто не поселит авроров в Хогвартсе. Пусть отрабатывают свою зарплату и охраняют грязнокровок.
Он всё ещё не мог получить то, чего так страстно желал. То, что поможет ему справиться с перемежающимся с бессонницей странным тяжёлым беспробудным сном. И головными болями, разумеется.
Чтобы это достать, нужно было поднапрячься. И он уже готов был идти напролом.
…
Понадобился целый взвод домовиков, чтобы оттереть всю эту кровь и собрать то, что он там… оставил.
Снейп просто в бешенстве. Странно, что он самого Блетчли не выпотрошил.
Годрик милостивый, новый убийца. Слизеринец.
Мальчики продолжают уговаривать Гермиону переехать ближе к ним, быть под крылышком родного Грифиндора, а не под боком у подозрительного… Малфоя.
Он же воплощал свой факультет. И парни, естественно уже подозревали его во всем подряд.
Малфой всё время говорит, что ей тут не место. Что грязнокровки не должны учиться в Хогвартсе. И убивают именно их. При этом делают это чистокровные волшебники.
Целых два убийства за короткий промежуток времени. Поражающих своей жестокостью. Подражающие друг другу. Словно соревнующиеся даже.
На этот раз он поделил жертву на большее количество частей. Может, лучше знал анатомию, а может, пытался совершенствоваться. Мерлин, думать об этом было тяжело, но нужно, а еще ведь…
– Давай я пойду с вами… присмотрю. Я буду под мантией! – Гарри нервно поправляет очки.
– Да, Гермиона. Я бы тоже пошел, но мы не сможем нормально двигаться вдвоем, – поддакнул Рон.
– Спасибо вам, – Гермиона приложила руки к груди. Их забота действительно разливалась теплом по телу. – Но… У меня тут один план созрел. Мне кое-что нужно отыскать в запретной секции библиотеки… Гарри, сама хотела одолжить у тебя мантию и после дежурства с Малфоем сбегать туда. Ты не против?
– Будешь одна бродить по школе ночью? – уклончиво пробурчал друг.
– Ну вы же только что говорили, что с Малфоем опаснее, – она чуть приподняла бровь. Но затем все же нервно огладила подол школьной юбки. – Мы живем почти три месяца в одной башне, он бы точно сделал со мной что-то, если бы… хотел. Но он только треплет мне нервы и сыплет неоригинальными оскорблениями.
Она уже настроилась. Нет ничего лучше полезной и продуктивной деятельности в борьбе с тупой и бессмысленной тревогой.
– У меня на душе неспокойно, когда я думаю, что ты где-то с ним наедине, – насупившись, выдавил Гарри. – Я пока не могу понять, что не так… Но он точно в чём-то замешан…
– Мерлин! Гарри, он не может быть замешан во всём на свете! Конечно, его репутация сильно подмочена, но…
Гермиона понимала, что убеждает, скорее, саму себя. Ей просто почему-то хотелось верить, что он не имеет отношения к этим убийствам. Ну хотя бы прямого отношения не имеет.
Когда по школе ходит человек с чёрной меткой Пожирателя, невольно становишься предвзятым. Даже если ты – умнейшая ведьма своего поколения. Особенно, если ты умнейшая ведьма своего поколения. А вышеуказанный маг имеет многолетнюю привычку отравлять твою жизнь.
Мальчики очень долго уговаривали её отказаться от своего плана или хотя бы немного его подкорректировать.
Гарри предлагал самому сходить в запретную секцию, но Гермиона твёрдо ответила, что он не найдёт нужные книги. На самом деле она сама довольно слабо представляла, что ей нужно. Скорее всего, ей придётся там задержаться.
Бррр… Бродить между полками в самый жуткой части магической библиотеки. При том, что в школе расчленили уже двух девушек. Таких же маглорождённых, как и она.
Гермиона мысленно поблагодарила Мерлина за то, что не видела тела несчастных жертв. Мальчики тоже не видели, но благодаря мантии-невидимке знали много кровавых подробностей.
И Гермионе много довелось повидать во время войны, даже оторванные конечности и расщеплённых аппарацией людей. Но не разобранных на составляющие. Это была какая-то новая ступень. Будто бы новый виток испытаний для неё. Как будто судьба забавлялась, подкидывая ей всё более и более страшные вещи, проверяя, сколько ещё она сможет вынести.
Сможет ли она сосредоточиться там, в темноте? Пыльные фолианты всегда навевали на неё какое-то умиротворение, словно дружно напевали какую-то странную колыбельную. Но она боялась, что сейчас их колыбельная не превратится в злобное шипение. Предзнаменование.
Она задержалась в гостиной Гриффиндора и явилась в башню старост практически впритык к дежурству.
Малфой сидел на диване с кислым видом. Разумеется, она и не ожидала увидеть его радостным. На самом деле она с начала года его таким не видела. Да и если бы на его лице вдруг появилась улыбка, предназначалась она бы точно не ей.
– Грязнокровка, опаздываешь, – его лицо скривилось ещё больше, будь то кто-то выпустил газы прямо ему под нос. – Мне пришлось тебя ждать.
– У меня были дела, а до начала дежурства и ещё десять минут, – ответила Гермиона и почувствовала досаду от того, что это прозвучало как оправдание. Она вообще ничего не должна была ему объяснять!
– Хочу побыстрее начать и побыстрее закончить с этим.
Малфой был одет просто и достаточно удобно. Тонкий чёрный свитер с высоким воротником, чёрные джинсы и… Ох Годрик, ничего себе! На Малфое были чёрные кеды. Грейнджер зачарованно уставилась на его длинные ноги, закинутые, конечно же, на кофейный столик.
– Ты носишь кеды, – прокомментировала она очевидное, продолжая пялиться. Против воли. Скорее, для самом себя. И ей захотелось усмехнуться. Где-то на периферии замаячила идиотское, какое-то мазохистическое желание его подразнить. – Разве твой папочка одобрил бы…
– Заткнись уже, – прошипел он неожиданно ядовито, но в тоже время с каким-то непонятным торжеством добавил. – Как видишь, его здесь нет.
Ну да. Его нет. Он в Азкабане, где и должен быть.
Что вообще думает и ощущает по этому поводу его сын?
Гермиона удивилась сама себе, осознав, что до этого момента она не особенно задавалась этим вопросом. Она активно пыталась жить обычную жизнь, учиться, сделать этот год максимально тривиальным, настолько обычным и скучным, насколько это вообще возможно. Даже увлеклась исследованиями, у неё всё почти получилось с бубонтюбером. Несчастным, заброшенным…
Обычный год, нагруженной учёбой.
Никаких приключений, особенно опасных. А судьба откровенно смеялась ей в лицо, подсовывая под нос расчленённые трупы.
И со всей этой внезапно закрутившей ее кутерьмой у неё не было мысли подумать, в каком вообще состоянии она находилась. Невозможно выйти из войны, как из воды, отряхнуться, обсохнуть и жить дальше.
Война оставляет раны, шрамы. И, вероятно, у неё было какое-то посттравматическое расстройство, которое девушка не успела осознать, прочувствовать, распробовать. Потому что её закрутил новый черномагический водоворот.
Но ведь Малфой тоже был там. В гуще событий. Он такой же участник войны, как и она. Только он сражался на другой стороне. И он Пожиратель смерти, отмеченный меткой. Клякса никуда не денется с его тела, она с ним навсегда. Он, как и другие последователи Волдеморта, оказался в опале.
Другие факультеты ещё больше ожесточились против Слизерина. Хотя это, наверное, ещё больше сплотило змеи. По крайней мере, они как ползали повсюду за Малфоем, преданно заглядывая в глаза, так и продолжает это делать.
В нём всегда было много яда, который он щедро расплёскивал в её сторону, в сторону Гарри и Рона. Особенно – в сторону Гарри.
Но сейчас это стало таким дежурным. Усталая ненависть старых врагов.
Он ненавидел её. Определенно. Наверное, встреться они на поле боя во время войны, он без колебаний убил бы её. Но сейчас он был мальчишкой, почти подростком, пережившим войну, видящим новые ужасы. И ему, совершенно точно было паршиво.
Даже если их отношения с Люциусом были далеки от… Мерлин, да даже от нормальных!… вряд ли его сын радуется тому, что отца упекли в магическую тюрьму, где дементоры день за днём сводят его с ума.
Она видела, что ему нелегко. Но её привычная злость и обида на постоянные нападки и колкости перекрывала многочисленные попытки постараться понять его.
Годрик, на самом деле она ведь даже толком не знала, какая судьба постигла их после войны. Его семью.
Они выступили с Гарри на суде. Потому что это было правильно. Так поступают те, кто сражается за добро.
И Нарциссу с Драко помиловали. Но, скорее всего, сейчас миссис Малфой находилась в поместье в состоянии чего-то вроде домашнего ареста. И, возможно, депрессии.
Вряд ли им разрешили вести тот же образ жизни, что был у них до войны. Определённо –никаких приёмов. Да и кому их посещать? Чистокровные семьи, кого не убили или не посадили, сидят по своим поместьям тише воды ниже травы. Что касается богатства Малфоев… Вряд ли Министерство забрало все их деньги в качестве платы за материальный ущерб. Возможно, их счета были арестованы.
Если Драко являлся наследником поместья и состояния семьи, то он, вероятно, уже вступил в свои права. Для Гермионы это выглядело как огромный геморрой. Не то, чтобы она сомневалась, что справилась бы со всей этой бюрократией, но… Никто никогда не бывает к этому готов. Когда твои родители внезапно перестают выполнять свои роли, и все их взрослые дела обрушиваются на тебя камнепадом. Это она могла понять. Когда ты в один миг остается один в мире. Сам по себе. Взрослых нет. Дальше сам.
…
И вот она плелась вслед за ним по тёмным коридорам.
Малфой лишь выдохнул после упоминания отца и замолчал, не стал развивать тему, не стал продолжать оскорблять ее. Больше нападал. Поднявшись, направился к портрету.
Новый, честно говоря, нравился Гермионе гораздо больше. Дама на коне была неизменно позитивной. Она всегда улыбалась им ей и отвешивала какой-нибудь несуразный, комплимент, в который часто было завернуто оскорбление, но не особенно обидное.
Кое-кто умел лучше.
– О, дорогая, ты чудесно выглядишь, твои волосы сегодня похожи не на гнездо, а на новенькую метлу, очень тебе идет! – радостно сообщила она ей.
Малфой фыркнул, а девушка только промычала что-то нечленораздельное. Она не хотела ругаться с портретом, поскольку в противном случае они рисковали остаться вообще без такового. Остальные оказались, блин, слишком впечатлительными, чтобы торчать недалеко от места убийства. Хотя, казалось бы, портреты в Хогвартсе чего только не видели.
Это одно сплошное место убийства.
Малфой шёл вперёд, не оборачиваясь, держа перед собой палочку и подсвечивая дорогу Люмосом. Гермиона свою доставать не стала, и так достаточно хорошо было видно дорогу. Но она больше не столько оглядывалась по сторонам, сколько угрюмо смотрела себе под ноги. Иногда взгляд против воли скользил на ноги коллеги-старосты, чтоб его гиппогриф потоптал. Снова.
В своих кедах с тонкими подошвами он двигался абсолютно бесшумно. Ей казалось, что стоит выпустить его из вида, как он исчезнет, а его Люмос растворится в темноте коридора.
Почему его спина все такая же прямая, а шаг уверенный?
Теперь, когда он лишился поддержки отца, способного решить любую его проблему. Почему он по-прежнему ведёт себя так высокомерно?
Возможно, это просто инерция.
Он не умеет по-другому. Держится за привычные модели поведения.
Внезапно Гермиона злится.
Вот ведь ублюдок.
Если бы ему пришло в голову вести себя чуть более вежливо? Дружелюбно? Мило? Ну хотя бы чуть-чуть не по-малфоевски, предубеждения не окутывали бы его факультет таким плотным коконом. Но Малфой делал всё, чтобы его продолжали ненавидеть. Чтобы боялись и ненавидели ещё сильнее. Он будто бы очень старался, чтобы никто не забыл, кто он такой. И образ Пожирателя смерти прирос к нему. Маска стала его истинным лицом.
Снейп. Герой войны. Шпион ордена. И его оправдали. Он пользовался безграничным доверием Дамблдора, позволившего ему убить себя. Снейп не сомневался в Малфое. Значит ли это, что и Гермионе тоже не нужно? Или зельевар всё же может ошибаться…
По крайней мере Малфой не пытается притворяться, что война не оставила на нём шрамов, или, что он сражался за правое дело.
В его действиях всегда была доля принуждения. Он не мог пойти против своей семьи. Не мог предать её ради… да непонятно ради чего! Уж точно не ради сохранения жизней ненавистных ему грязнокровок. Таких как она.
– Тебе часто сняться кошмары?
Она выпалила это прежде, чем подумала. Ну что с тобой такое, Грейнджер?! Соберись.
Он резко остановился, и ровно ползущий вперед свет дрогнул от резкого движения. Когда он развернулся к ней.
Его глаза вблизи казались темнее. И – парадоксально – но будто подсвечивали немного. Растекающаяся ртуть.
– С чего ты взяла, что мне сняться кошмары?
Ладно, раз уж начала. Он нависал над ней так… гнетуще. Как коршун. Все равно теперь не отпустит, пока не выпотрошит.
– Я видела, как ты засыпал в гостиной. Резко. И затем ты… морщился, дергался, постанывал. А потом начал скрипеть зубами. Вряд ли это глисты, так что … Что тебе снилось?
Годрик, она загоняла себя в ловушку. Но любопытство было сильнее инстинкта самосохранения. Она вроде бы приняла это как факт еще с первого курса. Глупо сопротивляться своей природе.
– Ты же понимаешь, что лезешь не в свое дело, – напевно произнес он.
Обманчиво спокойно. Ее ему не обмануть.
– С тобой что-то происходит. Может, тебе нужно обратиться к Помфри…
– Это тебе понадобится обратиться к Помфри, если ты не заткнешься!
Он наступал на нее. Нависал. Занимал ее личное пространство.
Не приближайся. Не надо так. Тебя много. Тебя и так чертовски много в моей жизни. Отойди.
Конечно, он этого не сделает. Он никогда не сделает так, как она хочет. Будет делать назло.
– Просто я не хочу, чтобы ты превратился в конченого психопата!.. В смысле – больше, чем обычно…
Годрик. Слова скапливались комом в горле, путались и переплетались между собой.
Что она вообще хотела сказать? Что переживает за него? Или за себя боится? Что он от недосыпа и кошмаров окончательно съедет с катушек и уподобится… Может, это и происходило с Флинтом и Блетчли?
– Не смей делать из меня очередную бедную зверушку для себя! Эльфов тебе не хватает?! Защити себя, грязнокровка! Ты сейчас нуждаешься в этом гораздо больше меня.
– Я просто хотела…
– У тебя никогда ничего не просто! Ты вечно торчишь рядом и бесишь меня! Хлещешь свой вонючий кофе, причитаешь о судьбе несчастных девок, лезешь ко мне с какой-то хуйней старостата. Какие-то ебучие мероприятия, расписания, внеклассные занятия, будто все это имеет значение, когда у тебя…
Когда у тебя перед глазами постоянные зеленые вспышки убивающего, а на руке гниющая метка. Постоянно скалящаяся на тебя, издевающаяся.
Его руки подрагивают. Она видит это. Он хочет схватить ее. Он это сделает, Гермиона. Ты не должна говорить…
– Мне тоже тяжело, но нужно постараться вернуться к нормальной жизни. Ты только и делаешь, что топишь сам себя в прошлом. А там ничего хорошего…
– Опять делаешь вид, что понимаешь меня, – шипит он. – А знаешь, что Пожиратели обычно делают с такими понимающими грязнокровками? После использования по назначению… Ну всякому, знаешь. Кому что нравится. Кто-то ебет таких как ты. Есть любители. Кто-то просто пытает… потом их убивают и скидывают в какую-нибудь общую яму. И прикапывают, чтобы не воняло. Твое место там – закопать бы тебя, чтобы не вон…
– Ты такой же подонок, как и твой отец! – слова лились из нее совершенно неконтролируемым потоком. Ей хотелось всхлипывать от обиды и несправедливости. Ха-ха. Малфой относился к ней несправедливо всегда, но почему это задевало именно сейчас? – Не надо было свидетельствовать в твою пользу! И Гарри…
Это злые вещи. Такие же несправедливые. Он заслужил, заслужил, заслужил! Нельзя быть таким засранцем. Она просто пыталась ужалить его хоть куда-нибудь. Била наугад.
– Тупая грязнокровка, – длинные пальцы ухватили ее за подбородок, резко сжимая и дергая на себя, заставляя болезненно выдохнуть. – Ты думаешь, мне нужны были ваши с шрамоголовым подачки? Полагаешь, я преисполнился радости и надежды, увидев ваши рожи на суде? Да меня тошнит от вас! К тому же не ври, что ты сделала это для меня. Ты сделала это для самой себя. Чтобы оставаться хорошей до конца! Золотая девочка из Золотого Трио. Такая положительная со всех сторон, пожалела врага, просила помилования для Пожирателя смерти. В своей жертвенности и желании быть хорошей девочкой ты могла бы дойти и до того, чтобы отсосать Волдеморту. А что? Он, бедняжка, вырос в приюте, никто его не любил. Вот и стал злой такой.
Яд. Так много. Он сочился с его рук на нее, тек по подбородку, заливался в ворот свитера. Лился вниз. По ложбинке между грудей. По животу. К каемке джинсов. Горячий яд.
– Что ты несешь? Совсем сбрендил?! – возмущенно выдохнула она и дернулась так сильно, что вырвалась, ударившись, правда, затылком о стену.
Но он снова сократил дистанцию. Мерлин. Почему она не призрак и не может просто всосаться в стену сейчас?
Не призрак. Ха. Он мог бы это устроить прямо в эту секунду!
Его пальцы вернулись. Теперь они на ее плечах. И они такие холодные. Обжигающе холодные, она чувствует это даже сквозь ткань свитера.
– Почему ты, блять, не могла молча потаскаться за мной по коридорам?! Просто заткнуться в кои-то веки. Зачем ты все время лезешь…
Его шепот. Монотонный, тихий. Почти молитва.
Он прикрывает глаза, продолжая удерживать ее. Хватка его пальцев усиливается.
Пальцы медяные. Касание – горячее. Неправильно горячее. Пускающее ток по телу.
Ей не нравится.
С ней так нельзя.
Ему нельзя тем более.
Тихий хриплый стон покидает ее губы, срывается с них прежде, чем она успевает остановить его, втянуть обратно.
Нет.
Он замирает. Его глаза мгновенно распахиваются. И ртуть мгновенно растекается снова. Повсюду. Она ощущает холод спиной и жар его близости. Такой неправильный.
Он наклонился. Чуть-чуть. Его дыхание касается ее лица. Мятное. Освежающе-злое. Резкое и обжигающее как первый глоток огневиски.
Нет.
Она привстает на носочки и тянется к нему ближе. Ловит это теплое дыхание. Смакует этот первый глоток.
Гермиона, нет.
Сердце может пробить грудную клетку сейчас. Просто потому что… Оно напугано. Как и она.
Нет.
Легкое, почти невесомое касание губами к его подбородку.
Он не двигается.
Она тянется выше.
Холодные. Они холодные. Должны быть, но…
Они освежающе мятные, но в то же время в них нет ожидаемого безжизненного холода.
Нет.
Он не двигается. Ничего не предпринимает. Не отпускает ее, но и не отталкивает.
Сейчас.
Он не будет стоять так вечно. Это не сработает надолго.
И он… срывается.
Впечатывает ее в стену. Между ними больше нет пространства. И дыхания тоже нет. Все его тело прижато к ее. И он яростно раздвигает ее губы языком, проникая внутрь. Сталкиваясь зубами до пугающего звука.
Его язык у нее во рту.
Нет.
Она сама спровоцировала.
Что ты наделала, Гермиона?
Её огромный, постоянно анализирующий мозг, словно закрутило в центрифуге.
Психологическая защита не сработала.
Он был близко. Он уже здесь. Нападение совершено. Поздно бить в набат.
Его рука плавно перемещается на горло, чуть надавливает, заставляя приподнять голову.
Делая удобнее ему.
Скользящий по зубам язык и мягкие звуки его гортанного рычания. Едва слышного. Только для нее. Эти звуки проходятся вибрацией по ее телу.
Он прижимается. Эти вибрации, рожденные в его горле, переплетаются со стуком ее сердца, бьющей по вискам кровью. Жар проходит по телу. От макушки до кончиков пальцев ног, застревая где-то посередине. В районе живота и ниже тоже. Везде. Там, где она ощущает настойчивое вдавливание его твердого члена.
Нет.
Её стон пронёсся по коридору, рассекает тишину, рикошетом отлетев от стены прямо ему в голову. Буквально раздробив висок.
Холодные закостеневшие пальцы хватаются за его предплечье, неловко ползут вверх. Они были ледяными, даже через ткань тонкого чёрного свитера. Но… немыслимо, её прикосновение обжигающе жарко отдается… В том самом месте. Проклятая картинка на неё отреагировала. Вскинулась как дворовая собака, спешащая облаять чужака.
Прокатившаяся по телу волна обжигающего яда подействовала отрезвляюще.
Он резко оттолкнул ее от тебя, тяжело дышать и не сводя с неё глаз.
Нет.