Они прошли совсем немного, и вдруг по ушам резанул страшный крик. Громко завыла собака. Афанасий даже обмер, услышав такое. А Настасья подбежала к убитому Алексею, где так кричал и рыдал Ерёма. Парнишка просто бился на груди мёртвого, так, словно тот мог очнуться и встать. Подбежал и Дружок, несколько раз лизнул побелевшее лицо убитого, ткнулся пару раз носом в плечо, и улёгся рядом.
Харатьев и не знал куда себя деть, ноги сами понесли его в палатку чужих. Там он начал вытаскивать мешки и другую поклажу, бросая их рядом с еле горевшим костром. Нехитрая работа немного отвлекла, и он смог чуть-чуть успокоится.
Семён тяжко вздохнул, закинул за спину своё ружьё и винчестер шведа, и оглядел тела убитых каторжников.
– Точно каторжники, старшой… Вот, и следы от кандалов на запястьях, – громко сказал Семён, – но лизо их Алексей, прямо враз положил…
Опять повздыхал потяжелее, но всё одно пожалеть его было некому. Тогда уж он присел, и принялся выворачивать карманы каторжников. Дел-то было нехитрое, только что неприятное. И, хорошо, что крови немного вышло, каждый получил по уколу ножом в самое сердце.
– Как Лёха всё успел, непонятно, – пробормотал себе под нос Панкратов, – я, честно сказать, не заметил ничего.
Но ничего особого не нашлось. Так, три финских ножа да пара кастетов грубой работы. Деньги, кредитными билетами, на сто двадцать рублей, и в серебряной монете, ещё на двадцать рублей. Спорить и пререкаться с ним было некому. И то, мертвец, он всяко не скажет супротив ничего. Поглядел, затем стащил с тел и сапоги, не пропадать же добру. Сложил в кучу. Ну а затем, Панкратов за руки поволок в дальние в кусты убитых, сразу всех троих.
А тут и словно очнулся от горя Ерёма, словно что вмпомнил. Он встал, посмотрел вокруг красными от слёз глазами, и закричал:
– Кто, кто его убил?
– Да кто убил? Вот он и стрелял, песья душа, – кивнул на связанного дед Фёдор, и хорошенько пиннул каторжника под самые рёбра.
Связанный каторжник перевернулся, и попытался отползти. Он нелепо толкал сам себя, упираясь каблуками сапог в землю, и так скользил спиной по траве. Словно надеялся так скрыться отсюда куда подальше. Вызодило смешно, но никто не улыбнулся.
Правда, и Мясников не ожидал того, что будет дальше. Ерёма схватил лежавший около сучьев, приготовленных для костра, топор, и направился к виновнику.
– Нет, нет! – дурью закричал связанный злодей, уже прощаясь с жизнью.
Хорошо, что Федор ухватил Ерёму сзади, крепко прижал его руки, и тот уронил топор. Правда, дед ощутил под своими ладонями что-то, чего и быть было не должно. А парнишка вдруг мучительно покраснел и тихо попросил:
– Не говори никому деда…
Тот лишь кивнул со значением, и выпустил Красильникова из своих железных объятий.
– Не бойся ты, всё ладно будет, – прошептал Фёдор, – к вечеру образуется…
Ерёма лишь непонимающе посмотрел на деда, и уже успокоившись, сел на чурбачок рядом с убитым. Настасья, теперь с кожаным ведром, полным воды, принялась отмывать голову мёртвого от крови. Её хороший сатиновый платок стал розовым, но следов крови на виске убитого не осталось.
– Надо бы в палатку его положить, а то чего вот так, – тихо сказал Андрей.
– Давай, понесли, – согласился дед.
Вдвоём, за руки за ноги, занесли тело, едва не столкнувшись с Харатьевым. Тот отступил чуть внутрь, давая пройти артельщикам.
– Правильно придумали, – прошептал он, и закрыл лицо мёртвому найденным здесь полотенцем.
– Надо и руки и ноги связать, по обычаю, – заметил Усольцев.
– Да не надо, ребятушки, – не согласился Фёдор, – ни к чему это.
– Завяжем, раз надо, – громче сказал Афанасий, – всё, как надо сделаем. Он, за нас и себя не пожалел. А утром и похороним, как должно. Ладно, дед, посмотри, чем тут помянуть можно. Я здесь две бутылки водки нашёл. Да и у нас, в байдаре ещё одна имеется. И надо ещё и могилу копать. Я и займусь…
– Ладно, пойдём на стол накрывать…, – тихо проговорил Андрей.
ГЛАВА 13 Тот, кто не умрёт никогда
Еремей так и сидел на старом дереве, больше не плакал. Не мог, словно слёзы кончились. Усольцев и Мясников хлопотали с ужином, поставили на огонь котелок и чайник. А незнакомая девушка всё также участливо смотрела на парнишку, затем подняла с земли и отряхнула его упавший картуз.
– Вот, возьми, – тихо сказала девица.
– Спасибо, – гнусаво, в нос, ответил Ерёма, – а ты откуда Алексея знаешь? И отчего его Тивдой назвала? – и посмотрел так, нехорошо.
– Так Тивда он и есть. Я из его скита сбежала. Невеста я его.
Сказала Анастасия так, и не пожалела. А то, всей правды не скажешь, не поверят ведь. И, разве он Бессмертный, если сейчас мёртвый лежит? И тут, её обманули. Худо всё вышло, корила себя Настасья, кляла без конца.
– А отчего? – и Ерёма сделал круглые глаза, побелел, да так, что стали видны веснушки на его курносом носе..
Настя решила, что был бы этот паренёк девкой, так пригоже бы смотрелся. И очень. А так, пока нескладный немного.
– Да дурой была, не поняла сразу, – ответила она теперь честно, – испугалась его. Знакомы были мало.
– Да он и смелый был какой, и хороший охотник, даже птиц на лету ловил. И сильный очень. А теперь вот… Мёртвый…
Но в этот раз Ерёма сдержался, не расплакался. Хотя было видно, что тяжело юноше. Он задыхался, и поспешно расстегнул ворот своей косоворотки.
Тем временем, всё было готово. Афанасий вернулся, обстучал лопату от налипшей земли, ополоснул руки. Видно было, что его нательная рубаха вымокла насквозь. Работал старшой сегодня себя не жалеючи. Взял полотенце, и пошёл умыться к реке. Вернулся не очень быстро.
Собранное добро Панкратов вместе с Усольцевым унёсли на байдару артельщиков, а Красильников и Мясников приготовили пристойные поминки. Старшой вернулся уже в чистой рубахе, похлопал дела по плечу, благодаря за труды.
Все расселись около огня, а дед осторожно, что бы не обжечься, положил всем еды в деревянные миски. Алюминиевая плошка осталась пустой, в кружку покойного налили водки, и положили сухарь. Хлеба, понятно, не было. Ведь не только вином поминают, а едой. Те, кто собрались здесь, эти люди вместе трудились, и шли рядом по реке и тайге. А теперь поминали того, кто ушёл насовсем.
– Ну, кажется и всё… – встал Харатьев, с кружкой в руке, – за помин души Алексея, товарища нашего храброго. За нас человек голову сложил, и пусть земля ему будет пухом!
– Помянем, – сказали враз и встали остальные артельщики.
Панкратов и Усольцев разом осушили кружки, и принялись за еду. Быстро, споро, как выпооняли любое дело, хоть на охоте или рыбалке, так и занимаясь старательством, вымывая золото из грунта. Ерёма только коснулся губами края своей кружки, и понемногу ел рыбу, отламывая по кусочку.
Голодная Настасья старалась сдерживаться, хоть и не ела три дня. Чинно ела кашу, не спеша. Всё боялась, что как заурчит сейчас в животе, но нет, обошлось. И съев, что ей положили, отодвинула от себя пустую миску. Хоть и порывалась ещё и копчёной оленины попробовать, но остановила себя.
Один дед всё хитро улыбался, и поглядывал на свои старые часы. Так, будто чего -то ждал. Нет, водку из кружки пригубил, поел и варёной рыбы из котелка, и мяса. И не было заметно, что он хоть немного расстроен. Но, как-то терпение его оставило. Фёдор нахлобучил картуз на свою седую голову, и вперевалочку пошёл в палатку. Никто не понял, для чего? Но полог закрылся, и услышали, что дед уселся на настил, на котором лежало мёртвое тело.
– Эй, парень, хорош уж валятся! – услышали они оттуда голос Мясникова, – ишь ты, разлёгся! Чего тебя, уговаривать, что ли!
– Дед, ты чего? – закричал не на шутку перепугавшийся Харатьев, – на тебя мерячка напала? Семён, Фёдора вязать его надо, а то худо будет!
Знали сибиряки, как внезапно нападает этот недуг, враз лишая людей разума. Многие, топятся в море или на реке, не помня себя. И помогает, если человека связать, да на пару дней без движения оставить. Многих после такого болезнь отпускала.
– Сейчас, старшой! – и Панкратов тут же вскочил с места.
– А верёвки у вас крепкие, хорошие, – вдруг услышали они знакомый голос, – ладно, иду. У вас там что, не мои ли поминки? – и «мертвый» швед рассмеялся, – без меня никак нельзя начинать! Мне, так самая большая доля положена!
– Да там много еды-то, пошли, – ответил дед, – заждались тебя. На всех хватит припасов!
Из сидевших у огня, кто покраснел, кто побелел. Настасья схватилась за свою косу, а Ерёма, поставив миску с ложкой на землю, побежал на голос. Дружок радостно залаял, и тоже рванул в палатку, виляя хвостом.
И вот, вышли все трое, с собакой, которая радостно подпрыгивала, стараясь достать до лица занового родившегося.
– Да, такое дело, и голова не болит, – говорил Алексей Ерёме, шедшему рядом, – так, кружится немного.
За ними, показался и дед. Занят был делом, веревку в клубочек сматывал, да всё охал, посматривая на ожившего.
– Ох, не мог ты, бесова душа, не рвать верёвку? Развязал бы, что тебе, трудно что ли? Я уж знал, что ты скоро очнёшься, – обратился Фёдор к Алексею.
– Да я, сказать честно, думал дождаться утра, да уйти. Дело было сделано, можно мне и домой возвращаться, что бы вас зря не пугать. Не понял я дед, что ты сразу узнал, кто я такой. И Настасья жива, не пропала. Так что всё хорошо.
– Я всё одно с тобой не уйду. Не стану там, на твоей заимке, жить, – упрямо сказала Алексею девица.
– И не надо. И не о тебе разговор. Мне тут обещали, что накормят?
– Так разве тебя стоит обманывать? Тем более, с едой. Какой дурень будет елбасы злить? – усмехнулся Фёдор, и наделил Алексея полной миской рыбы.
Другие только помалкивали. Молча артельщики поглядели на голову шведа, но не было и следа от пули, только небольшой синяк был оставался. И сказать было нечего. Был ведь убит? Точно, был. Воскрес, хотя лежал мертвее мёрвого? И это случилось. Не сказал Алексей, почему так получилось- значит не мог сказать, а чего спрашивать попусту? Опять расселись артельщики у костра, но не грустные, а радостные.
Семён и Андрей снова потягивали водку из кружек, словно та была клюквенным киселём, а Афанасий просто глаз не сводил с Настасьи.
– А кто такие елбасы? – тихо спросил Ерёма у деда, и опять поглялел на воскресшего.
– Так это старые, дивьи люди по-нашему, что здесь всегда жили. Не умирают они, и такие обликом, как наш гость. Высокие очень, в сажень, пепельноволосые, глаза очень светлые. Сибирцы их боятся очень. Рассказывают, один елбасы мог целое селение за ночь вырезать. А убить их нельзя, и они на деревьях, целыми неделями спят, когда хотят сил набраться. Давно про них люди говорят, а вот, увидеть в первый раз довелось, – рассказал Мясников.
– Ну, за здоровье Алексея! – поднял кружку Харатьев, – раз с поминками дело сорвалось! Но, мы не в обиде!
– И точно! – не стал спорить бессммертный, – и за вас!
Пир был ли это или не пир, но ужин всё же вышел знатный. Все наелись да перепились, а вот Афанасий с Настасьей всё у байдары шептались, и не стал им мешать Фёдор. Ещё раз проверил он, как был привязан к дереву старший каторжанин, и только тогда спокойно вздохнул. Можно и поспать было бы, даром, что у огня так и сидели и говорили Алексей с Ерёмой.
***
– Ну, что делать станем? Утопим каторжника в реке? – спросил, потягиваясь Алексей у старшого ватаги.
Харатьев поднял мокрую от воды голову на стройного и татуированного великана, умывавшегося рядом. Понимал, отчего елбасы хочет так сделать.
– В Петропавловске его приставу сдадим. Ничего, по Ваграну придём. Как и байдару, что они украли. Да не думай ты о плохом, кто его байкам поверит, что дескать, в Приобье бессмертный человек завёлся.
– Ну, тебе виднее, Афанасий, – ответил великан, зачерпнув ещё холодной воды в руки, и продолжая умываться, – здесь, кстати, за кустами, прямо у речки, золото есть. С двух пудов песка с четверть фунта намоешь, не меньше.
– Спасибо, Алексей. Или, тебя лучше Тивдой называть?
– Да, когда я среди людей, то имя Алексей мне привычнее, – усмехнулся он, – извини, что вас обманул. Но, сам пониманшь, не мог прямо сказать, всё равно бы не поверили.
– Не поверили бы, это ты точно сказал.
– Вот видишь, – усмехнулся великан, обтирая голову полотенцем.
– А Анастасию с собой заберешь? – неожиданно спросил Харатьев.
– Да она что, сундук что ли? Не подхожу ей, да и ладно. Ну, пошли, завтракать пора, и собираться мне надо.
Харатьев был обрадован словами елбасы. И то, понравилась ему эта девица. Но, в голове противненько крутилось и другое. А что бы он мог сделать, если бы бессмертный решил забрать девку с собой? Лучше об этом было и не думать…
– Каша поспела! – раздался крик Еремея, – есть идите!
– Ну, пошли старшой, – улыбнулся своей открытой улыбкой Алексей.
И то, смотришь на такого, и никогда не поверишь, что этот весёлый человек воин наипервейший. Только вот иногда, совсем иногда, у Афанасия стояла картина перед глазами, как рассправился этот великан с тремя разбойниками, как упали в мгновение ока, под его ударами, три, уже мёртвых тела. И как бы быстро он убил, и их тоже, если бы только захотел. И словно подслушав эти мысли, бессмертный тихо произнёс:
– Не стал бы я вас убивать. Не думай обо мне плохого…
А пока, они поднялись на берег, к костру, к так соблазнительно пахнувшей каше. Все ожидали их, и Красильников тоже. Харатьев увидел сейчас очень напряжённое лицо Ерёмы, и его валяющийся под деревом мешок, словно молодой старатель куда-то собрался. А тут подошёл и Фёдор, с виноватым лицом. Развёл широко руки, поклонился.
– Убёг поутру злодей. Хитрый подлец оказался, – произнёс покаянные слова дед, – не устерёг я! Ты уж прости, Алексей.
– Да ладно. Главное, байдары на месте. И с полицейским приставом нам общаться не надо будет, – нашёл умные слова Харатьев.
И то, нечего зря деда корить. Да и если, подумать, ждала бы здесь каторжанина глубокая могила, приготовленная для Алексея. Собирался его убить елбасы, и убил бы, это старшой знал очень хорошо.
– Плохо, что ушёл. Опять весть по тайге разойдётся, но надеюсь, никто не поверит каторжнику, – заметил бессмертный, – а каша где?
– Вот, – и ему миску протянул Еремей, и сам сел рядом.
Остальные тоже расселись неполалёку, и завтракали с явным удовольствием. А что? День наступал хороший, солнце светило ярко. Было уже тепло, после прохладной ночи. Прошлый, тяжкий, длинный и страшный день, с смертями и стразом, вчера и остался. И было видно, как все артельщики повеселели, оправились, и не было среди них унылых или постных лиц.
– Ну ладно… – проговорил Тивда, поднимаясь и откладывая миску, – пойду я, собираться мне в дорогу пора.
– А то оставайся, – предложил Харатьев, – с нами всё веселее!
– Точно, – пробасил Семён, – невесело же в тайге одному!
– Да и дел всяких хватает, – добавил Андрей.
Только Мясников помалкивал, да хитро улыбался, набивая свою старую трубочку добрым табачком. Потянулся за угольком из костра, закурил, и уселся в сторонке. Начал дым в небо пускать.
– Ну, так и есть, конечно, – усмехнулся бессмертный, – Было нескучно с вами. Но, надо уходить. Ты Настасья, оставайся, неволить тебя не буду.
Тут же, не смотря на других, Ерёма взял мешок, и подошёл к бессмертному.
– А ты возьми меня с собой, Алексей! – произнёс он.
– Сама же девица, понимаешь, о чем просишь? – улыбнулся бессмертный, так и держа своё кепи в руке, – знаешь, кто я такой… И вернуться уже не сможешь.
– Девка? – не поверил Харатьев, обернувшись на всезнаюшего Мясникова, – да ладно!
– Девица, а не парень, точно вам говорю! – рассмеялся дед.
– А чего ты молчал?
– Так ты, старшой, и не спрашивал. Чего мне без спроса в чужое дело лезть?
Другие артельщики вытаращились на Ерёму, не зная, что и как сказать. Примолкли, припоминая весь поход. Но, первый засмеялся Сёмён, за ним и Андрей.
– И не скажешь ничего, – пробормотал Андрей, потянувшись к кружке с чаем.
– Ага, – пробасил Пакратов, приглаживая ладонями волосы на голове.
– Прощения прошу у всей артели за обман. Мир хотела посмотреть, и до Петропавловска добраться. Там мои тётка и дядька живут. А зовут меня Ирина Ивановна Краснова, – и она поклонилась всем артельщикам, – так что же ты, Тивда, ответишь?
– Разве таким красавицам отказывают, – и бессмертный улыбнулся, – сейчас с собой не возьму. Через год, подумаешь, да сама решишь. Буду тебя ждать в трактире Машкова, в Петропавловске. А день этот будет… – И он поглядел на свои часы, – нет, лучше пораньше. Шестого июня 1913 года. А это возьми, в знак того, что ждать тебя буду, – и великан снял пальца большой золотой перстень, и вложил в руку девушки.
Та улыбнулась, но одеть, что бы не сваливался, смогла только на свой средний палец. Но и то, подарок смотрелся на правой руке очень красиво. Она снова посмотрела на рисунок- отлично изображённая голова девушки, в кокошнике, с прекрасным и печальным лицом.
– Обязательно приду, – ответила Ирина, – а это кто, на перстне?
– Мёртвая Царевна Альма. Она мне его на память и подарила.
Сказать честно, этих слов и не понял никто. Что за Царевна, и отчего сразу Мёртвая?
– Ну всё… Мне пора, -проговорил Тивда, – надо прощаться. Счастливо тебе, Афанасий, и тебе Фёдор. И вам, Семён и Андрей, – и обнялся с каждым из них, – и тебе, Настасья…
– А мне? – был кратким ответ другой девушки.
Не поняла Ирина, чего её обошли, и сама, встав на цыпочки, обняла бессмертного, и поцеловала. Сразу не отпустила, да и он стоял спокойно. Наконец, она отняла руки, а Тивда поддержал её за талию, удержал и мягко и осторожно поставил на землю. Он кивнул всем тем, кто оставался здесь, закинул за спину мешок и свой винчестер, поднял руку, прощаясь, и пошёл вниз, по берегу реки. Затем, побежал, и так быстро, что скоро скрылся за холмами, да так, словно его здесь и не было.
Харатьев задумчиво посмотрел туда, где исчез Тивда, повернулся к артельщикам. Те тоже выглядели слегка потерянными.
– И то, никто ведь нам и не поверит, – пробормотал Семён, – да я и сам бы не поверил, если бы кто сказал подобное!
– На смех поднимут, точно, – и Фёдор опять выпустил дым из своей трубочки, – помалкивать надо!
– Так и есть, дел… Видели Воскресение наяву… Вот чудо какое, – тихо сказал Андрей, – а Пасха уж давно была…
Одна Ирина, кажется, была сейчас спокойна и счастлива. Только иногда вытирала платком глаза. Но, посмотрела на растерянную Настасью, без конца теребившую узелок своего платка на голове. Больше не чувствовала она к девице неприязни или злости, ведь всё это от ревности было. И Ирина порывисто обняла её так радостно, как подруга, проговорила:
– Осталось ждать недолго. Меньше года, ведь сегодня уже двадцатое июня 1912 года!