– Константин Александрович Федин – старший следователь, – представился всем высокий, худощавый мужчина в сером помятом костюме, окинув собравшихся в комнате людей равнодушным, усталым взглядом. Было видно, что дела, да и все люди на свете, надоели ему до чертиков, но работа есть работа и с этим ему приходилось мириться. – Сейчас мы с вами, гражданка, поедем на место происшествия. Следственная бригада из областной прокуратуры тоже выезжает на место… И чего вы ее в Москву потащили? Подмосковные следователи на месте разобрались бы в происшествии, а не я…
По его авторитетной версии выходило, что «дорожного инцидента», о котором столько времени с пеной у рта спорило все мужское «население» поста ДПС, вовсе и не было.
Виновницей произошедшего преступления была не машина гражданки Чичериной, вернее, не сама гражданка Чичерина-водитель, управляющая своей машиной, а кто-то другой, пока неизвестный, стукнувший несколько раз несчастную женщину по голове (очень возможно, что это сама гражданка Чичерина, не Чичерина-водитель, стукнувшая женщину по голове и, испугавшись содеянного, повезла ее в больницу). И теперь следственные органы будут искать этого «кого-то» (а возможно, уже нашли этого «кого-то»), а гражданка Чичерина-водитель (не сама лично гражданка Чичерина) автоматически переходила из разряда подозреваемых в разряд свидетелей.
– Слава Богу, что все разъяснилось! – облегченно вздохнула Кира и выразительно посмотрела на сидящего за письменным столом старшего лейтенанта Миронова. – А то некоторые здесь уже записали меня в преступники.
Гаишник хмыкнул и разочарованно закурил – а все так удачно складывалось: вот тебе пострадавшая, а вот тебе и виновница дорожно-транспортного происшествия.
– Женщина и девочка пока живы, но врачи ни за что не ручаются, – продолжал говорить следователь, глядя в огромное окно на бегущие мимо поста автомобили. Говорил он с отсутствующим видом, отвернувшись от людей, и непонятно было: то ли он размышляет вслух, то ли информирует подчиненных о произошедших событиях. – Жаль, если она умрет. Дети почему-то всегда оказываются крайними в родительских разборках…
Не понимая, о чем идет речь, Кира переглянулась со старшим лейтенантом Мироновым и пожала плечами – похоже, следователь был озабочен судьбой еще какой-то женщины с ребенком, но какой именно не уточнял.
– Поехали, – задумчиво произнес следователь, не двигаясь с места.
Это состояние «полного отсутствия при явном присутствии» Кире было хорошо знакомо – иногда задумавшись о своем (что греха таить, была у нее такая привычка: думать о постороннем, чтобы не зацикливаться на происходящем), она выпадала из неинтересного разговора, чем часто вызывала нарекания свекрови. Маргарита Леонидовна рассерженно шипела ей в лицо справедливые замечания, не слушая Кириных извинений, и потом долго выговаривала Анатолию недовольство невесткой.
Вспомнив о свекрови, Кира опустила глаза в пол и тихонько вздохнула – свекровь всегда винила ее в ссорах с мужем, даже если Анатолий был на двести процентов неправ.
Что будет, когда она узнает об их разводе?
Пока Маргарита Леонидовна думает, что это очередная размолвка между ними, которую можно устранить обыкновенными разговорами и извинениями, поэтому так страстно и уговаривала Киру поехать к Анатолию мириться…
А Кира повезла на встречу документы о разводе!
Какой удар для ничего не подозревающей женщины!
Отношения со свекровью у них были вполне сносные – вежливо-воинствующие, но Киру они вполне устраивали: жили они далеко друг от друга и нечастые визиты Маргариты Леонидовны ее не напрягали.
Свекровь не лазила по шкафам, не проверяла полы под кроватями на наличие пыли, не высказывала при девочках своего недовольства невесткой – и на том спасибо – иногда даже хвалила ее стряпню, особенно пироги и холодец, но они, как были чужими людьми, так и остались ими после стольких лет знакомства, хотя и считались довольно близкими родственниками.
Кира пригладила растрепавшиеся волосы и тоже посмотрела в огромное окно на бегущие мимо автомобили (и на стоящие невдалеке тоже), пытаясь прогнать из головы мысли о свекрови, не относящиеся к ее теперешнему «делу» – ей бы сейчас со своими проблемами справиться, а она волнуется о свекрови.
Ну, поплачет Маргарита Леонидовна, поругается, пообвиняет ее, как всегда, во всех грехах и успокоится – многие пары расходятся и ничего, живут дальше…
Продолжая неподвижно стоять у окна, следователь тщетно пытался сосредоточиться на работе, но собственные, неразрешимые проблемы непомерным грузом давили на плечи. Плечи его ссутулились, руки безвольно повисли вдоль тела, и лишь на затылке из двух едва различимых макушек задиристо топорщили в разные стороны прядки волос, не сдаваясь напастям.
Гаишный лейтенант Миронов аккуратно сложил в папочку протокол и показания бывшей подозреваемой, а ныне свидетеля криминального происшествия, громко щелкнул угловыми резинками и выжидательно посмотрел на старшего по званию.
Вздрогнув от резкого звука резинок, Федин обернулся, окинул собравшихся такими же серыми и помятыми, как и его серый костюм, глазами и первым вышел из помещения ДПС.
Всю дорогу, чувствуя себя Иваном Сусаниным (полицейские машины следовали за ней по пятам), Кира переживала, что не найдет то место, где она остановилась в первый раз. Но страхи ее оказались напрасными: место она узнала сразу – на пыльной обочине четко отпечатался след шин «Ягуара» и в придорожной траве валялась скомканная испачканная кровью тряпка.
Машины остановились на довольно приличном расстоянии от места происшествия, и все полицейские чины вышли из машин, Киру же строго «попросили» оставаться в своей машине («А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!») – ее следов на дороге и обочине и так было предостаточно.
Следствие пошло своим чередом: сотрудники следственных бригад совещались, суетились вокруг отпечатков шин, делали слепки всевозможных следов, фотографировали, измеряли, записывали, постепенно перемещаясь все дальше и дальше от дороги, и, в конце концов, все до одного скрылись в редкой, березовой роще.
Посидев немного в одиночестве и поскучав, Кира все же ослушалась строгого приказания и вышла из «Ягуара».
Она выпустила из машины Лариона, поставила клетки с попугаем и Пончиком на зеленую травку подальше от дороги и, закрыв глаза, подставила лицо солнечным лучам, наслаждаясь тишиной и покоем.
Засидевшийся в машине пес радостно носился за бабочками по высокой, густой траве, пугая своим лаем сидящих на ближайших ветках птиц. Капитан Флинт, спрыгнув на дно клетки, пытался достать сквозь прутья понравившуюся травинку, а Пончик с наслаждением поедал только что сорванные хозяйкой свежие листья одуванчика, исходящие липким, молочным соком.
И все они были по-своему счастливы!
Слушая пенье птиц и шелест листьев под теплым ветром, Кира постаралась думать о приятном и у нее, конечно же, это получилось: улыбаясь, губы ее зашептали странное не привычное для русского мужчины имя…
Она и не заметила, как вернулись озадаченные представители правопорядка: похоже, ясность в этом деле для них так и не наступила.
Первые же вопросы следователя стерли с лица Киры блаженную улыбку.
– Как вы оказались на этой дороге? – открывая блокнот, поинтересовался Федин – он не верил в случайные совпадения, по нескольку раз перепроверял совпадения и все-таки сомневаться в их достоверности.
Кира достала из сумочки солнечные очки и, надев их, отгородилась от пристального, мужского взгляда темными стеклами.
– Вот там, – Кира ткнула пальцем в папочку с протоколом и ее показаниями в руках следователя, – есть ответы на все интересующие вас вопросы, а также все мои телефоны, адрес квартиры и даже дачи. Теперь я могу ехать домой?
Следователь нарисовал на чистом листе блокнота кружок, пририсовал к кружочку «лучики-колючки», нарисовал внутри глазки и ротик и, немного посмотрев на получившееся солнышко, опять поинтересовался:
– Скажите, зачем вы повезли потерпевшую в больницу? Многие невиновные тут же уехали бы с места преступления, не говоря уже о виновных.
– Так я могу ехать? – не отвечая на вопрос, переспросила Кира – она не знала, как объяснить свой… опрометчивый поступок.
Что поступок был именно опрометчивый, она теперь хорошо понимала, но вопреки своему пониманию, считала, что поступила правильно – случись та же ситуация, она все равно бы помогла женщине, с той только разницей, что позаботилась бы о свидетеле своей невиновности.
– Можете ехать, – разрешил Федин, не глядя на свидетельницу, и пририсовал блокнотному солнышку длинный звериный нос – ежик ему понравился больше, чем солнышко: он точнее отражал характер свидетельницы, быстро запихивающей в свою шикарную иномарку клетки со зверями.
И все-таки, сев в машину и включив зажигание, Кира не удержалась от резкого ответа.
– Считайте, что я не уехала с места преступления с дуру, – открыв окно, сказала она следователю, глядя на него поверх солнечных очков. – Но честно обещаю вам, что в следующий раз я обязательно сбегу – ибо в нашей стране за добрые дела не воздается по заслугам, а приходится нести наказание.
Всю дорогу до Москвы Кира не могла успокоиться: ей не верили, в ее бескорыстных поступках сомневались, рассматривали их сквозь лупу и искали корыстные мотивы. И им было не важно, что она говорила правду – «правду, и ничего кроме правды!», они все равно ей не верили.
В других обстоятельствах она бы просто презрительно дернула плечом и ушла бы с гордо вскинутым подбородком и выпрямленной спиной, но недоверие служителей закона было гораздо серьезнее, чем недоверие простых людей, не обличенных правами задерживать и карать, и грозило ей большими неприятностями.
Эти неприятности, как всякого здравомыслящего человека, ее, конечно же, пугали, хотя она и не признавалась себе в этом, наивно веря в закон и справедливость.
Она хотела пробежаться по магазинам и заняться подготовкой к завтрашнему дню рождению, но вспомнила о просьбе Дмитрия Викторовича и решила снова заехать к Ираиде Брониславовне Каплан и отдать злополучные ключи от ее же квартиры – обещания свои Кира старалась выполнять, ибо была обязательным человеком.