Уличные фонари были погашены, ночь завернулась в тонкие белые облака, которые отбрасывали слабый свет на заросший сорняками двор и удерживали зной, как одеяло. Атланта летом – удушающая и сырая. По причине вздернутых нервов и влажной духоты по лицу градом катился пот – от линии роста волос на потемневшие скулы. Я была в гриме и одета для ночной работы. Присев у входной двери, порылась в своем черном холщовом рюкзаке, нащупывая Тома. Во всяком случае, я называла эту штуку «Том», как в том выражении «Любопытный Том», – 36-дюймовую оптоволоконную трубку с миниатюрным экраном на одном конце и электронным глазом на другом. На такой работе Том избавляет от многих ошибок. Покрутив, я засунула крошечную трубку под дверь и довольно неплохо разглядела переднюю комнату.
Объект наблюдения, рецидивист Антонио Джонсон, неоднократно совершал насильственные преступления. Он гулял на свободе уже два месяца после того, как снова ограбил магазин. Три недели назад я выследила его в Канаде, но потом потеряла след. Однако его бывшая жена жила в Атланте, и Джонсон уже преследовал ее в прошлом. В ее доме вновь начались телефонные звонки, и звонивший бросал трубку. Благодаря помощи друга из полицейского управления Атланты эти звонки удалось отследить. Они привели к телефону-автомату в задрипанном мотеле в Вест-Энде Атланты, где вовсю торговали крэком. Я нашла там людей, которые знали Джонсона. Один из них сдал его всего за тридцать долларов. Джонсон нашел себе пристанище в доме на Джонсборо-роуд, недалеко от бульвара и федеральной тюрьмы. Там даже местные жители проверяют на светофорах двери своих машин, а народ, что ездит на работу из других мест, после наступления темноты обходит этот квартал стороной.
Я видела его на трехдюймовом экране: он сидел на рваном диване, закинув ноги на край деревянного журнального столика. Похоже, один. В правой руке пиво, левая лежит на коленях и частично скрыта из поля зрения. Ты что-то там прячешь, бугай?
Во влажном воздухе, над сладковатым, тошнотворным запахом мусора и кислятины пустых пивных банок, над крыльцом витал дрянной запашок чего-то синтетического вроде суперклея и пенопласта.
Я сняла пистолет с предохранителя и постучала во входную дверь. Я собиралась задействовать свой лучший голос попавшей в беду женщины, готовясь сказать, что мне нужен телефон, или, что я проколола шину, да что угодно, лишь бы мне открыли дверь. Я не была уверена. Я научилась импровизировать с тех пор как стала работать одна.
Джонсон не колебался ни секунды. В свой крошечный окуляр я мельком увидела, как за секунду до того, как в двери рядом с моим ухом он проделал дыру размером с мяч для софтбола, у него на коленях что-то дернулось. Грохот выстрела был сродни пушечному. Дверь разлетелась в щепки, а я, слегка оглушенная, мигом соскочила с крыльца на более безопасную территорию.
Еще один выстрел. Передние окна как будто взорвались. Осколки разлетелись во все стороны, словно шрапнель. Я сжалась в комок рядом с крыльцом. Почувствовав на шее и руках уколы, поняла, что порезалась, но тут же приподнялась – на достаточную высоту, чтобы выстрелить в сторону переднего окна. В мои планы не входило его пристрелить. Лишь припугнуть, чтобы он слегка отступил…
Затем наступила тишина.
Пригнувшись, я поднялась по ступенькам крыльца и подобралась к двери. По-прежнему тихо. Я попыталась просунуть руку в дыру в двери, дотянуться до замка и отпереть ее. Вот тогда-то я услышала его. Дробовик. Проклятый помповый механизм. И если вы когда-нибудь слышали этот звук, то никогда его не забудете. Цевье скользит назад, одна гильза выбрасывается, другая входит в патронник, затвор защелкивается. Если у вас набита рука, это занимает доли секунды, а у Джонсона было предостаточно практики.
Я прижалась спиной к дому, вздохнула и мгновение выждала. В таких ситуациях быстрая проверка реальности никогда не бывает лишней. Неужели я и вправду хотела, чтобы в ходе поимки этого парня меня грохнули? Черт, нет, только не это. Но жажда адреналина одержала верх. Выброс адреналина, какой всегда случается в такие моменты, толкнул меня вперед, а не назад, что, возможно, наиболее наглядно иллюстрирует разницу между теми из нас, кто занимается подобными вещами, и нормальным населением.
Бум! Джонсон вновь выстрелил из дробовика. Я почувствовала это ногами. Примерно так же содрогается земля во время фейерверка. Вероятно, он сам делал себе патроны. Одному Богу известно, чем он стрелял в меня. Вылетел еще один кусок дверного полотна. Затем последовал треск очереди из автоматического оружия.
На счет три, сказала я себе…
Один… Два… Два с половиной… Две и три четверти. Твою мать! Три!
Я спрятала все, что у меня было, за одним из черных армейских ботинок, которые надеваю для таких случаев, и прицелилась в место прямо над ручкой входной двери. Расколотая и распахнутая, она уже не оказывала сопротивления. Я прижалась спиной к дому и стала ждать.
Тишина.
Сжимая обеими руками рукоятку «Глока», слыша, как в груди громко колотится сердце – так, что я чувствовала, как у воротника рубашки пульсируют вены, – я вышла из-за угла и оглядела переднюю комнату, гостиную, совмещенную со столовой. За ней были видны кухня и коридор. Я прикидывала, где тут место для двух спален и ванной. Прежде чем сделать шаг, какое-то время потопталась снаружи, считая двери и окна. Так где же он? В спальне? В коридоре?
Затем – хлоп, хлоп, хлоп. Я упала на пол, вкатилась в крошечную столовую и выпустила несколько пуль – на тот случай, если у него возникнут какие-либо мысли о том, чтобы найти меня.
– Я пристав! Взыскание залога, мистер Джонсон! Бросайте оружие и выходите с руками за головой. Немедленно!
– Цыпочка? – крикнул в ответ Джонсон и рассмеялся. – Даже не подумаю!
Затем я услышала, как открылась задняя дверь и хлопнула противомоскитная сетка на ней. Я бросилась на кухню: дверь была наполовину сорвана с петель, а дальше за ней в темноте подпрыгивали белые буквы на футболке Джонсона, бежавшего через задний двор к забору. Я метнулась во двор и не без удовлетворения наблюдала за тем, как Джонсон приближается к забору и калитке. Я оставила там кое-что на такой случай, что с моей стороны было весьма предусмотрительно.
Результат не заставил себя долго ждать. Это был крошечный дворик с забором из сетки-рабицы и подковообразным рычагом на калитке. Джонсон схватился за забор, и как только попытался перемахнуть через него, бело-голубая вспышка взрыва отбросила его назад. Просто немного черного пороха, небольшое количество вазелина, батарейка и пара проводов, плюс несколько фейерверков, чтобы остудить его прыть. На расстоянии пяти футов в ушах зазвенело. Пару секунд мне пришлось пробиваться сквозь миллион крошечных лампочек-вспышек.
Джонсон лежал неподвижно, как слизняк. Держа наготове «Глок», я осторожно приблизилась к нему и проверила его на предмет признаков жизни. Дыхание нормальное. Просто вырубился. Я вытащила из-под него его большие руки. Ладони были обожжены.
– Я не думала, что все будет так драматично, – сказала я его обмякшему телу, застегивая на запястьях наручники и продевая вокруг талии и через наручники ремень. – Просто я ни хрена не смыслю во взрывчатых веществах. – И перевернула его на спину.
Затем, держа в каждой руке по ботинку тринадцатого размера, я попыталась тащить его. Черт. Этот тип весил, по крайней мере, двести шестьдесят фунтов [2] и был тяжел, как камень. Я же – на цыпочках – ростом пять футов пять дюймов [3] и вешу всего ничего, если не выпью достаточно воды. Я передвинула его дюйма на три, но потом сдалась. Можно было бы воспользоваться мобильником и вызвать на помощь полицию, но шутки про слабенькую девочку крутились бы потом в отделе еще несколько недель.
Я плюхнулась на землю и ткнула «Глоком» ему в ребра.
– Давай, Толстяк, просыпайся.
Он поднял веки и целую минуту смотрел в пустоту, прежде чем его взгляд обрел фокус.
– Привет, – весело сказала я и посветила фонариком в его налитые кровью карие глаза. Фонарик я держала на полицейский лад, над плечом возле лица. – Вспомнил меня?
Он сердито заизвивался, но как только понял, что его руки скованы за спиной, издал хрюкающие животные звуки.
– Что ты предпочитаешь? Сам доставишь свою толстую задницу к моей машине – или хочешь, чтобы я позвонила в полицию?
– Кто ты, если не легавая?
Я задумалась. Кстати, неплохой вопрос.
– Как только я это пойму, дам тебе знать, – пообещала я, вновь подтолкнула его, чтобы он встал на ноги. Увы, без помощи рук сделать это было крайне трудно. Я встала позади него и снова подтолкнула. – Ты когда-нибудь задумывался о диете?
– Тебе это нравится, сука, – заплетающимся языком пробормотал Джонсон; похоже, его слегка развезло. – Тебе нужен Антонио. Ты сама это знаешь.
О да, давай-давай. Ничто не сравнится со старым жирдяем с несколькими тюремными ходками.
– Хорошо, Толстяк. Давай мы с тобой прокатимся.