Глава пятая

В школу утром я уезжаю уже после того, как дядя Тай отправляется на раннее заседание кафедры. Включая зажигание, я почти представляю, как «Бесси» закатывает глаза. Но в кои-то веки машина игнорирует холод и заводится сразу – причем мурчит как кошка.

Дафну и Карлу в раздевалке я не застаю, что совсем не удивительно. Корин, обычно подвозящая их в школу, считает абсурдным проживать всю жизнь по расписанию (это удел придурков, считает она). И подруги нередко врываются в класс перед самым звонком.

Вот и сейчас мне придется слоняться по раздевалке в ожидании их. Обычно это не является проблемой, ведь мой шкафчик соседствует со шкафчиком Форда. Но сегодня я на парня злюсь. И вполне обоснованно.

Пока я приближаюсь к шкафчику, Форд стоит ко мне спиной. Но его плечи напрягаются в ту же секунду, как только он слышит мои шаги. Обернувшись, парень встречает меня возмутительной улыбкой – во весь рот.

– Что, черт возьми, вчера было? – призываю я друга к ответу. – Ты променял меня на близнецов Миллеров?

Форд моргает. Он парень симпатичный, хотя и не мой типаж. Тот случай, когда зубная паста на вкус приятная, но проглотить ее тебе не хочется. В его внешности – с вьющимися каштановыми волосами, бледной кожей, покрывающейся веснушками от солнца, и крошечной родинкой над губой – есть что-то ангельское. Слишком ангельское. Нос Форда немного сглаживает это впечатление, но явно недостаточно.

– Прости, – понижает голос парень, словно пытается задобрить разъяренного тигра. – Я полностью потерял счет времени… А ты знала, что у Ника Миллера самая потрясающая коллекция…

– У Ника? – перебиваю я. – Ты уже зовешь его Ником?

Форд меняет тактику. Теперь он смотрит на меня злобно:

– Знаю-знаю, я самый хреновый друг в мире. Да только у меня есть кое-что, чтобы доказать тебе обратное.

Мне бы прикусить язык, но я на взводе, и остановиться мне трудно.

– Ты принес мне подарок? Но до моего дня рождения еще две недели.

Увы, Форд уже сознает, что сумел вызвать у меня интерес. Я понимаю это по самодовольному жесту, которым он указывает на мой шкафчик.

– Он там? – Проникшись подозрительностью, я набираю код и с треском открываю дверцу.

Но в шкафчике нет ничего такого, что бы заставило меня подскочить от радости или пустить слюнки. Зато и не воняет ничем. Хоть это хорошо. Сначала я не замечаю ничего необычного, но затем мой взгляд падает на клочок бумаги. Я поднимаю его и вижу… Форда, смотрящего на меня с четырех снимков. Все фотки сделаны в последовательности, как сценки комикса, – этакий рассказ в картинках. На них Форд пялится в камеру, расстегивая рубашку – по одной пуговице в каждом кадре, – вплоть до четвертого снимка, на котором он безуспешно пытается лизнуть свой сосок.

Прикусив щеку, чтобы не засмеяться, я вскидываю на парня глаза.

– Это чтобы вам было на что мастурбировать, миледи, – подмигивает мне Форд.

Выговор кокни в духе Дика Ван Дайка из «Мэри Поппинс» вкупе с абсурдной наглостью Форда – это уже перебор! Я стараюсь сохранить сердитый вид, но тщетно. С губ срывается смешок, и я сдаюсь.

– Эти фотки будут стоить целое состояние, когда я стану знаменитым голливудским актером, – добавляет Форд, когда мой смех затихает.

– Я все равно не прощаю тебя за вчерашнее, – бурчу я, но сама признаю: это ложь.

За время нашей дружбы мы с Фордом играли в такую игру несчетное число раз. Однажды, на мой десятый день рождения, он сказал мне, что слишком болен, чтобы покататься со мной на коньках, а потом я узнала истинную причину отказа: он просто не мог оторваться от своей новой игровой приставки. В другой раз, уже в промежуточной школе, Форд позаимствовал у меня велосипед, и тот каким-то странным образом оказался в речке. А в прошлом месяце Форд попросил меня заехать за ним после кинопробы в городе и позабыл сообщить мне об ее отмене.

– Вы, как всегда, правы, моя королева, – хмыкает парень. – Это непростительно.

– И мне нужен полный отчет обо всех изменениях в интерьере, которые сделали Миллеры.

– Ну разумеется!

– Только тогда я приму твое странное, чтобы не сказать дебильное, предложение мира, – со вздохом выговариваю я.

Каждый раз Форд дурачится. И я, как последняя идиотка, на это ведусь. Но разве вы иначе обращаетесь с друзьями? Разве вы не терпите их идиотские выходки?

Форд многое сносит от меня после смерти моих родителей. Он постоянно побуждает меня что-то делать – ходить на вечеринки или в кино. Пытается уговорить, если я отвечаю «нет». А когда я категорически отказываюсь, он тоже никуда не идет, остается со мной. И мы вдвоем сидим рядышком в моей комнате и молча играем в Rocket League. А еще Форд всегда отвечает на мои звонки, когда мне необходимо выговориться. Даже если я звоню ему в три часа ночи, а утром в школу.

Форд никогда не изменится. Ни в лучшую ни в худшую сторону. Мне просто нужно с этим смириться и принимать его странные подарки-извинения.

Я собираюсь положить фотки в сумку, но Форд выхватывает их у меня и, вынув изо рта жвачку, прилепляет к внутренней стенке моего шкафчика.

– Это отвратительно!

– Как твое лицо, – кивает парень.

Я ударяю его по предплечью. Конечно, не настолько сильно, чтобы причинить боль. И все же я жду: сейчас Форд начнет стонать, тереть плечо, устроит, как обычно, целое представление. Но вместо этого он поднимает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. Я отскакиваю:

– Ты что?

– Тушь размазалась, – поясняет парень. – А что ты делала в саду вчера вечером?

Черт!

– Ты догадался, что это была я?

– Конечно. Кто еще будет шариться по саду без фонарика?

– И Доминик знает, что это была я?

– Нет. – Глаза Форда искрятся непомерной гордостью. – Я отвел от тебя все подозрения. Сказал, что ему привиделся призрак одного из прежних обитателей усадьбы. Кстати, пожалуйста.

– Спасибо, – одариваю я Форда искренней благодарной улыбкой.

Мне сейчас меньше всего нужно, чтобы Миллеры обвинили меня в проникновении в их частные владения.

– Ты не ответила на мой вопрос, маленькая змеюшка. Зачем ты туда приходила?

– Пошпионить, – говорю я. – Я дико приревновала тебя к близнецам Миллерам.

Толика правды в моих словах есть, но я приправляю ее достаточной долей сарказма, чтобы Форд закатил глаза. Всю правду я ему открывать не хочу. Форд не знает о рисунках, которыми я расписала стену павильона. Во-первых, мне неловко признаться ему в том, что я, в сущности, выполняла домашнее задание своего психотерапевта, доктора Эренфельд. Во-вторых, это все слишком личное. Я знаю, что в любой момент могу поговорить с Фордом о том, что меня волнует или тревожит, но в то же время… Мне не всегда этого хочется. Я не хочу быть другом, который постоянно уповает на постороннюю помощь. Грузит других своими проблемами – и ничего больше.

– Просто… – пытаюсь я судорожно подыскать правдоподобное и уважительное объяснение своему ночному вторжению в сад.

Это нелегко – Форд прекрасно различает, когда я гоню пургу.

– Прочь с дороги, рабы!

Вскинув глаза, я вижу Карлу, скалящуюся над какими-то замешкавшимися десятиклассниками, пока они с Дафной уверенно маршируют ко мне. Сегодня волосы у Карлы заплетены в дюжину маленьких конусообразных рожек, а тень подруги уверенно движется впереди – суровая и остроконечная, как крылья летучей мыши.

– Похоже, мне пора… – Форд поворачивается к открытому шкафчику, игнорируя мое ну очень недовольное лицо.

Ненавижу его за то, что он избегает моих подруг.

– Ты подготовилась к тесту? – не заморачиваясь приветствием, осведомляется Карла.

– Конечно, – отвечаю я, но мы обе знаем: я практически не занималась.

Просто математика мне неинтересна. Скучный предмет. А вот Карле она нравится настолько, что она даже участвует в математических конкурсах и олимпиадах.

– До выпускного всего несколько месяцев, – напоминает мне подруга.

– Я в курсе.

– И ты ведь хочешь закончить учебу?

– Иди ты на фиг, – огрызаюсь я.

Но Карла права. Наш классный руководитель мистер Хэмиш уже делал огорчительные намеки по поводу летних художественных курсов или оставления меня на второй год. По-видимому, в его представлении на оплакивание погибших родителей довольно года, а утрата отчего дома и семейного бизнеса вообще не учитывается. Так что на снисхождение мне надеяться не стоит, и никакие поблажки в школе мне не светят. Но я просто не могу сосредоточиться на учебе, за исключением уроков рисования.

– Ава, – дергает меня за рукав Форд. – Ты это слышала?

Лишь развернувшись всем корпусом, я замечаю в коридоре кучку второкурсников, облепивших Матео Меделя из съемочной шайки-лейки близнецов Миллеров.

Матео – капитан футбольной команды. Он латиноамериканец, с природным насыщенно-медным оттенком кожи, с улыбкой, готовой в любой момент заиграть на лице, и нулевой координацией вне футбольного поля. (У его грузовика больше вмятин, чем у «Бесси», а она прожила долгую и насыщенную приключениями жизнь.)

Раньше я считала Матео нормальным парнем – для футболиста, по крайней мере. Но как только он связался в прошлом году с близнецами Миллерами, он начал им подражать – буквально во всем – и заделался киноманом. Сейчас он, похоже, втирает что-то уже собственным фанатам, подкрепляя свои слова размашистыми жестами.

Рядом с Матео – как всегда, молча – стоит Каспер, последний участник ансамбля близнецов Миллеров. Думаю, они с Матео – пара, но так ли это в реале или просто коридорные сплетни, точно не знаю. Я никогда не разговаривала с Каспером, знаю его только по их видео как одного из охотников за привидениями, который якобы чувствует эти сущности в любых местах, где ребята устраивают съемки.

Каспер – худощавый, небрежно одетый, очень симпатичный парень с растрепанными русыми волосами и карими глазами (представьте себе обесцвеченного Тимоти Шаламе). И я всегда считала его робким и застенчивым, пока он не начал сниматься в «Земле призраков».

– …Она сначала лежала лицом вниз, просто плавала на мелководье, но, перевернув ее, он сразу понял, что она мертва…

– О чем это они? – шепотом справляюсь я у Форда.

Он отвечает, не отрывая глаз от Матео:

– Сегодня утром, гуляя с собакой, его отец нашел у подножия водопада тело девушки.

– Тело? Кого?

А Матео продолжает распинаться перед своими слушателями поневоле:

– Волосы опутали ей лицо, ему пришлось раздвинуть пряди. И в этот самый момент отец по-настоящему испугался. Потому что у девушки не было глаз! В натуре не было! На него уставились лишь пустые глазницы.

Вспомнив чье-то холодное дыхание, обдавшее мне затылок, я вздрагиваю. Нет, не может быть! Матео наверняка привирает насчет глаз. Он это выдумал! Но по толпе учеников уже пробегает шепоток о Мертвоглазой Сейди.

Мертвоглазой Сейди жители Бурден-Фоллза окрестили призрака, якобы периодически наведывающегося в поместье Тёрнов – особенно на водопад. Это юная девушка, блуждающая по земле в поисках своих утраченных глаз. По слухам, она была убита у водопада и убийца или убийцы выкололи ей глаза в каком-то жутком ритуале, навсегда привязавшем ее дух к усадьбе.

И у меня срабатывает инстинкт защитника, замешанный на праве собственности – пускай уже отторгнутой от Тёрнов, но в душе все еще полагаемой своей. Точно так же я реагирую на любое упоминание о самой усадьбе. Мне хочется защитить Мертвоглазую Сейди. Не дать ее в обиду. Но ведь в действительности она мертва. И не важно, во что верят люди. Не важно, что мама тоже верила в эту легенду.

– Матео прислал мне фотку, сделанную на месте его отцом, – говорит Форд. – Какая-то белая девушка с длинными светлыми волосами. Я ее не знаю. Хочешь глянуть?

– Нет! Фу! Ни за что! А почему это Матео шлет тебе фотки? – набрасываюсь я на Форда.

Насколько мне известно, они с Матео никогда не были друзьями. Форд пожимает плечами – как будто это в порядке вещей.

– Скорее всего, глаза выскочили из глазниц трупа при ударе о воду… если это вообще правда, – вмешивается Карла, как всегда она старается найти логическое объяснение. – Возможно, Матео просто придумал это, чтобы заработать себе очки на Сейди.

– И все же… – бормочет Дафна, и наши взгляды встречаются.

– Легенда о Сейди – всего лишь выдуманная история, – мотаю головой я.

– А может быть, глаза этой девушке выклевала какая-то птица или выцарапал какой-нибудь зверь, – не сдается Карла. – Помните, что случилось с ягнятами мистера Хейса?

Я помню. Это было просто отвратно. Было время ягнения, и у мистера Хейса – ближайшего к нам фермера-овцевода – уже народилось с дюжину новых ягнят. Но однажды утром он пошел проверить отару и обнаружил у всех ягнят выклеванные глаза. Их атаковали вороны. Увиденное настолько потрясло старого фермера, что у него случился сердечный приступ. Он упал и умер прямо посреди своего поля.

– Тогда тоже весь наш городок шептался о Сейди, – многозначительно договаривает Карла.

– Да, – подтверждаю я, хотя одна из моих половинок сомневается в том, что нынешний случай из того же разряда.

Та самая половинка, которая помнит, как мама рассказывала о некоторых Тёрнах из нашего рода, незадолго до своей смерти видевших Сейди, а папа покачивал головой над газетой, которую не читал. Потом мама переводила взгляд с него на меня и говорила: «Мы тоже увидим». Только эти три слова. И я не знаю, кого она подразумевала под «нами» – себя и папу, себя и меня или всех.

– Безглазое тело всплыло возле усадьбы Тёрнов. Разве ты не усматриваешь в этом поразительного совпадения? Я хочу сказать, это ведь рядом с тем местом, где якобы… ну, не живет, а… бродит Сейди, – вставляет Дафна.

– Продолжай, – побуждаю я Карлу, замечая, что ее терпение уже на нуле.

– Глаза – это первое, чего лишается умерший человек. Их либо выклевывают птицы, либо они сгнивают, либо – как в этом случае – их выбивает из черепа при ударе о каменистое дно водного бассейна. Шутка ли – упасть с высоты в шестьдесят футов!

– Жуть, – бормочет Дафна, и она права.

Меня к этому моменту уже мутит.

– Но, – добавляет Карла, – если Мертвоглазая Сейди действительно появляется у водопада, убивает людей и крадет их глаза, то почему она не пришла за тобой? Ты ведь столько лет прожила в усадьбе! И… давай смотреть правде в глаза: бегаешь ты не больно быстро.

– Верно подмечено, Кар. Для призрака-убийцы я бы стала легкой добычей, – стараюсь я сохранить невозмутимость.

И все-таки подскакиваю, когда на меня налетает один из второкурсников, обходящих нашу компанию, чтобы подобраться поближе к Матео – тот все еще отвечает на расспросы в центре толпы.

– А как вы думаете, кто эта девушка? – спрашивает Дафна.

Я собираюсь передать ей слова Форда о том, что девушка ему не знакома, как вдруг встревает Карла:

– Ну конечно, это Клэр Палмер.

Мне требуется секунда, чтобы вспомнить прозвучавшее имя. А затем я вспоминаю ее фотографию в местных новостных репортажах – улыбающаяся девушка с длинными белокурыми волосами и брекетами на зубах.

– Та, что пропала на прошлой неделе в Киннертоне?

Клэр Палмер тогда все репортеры уделили внимание. Целую минуту! А потом выяснилось, что у этой девушки была интрижка с местным сенатором, и о ней мгновенно перестали говорить.

– Она не просто пропала. – Тон Карлы сделался деловито-рассудительным. – Клэр Палмер пошла к реке выгулять собаку, но домой так и не вернулась. Должно быть, упала в реку, и ее унесло вниз по течению. Думаю, там и свидетель был, который видел, как она пыталась вытащить из воды свою собачонку.

– Но это случилось больше недели назад, – говорю я. – Не могло же ее выбросить на берег только сейчас?

Карла пожимает плечами:

– Может, ее так и крутило у подножия водопада все это время, откуда нам знать? Временной разрыв как раз подтверждает мою версию о том, почему она лишилась глаз, если все это правда.

Дафна закашливается, и я, вскинув глаза, вижу, как к толпе, собравшейся вокруг Матео и Каспера, подходят близнецы Миллеры. Фрейя, как всегда, впереди. С решительным видом распихивает ребят, чтобы подступить к Матео, за ней шлейфом колышутся ее длинные пламенно-рыжие волосы.

Меня Фрейя игнорирует – она замечает меня лишь тогда, когда хочет выпендриться, набить себе цену. Взяв Матео за руки и наклонившись, Фрейя шепчет что-то парню на ухо. А у меня в голове мелькает вопрос: уж не с ним ли она вчера вечером щебетала по телефону? Да, я считала Матео геем, но, может, он бисексуал?

Как бы там ни было, не мое это дело. Я снова поворачиваюсь к Форду, когда мой взгляд падает на Доминика Миллера, маячащего за толпой. Бледное серьезное лицо и черные, тщательно причесанные волосы. Воротник пошитого на заказ шерстяного пальто поднят – наверное, потому, что холодно. Но поднят он так, что выгодно демонстрирует и подчеркивает линию подбородка Доминика. Острую как бритва. Проведи я по ней пальцем, думаю, моя рука окрасилась бы кровью. Немало девчонок в школе хотели бы дотронуться до Доминика Миллера. Но только не я! Возможно, близнецы Миллеры и выглядят привлекательно, но правда в том, что милый вид имеют многие ядовитые существа.

Не буду лукавить: когда они переехали в Бурден-Фоллз и я впервые встретилась глазами с Домиником, я почувствовала влечение. Но только легкое-прелегкое! А чуть позже в тот же день я увидела, как они с сестрой разглядывали картину, вывешенную перед художественной студией, и мисс Шеннон сказала им, что эта работа моя.

– Типичная Тёрн, попирающая мою территорию, – пробормотала Фрейя, едва удалилась учительница. – Ты также считаешь, что ее картины лучше моих?

– Вот еще! Скажешь тоже! – ухмыльнулся в ответ Доминик.

И мне захотелось, чтобы он прямо на месте умер тяжелой, мучительной смертью. С тех пор Фрейя при любой возможности пыталась меня подколоть – и, конечно, на глазах у своих восторженных поклонников. А после аварии, унесшей жизни моих родителей, стало еще хуже. Доминик по большей части просто игнорировал меня. Самовлюбленный, много о себе возомнивший придурок! Я решила: раз им захотелось продолжать родовую вражду между нашими семьями, тем лучше для меня. Меня это устраивает.

Миллеры из поколения в поколения причиняли нашей семье неприятности. Папа говорил мне: каждые несколько лет они пытаются завладеть нашим бизнесом или нашей землей, а когда у них ничего не выходит, начинают создавать нам проблемы и всячески пакостить. В семидесятые дед Доминика настойчиво агитировал народ за закрытие нашей винокурни. А несколько лет назад Мэдок Миллер попытался вытурить отца из городского совета по гнусному навету (я в этом уверена!): якобы папа оказался замешан в махинациях с выдачей лицензий. Все это было без меня, потому что Мэдок и Люсиль Миллеры уехали из Бурден-Фоллза еще до моего рождения. Но эти истории я слышала из уст многих людей, а теперь и сама имею «удовольствие» воочию и ежедневно лицезреть их отпрысков. Они проникли в мою жизнь, как вредоносная плесень.

Мои пальцы больно впиваются в шрамы на ладонях. Как давно Доминик и Фрейя узнали о переезде в усадьбу? Несколько дней назад? Или несколько недель? Как долго они смеялись надо мной за спиной? Я буравлю их взглядом, как будто его жар может вызвать близнецов на откровенность.

Похоже, Доминик чувствует на себе мой взгляд – его глаза встречаются с моими. Откинув назад живописно упавшую на лицо прядку, он пронзает меня негодующим взглядом, но уже через долю секунды разворачивается и уходит, явно заскучав от кровавых подробностей, которыми Матео все активнее приправляет рассказ о теле несчастной.

Что означал этот взгляд Доминика? Неужели он опознал меня в усадьбе вчера вечером? Нет. Узнай Доминик, что это была я, он бы точно вызвал полицию. А может, просто ему была противна самореклама Матео? Мне бы точно стало противно. С другой стороны, Доминика не так-то легко вывести из себя, учитывая, что он сам постоянно снимает видео о мертвецах.

Черт! Труп, всплывший у границы теперь уже его поместья… Да он наверняка захочет использовать эту историю в новом эпизоде своей «Земли призраков»! И вряд ли упустит шанс устроить облаву на Мертвоглазую Сейди и показать усадьбу, в которую она так любит наведываться.

Загрузка...