Я вернулся к дереву, окинул взглядом лужайку и выбрал место.
В это место я воткнул лопату.
Лопата воткнулась плохо.
Я стал втыкать снова и снова, выворачивая сухую глину. Скоро попался битый кирпич, затем, разумеется, резина.
Копать всё труднее.
Слежавшиеся презервативы. Брак, когда-то вывезенный сюда с завода.
Копнул в стороне. И там презервативы.
Копнул в другом месте – презервативы.
Свившиеся, спрессованные, утрамбованные, как солёные кильки.
Залежи.
На террасу вышел печник.
Вальяжный.
Вольготный.
Я опёрся на лопату, чтобы отдышаться.
– А не попить ли нам чаю? – произнёс печник, как бы ни к кому не обращаясь.
Он погладил ус и подмигнул богине.
Богиня засмеялась.
– У тебя тут отливы под окнами неправильно установлены, – заметил печник.
– Что не так? – спросил я.
– Угла не хватает, вода стекает плохо.
Я вздохнул.
– И дверь скрипит, ты б её смазал, что ли.
Печник медленно закрыл дверь, открыл и снова закрыл-открыл.
Раздался противный визг.
Богиня лениво потянулась.
Я снова взялся ковыряться в гондонах.
– Хозяин, работа есть? – донеслось из-за калитки.
Почтительно склонившись, на меня смотрят двое среднеазиатских работяг.
В калитку без приглашения не суются, знают правила.
Я пригласил их войти.
Вошли и отшатнулись.
А я и забыл совсем. Богиня по-прежнему топлес.
Уж извините, ребята, у нас такое бывает. И не надо отвечать своим ИГИЛом на нашу раскрепощённость.
Вот презики, вот лопата.
Символично, ничего не скажешь: ковырять слежавшиеся контрацептивы на глазах у полуголой бесстыдницы.
Не отвлекайтесь. Вот тут надо разрыть, углубить, расширить.
Насыпать плодородной почвы.
И воткнуть вот это дерево.
– Сколько дашь, хозяин?
И тут я вспомнил, что денег у меня нет.
Семья на мели.
Что-то я, конечно, наскребу, но это гроши, отложенные до следующих поступлений, которые ещё неизвестно когда произойдут.
Посадка дерева не планировалась.
Сейчас не сезон посадки деревьев.
Вряд ли оно приживётся.
Спонтанное неосмотрительное вложение.
Может, отдать им богиню?
Не насовсем, конечно. Просто потискать.
Она, возможно, не прочь.
Я огляделся.
– Отдам вам её.
Работяги посмотрели туда, куда и я.
Не молодка, зато тяжёлая.
Возле дровника под навесом стоит старая сломанная стиральная машина.
Барабан из нержавейки, вся целиком килограмм на пятьдесят потянет.
В пункте приёма металла за неё дадут больше, чем я заплачу наличными.
Подошли, подвигали, посовещались.
Так совещаются дети, когда проворачивают сделку.
А стали бы они осматривать богиню, если бы я всё-таки предложил им её?
Стали бы трогать, проверять зубы и плоскостопие?
Работяги заспорили на своём языке.
Замковыми камнями в нехитрой архитектуре их фраз звучат русские слова: лес, менты и молодой.
Видимо, они обсуждают, как потащат стиралку через лес, чтоб не попасться на глаза полиции, и основной груз ляжет на плечи самого молодого и крепкого из них.
Молодой хмурит красивые брови и грызёт травинку.
По рукам.
Согласились и взялись за лопаты, подстёгивая самих себя словечком «айда».
Айда, айда, айда.
Штыки вонзились в неподатливую русскую землю.
Айда, айда, айда.
Полетели во все стороны бракованные резиновые изделия.
Айда, айда, айда.
Забыл про собаку.
Она, конечно, облаяла работяг. Но не со зла, а для порядка.
Чтоб знали своё место.
Собака у меня немного наци.
На славян не лает.
Сразу хочу предупредить, что я её взгляды не разделяю.