Печник шевелил толстыми пальцами ног и пил чай.
За его спиной разверзся камин.
Как лучше сказать: недоразобранный или недостроенный?
Разгромленный.
Напустив на себя озабоченный вид, будто у меня важное дело, я быстро прошёл к задней двери.
И вот я уже на крыльце, выходящем на лес.
Взору открылась лужайка в пятнах светотени. За лужайкой – хвойно-лиственный вал.
Выйдя на крыльцо, я оказался у подножья вала. Берёзы, обёрнутые в будущие берестяные грамоты, и сосны, шелушащиеся золотой поталью.
На краю леса, возле сарая, орудует плотник. Лужайка припорошена стружкой хлебного цвета. Поблизости валяется несколько деревянных ломтей и множество пустых пятилитровых канистр от растительного масла.
На кирпичах стоит наполненный железный чан.
Под чан подведены восемь горелок, над каждой трепыхается синий газовый огонь.
Плотник возится с большущим пнём.
– Ты настоящий зверь, мой малыш, – сказал мне плотник.
– Зверь, который пишет этот текст, – уточнил я.
– Ты настоящий сатир: низ звериный, верх дикарский.
– Трудно найти слова слаще для уха тихого и пугливого интеллигента, – ответил я, не будучи в силах скрыть восторг от элегантной похвалы плотника.
Мы заключили друг друга в крепкие мужские объятия. Давно не виделись.
– Варишь? – спросил я.
– Вывариваю, – ответил плотник. – Ты как раз вовремя.
Пыхтя и неловко переступая, мы вместе доволокли до чана здоровый пень.
Плоскость спиленного ствола обширна и своими причудливыми очертаниями напоминает континент. Внутренние карманы, образовавшиеся в теле дерева в течение долгой жизни, кажутся озёрами, трещины – ущельями, глубоко простирающиеся от внешнего края витиеватые ложбинки – устьями рек. Годовые кольца, расходящиеся широкими волнами, концентрируются посередине густым затемнением столицы.
Мы погрузили пень в масло, и он выбросил на поверхность три цепочки быстрых пузырьков – масло начало вытеснять кислород.
– Сколько тут? – спросил я.
– Сто пятьдесят литров, – гордо ответил плотник.
Плотник – молодой мужчина с лицом актёра и густой шевелюрой.
Он красиво курит, костюмы на нём сидят безупречно, в чужие дела нос не суёт.
Не из хорошего воспитания, просто ему плевать.
Идеальный набор качеств для успешной карьеры. Она у плотника до недавнего времени и была.
Плотнику можно было только позавидовать – помощник одного из первых сановников континента.
Одного из семи царей.
В обязанности плотника входила организация торжеств, коих было немало.
Причина карьерного вознесения плотника заключалась ещё и в том, что рядом с ним хозяин чувствовал себя как бы европейцем.
Уж больно светское впечатление производил плотник на фоне прочих холопов в пиджаках различных оттенков синего.
Шеф его даже немного стыдился и при себе держал для стимула, для личностного роста.
Чтоб не срываться и в дикое русское барство не впадать.
А если и срывался, а срывался он постоянно, то хотя бы осознавал это и от искреннего и глубокого раскаяния особое наслаждение испытывал.
Русское раскаяние сродни русской же бане: сначала раскаляешься докрасна, а потом сразу в ледяную купель, чтобы пар и шипение, чтобы от раскаяния убеждения только окрепли.
Сам плотник хоть и не был образцом чувствительности, но природу имел противную природе хозяина и критический порог пересёк неожиданно для самого себя.
Однажды верховный правитель собрал всех своих семерых царей.
Точнее, хозяин нашего героя всех собрал, но под эгидой верховного.
Надо было ему, хозяину, что-то обстряпать.
Дело происходило в степном сердце державы, в зоне месторождений, после саммита.
Немолодые, с лицами, выделанными продолжительным пребыванием у власти, цари расселись за столом, пустой трон во главе которого предвещал появление верховного.
Каждый из семи был наместником в одной из стратегических отраслей, строго следил за соблюдением интересов верховного, приравненных к интересам империи, и о себе, в разумных пределах, не забывал.
Верховный задерживался, цари молчали, один задремал.
Если бы в том зале имелись часы, было бы слышно, как они тикают.
Но часов не наблюдалось, а потому не было и времени.
Часы, кстати, отсутствовали неслучайно. Зал, в котором проводилось собрание, раньше служил для нужд казино, а после запрета на азартные игры использовался для торжественных мероприятий.
Многое тут было переделано, в том числе и перед приездом верховного, но часы по традиции не приживались.
Кроме того, по какой-то необъяснимой причине в помещении царил холод.
Отопление работало исправно, но оно не в силах было победить стабильно низкую температуру бывшего игорного чертога.
Гости поёживались, у наместника в сфере технологий будущего, тонко взвыло в животе.
Подали горячие напитки, что привело к предательски громкому бурчанию в брюхе у наместника над северными путями.
Задремавший всхрапнул.
Привыкшие ждать уже начали маяться, но тут явился адъютант.
Было доложено, что визит верховного отменяется, а вместо этого прибыло приветственное слово.
Хозяин вечера был хоть и расстроен, но принял бумагу с трепетом, будто скрижали какие.
Все семеро встали.
Хозяин вечера начал читать со слезами на глазах.
Что именно заставило его прослезиться: неявка верховного или честь озвучить священные слова.
Традиции гостеприимства.
Взаимовыгодное сотрудничество.
Сердце радуется.
Героические страницы.
Победоносная и непобедимая.
Традиции и культура.
Победа над фашизмом.
Подмосковные вечера.
Уважение к старикам.
Укрепление боеготовности.
Патриотическое воспитание.
Душевная близость.
Традиции и культура.
Сердце радуется.
Ни пяди своего не отдадим.
Подмосковные вечера.
Героические страницы.
Сакральное место.
Уважение к старикам.
Победа над фашизмом.
Взаимовыгодное сотрудничество.
Геополитическая катастрофа.
Победоносная и непобедимая.
Подмосковные вечера.
Когда стало ясно, что конец, все семеро устроили овацию.
Наместник по технологиям будущего больше других старался.
Он с самого начала ладоши держал наготове и разок хлопнул преждевременно.
А по окончании захлопал радостно ещё и оттого, что угадал.
Ещё и оттого, что чуял: близится обед.
Cлуги принесли закуски и прохладительные напитки, а затем и главное угощение – разваренные куски на подносе.
– Присаживайтесь.
Редчайшее блюдо, старинный рецепт, а не какая-то херня.
В древние времена подавали только на пирах императоров.
Гостеприимный хозяин поклонился пустому трону.
В нашу эпоху отведать кушанье невозможно, потому что данный зверь, из которого блюдо, истреблён.
Практически.
Глядя на пустой трон, гостеприимный хозяин выдержал выразительную паузу. Молчание затягивалось, и хозяин, окинув всех лукавым взглядом, спросил:
– Где же этого редчайшего зверя раздобыли, если он истреблён?.. Практически.
Наместник по технологиям осмелился предположить, что блюдо – результат новейшего научного эксперимента, осуществлённый специалистами его ведомства.
– Нет и ещё раз нет, при всём уважении, – клокотал от гордости хозяин. – И не охота, нет! Не экспедиция в Африку или в Хакассию, – он подмигнул одному из царей, но каменный лик того даже не дрогнул.
– Вы не поверите, – хозяин ликовал из-за собственной смекалки.
Все, даже самые безразличные, сосредоточились.
– В местном зоопарке. Последняя особь.
По лицам, видавшим виды, пробежала мгновенная рябь с нюансами.
Храпевший недавно силовик покачал головой, отдавая должное смекалке, а начальник технологий будущего брезгливо поджал губы, эту грубую смекалку презирая и одновременно ей завидуя.
Не успели цари вонзить свои искусственные и натуральные клыки в кушанье, как обнаружилось, что оно несъедобно.
То ли в старинный, чудом дошедший до нас рецепт вкралась ошибка. То ли редкий зверь был слишком стар и утратил на зоопарковом корме деликатесные качества.
А может быть, избалованные современные рты оказались не готовы к кулинарному величию прошлого.
А может, история происхождения блюда лишила всех аппетита.
И даже окружающий холод не помогал.
Цари налегали на гарнир, рвали хлеб, а один знаток единоборств даже позволил себе шутку, мол, его супруга и та мягче.
Скоро все умолкли. Остывающий последний зверь удостоился минуты молчания.
Жестом хозяин подозвал нашего героя, будущего плотника.
Общение между ними давно не нуждалось в вербальном переводе.
Хозяин взглядом приказал избавиться от неудачного блюда.
Цари расставались с тарелками без сожаления, и лишь один, тот, который по технологиям, одними губами спросил: «Не против ли папа? Одобрит ли он тот факт, что не доели?»
И едва слышный этот вопрос был, однако, услышан всеми, и тяжёлые лица обратились к хозяину.
И в самом деле, папа не против?
Хозяин варварского пира поглядел осторожно на пустующий трон, затем по-отечески на коллег и подчёркнуто выразительно, но беззвучно, как для глухих, артикулировал:
– Папа разрешает.
Остывшие куски редкого зверя скормили учёным собакам, распознающим по запаху коварные помыслы.
Только одну порцию упаковали и передали свите самого бережливого из царей.
Тот пожелал разогреть и ещё раз вдумчиво отведать в домашней обстановке.
Да и мать его, блокадница, с детства приучила еду беречь.
Этот странный авторитарный ланч воспламенил в будущем плотнике накопившийся негатив.
Он подал заявление.
Спустя два дня его жилище бегло обыскали, проверили ноутбук – не насобирал ли компрометирующих сведений?
На банковский счёт поступили щедрые отступные.
Хозяин не уговаривал остаться, но и впечатления самодура о себе оставлять не хотел.
Не теряя времени, нынешний плотник занялся психологическим самолечением.
Перебрался к нам с Кисонькой и принялся рыскать по чаще в поисках упавших деревьев.
Сделать такой выбор ему помогла жена – вы-гнала.
Она познакомилась с лоботрясом из соседнего подъезда, и торчащий дома плотник мешал её личной жизни.
Плотник выискивал пни, волок на лужайку, обдирал, вываривал в масле, шлифовал, полировал и приделывал ножки.
Получившиеся низкие столы уже загромоздили изрядную часть гостиной.
Пробираясь между камином и поделками плотника, Кисонька то и дело стукалась ногой о замысловатый край дубового массива.
Она проклинала и пень и плотника, но гнев её был скоротечен и сменялся благосклонностью – в любой момент плотник готов сгонять в садовый питомник за каким-нибудь растением.
Растения Кисонька любит.
Дерево на лужайке должно её обрадовать.