Преступление было совершено в округе, относящемуся к находившемуся поблизости полицейскому участку, одному из наиболее известному в столице. Толпа, таким образом, имела удовольствие проводить Оливера всего лишь через две-три улицы и площадь Меттон-Хилл, и видеть, как его повели крытым ходом, откуда он вышел на задний двор, небольшой и грязный, но мощеный. Во дворе его встретил здоровенный мужчина с густыми бакенбардами и связкой ключей в руке.
– В чем дело? – спросил он.
– Охотника молодого поймали, – ответил полицейский, державший Оливера.
– Не вас ли ограбили, сэр? – спросил мужчина с ключами.
– Да, – ответил старый джентльмен, – только я не уверен, что именно этот мальчик взял мой платок. Я… я хотел бы поскорее прекратить это дело.
– Все же вам нужно пройти к комиссару, сэр! – сказал тюремщик. – Его милость разберется со всем в полминуты. Ну ты, висельник!
Последние слова относились к Оливеру и означали приглашение войти в каменную тюремную камеру, где Оливера обыскали и, хотя ничего не нашли, все же заперли.
Камера видом своим и величиной походила на погреб, какие роют в земле, только несколько светлее. Грязь в ней стояла невероятная; был понедельник, а накануне в этой же самой камере сидели шесть пьяниц, которых арестовали еще вечером в субботу. В полицейские участки чуть ли не каждый день запирают мужчин и женщин в буквальном смысле слова из-за ничего. Участки эти до того отвратительно содержатся, что камеры в Ньюгейтской тюрьме, где сидят самые ужасные преступники, приговоренные к смертной казни, представляют собой дворцы в сравнении с ними. Кто сомневается в справедливости сказанного, пусть сам проверит и сравнит.
Старый джентльмен был так же печален, как и Оливер, когда ключ повернулся в замке. Он со вздохом взглянул на книгу, которая явилась невинной причиной всего случившегося.
– В лице этого мальчика есть что-то, – говорил старый джентльмен, отходя от камеры и прикладывая книгу к подбородку, – что меня трогает и интересует. Что, если он невинен? Он так похож… Быть не может! – воскликнул старый джентльмен, останавливаясь и поднимая глаза к небу. – Помилуй нас, Господи! Да где же я видел похожее на него лицо?
Несколько минут старый джентльмен шагал глубоко задумавшись и наконец вошел в переднюю, дверь которой выходила во двор. Здесь он встал в угол, стараясь мысленно припомнить целый ряд лиц, скрытых уже много лет тому назад за туманной завесой его воспоминаний.
– Нет, – сказал старый джентльмен, покачивая головой, – это всего лишь мое воображение!
И он снова задумался, стараясь восстановить в памяти былое, но с него не так-то легко оказалось снять завесу, давно уже опустившуюся над ним. Перед его умственным взором проходили лица друзей и врагов, и множество совершенно чуждых ему лиц, неизвестно почему выделившихся из толпы; лица молодых и цветущих девушек, теперь уже старух; лица, измененные смертью и скрытые могилой, но все еще живые в воспоминаниях, которые выше смерти, ибо восстанавливают образы в душе нашей в прежней их свежести и красоте, с ярким блеском глаз и чарующей улыбкой, с чудной душой, скрытой земной оболочкой. Оно нашептывает нам, что красота души живет и за могилой, что она взята от земли лишь для того, чтобы превратиться в свет, указывающий нам путь к небу.
Но как ни старался старый джентльмен, он никак не мог припомнить ни одного лица, черты которого отразились бы в Оливере. Он с грустью отстранял от себя воспоминания и, к счастью для себя, будучи рассеянным, успокоился и снова принялся за чтение книги.
Кто-то притронулся к его плечу; это был мужчина с ключами, который приглашал его пожаловать в контору. Он поспешил закрыть книгу и предстал перед внушительным мистером Фенгом.
Контора находилась в передней части здания, и стены ее были выложены филенчатыми досками. Мистер Фенг сидел за перегородкой, а у дверей на небольшой деревянной скамеечке джентльмен увидел бедного маленького Оливера, который дрожал от страха при виде окружающей его обстановки.
Мистер Фенг был сухой человек среднего роста, прямой как палка, с неповоротливой шеей; небольшое количество волос на голове покрывали ее только сзади и с боков. Лицо у него было красное, с жестоким выражением. Не имей он привычки пить больше, чем это ему полезно, он смело мог бы подать в суд жалобу на свою физиономию, обвиняя ее в клевете, и мог бы взыскать с нее в свою пользу издержки и убытки.
Старый джентльмен почтительно поклонился ему и, подойдя ближе, сказал, подавая ему визитную карточку:
– Здесь мое имя и адрес, сэр!
Затем он отступил на шаг или два, еще раз вежливо поклонился и принялся ждать вопросов.
Случилось так, что в эту самую минуту мистер Фенг занят был чтением одной из утренних газет, где помещалась статья, трактующая недавно решенное им дело и в триста пятидесятый раз советующая государственному секретарю Министерства внутренних дел обратить особое и тщательное внимание на него. Это взорвало его, и он сердито взглянул на старого джентльмена.
– Вы кто такой? – спросил мистер Фенг.
Старый джентльмен с удивлением указал на свою визитную карточку.
– Полисмен! – крикнул мистер Фенг, с пренебрежением отталкивая карточку. – Кто он такой?
– Моя фамилия, сэр, – сказал очень вежливо старый джентльмен, – моя фамилия, сэр, Броунлоу. Прошу в свою очередь позволения узнать фамилию комиссара, который, прикрываясь законом, позволяет себе наносить ничем не заслуженное оскорбление лицу вполне почтенному и всеми уважаемому. – И, сказав это, мистер Броунлоу оглянулся вокруг, как бы ожидая увидеть кого-нибудь, кто мог бы дать ему требуемые сведения.
– Полисмен! – продолжал мистер Фенг, бросая в сторону газету. – В чем обвиняется этот человек?
– Он ни в чем не обвиняется, ваша милость, – ответил полисмен, – он явился свидетелем против этого мальчика, ваша милость!
Его милость знал это превосходно, но ему хотелось, пользуясь своей безнаказанностью, сделать во что бы то ни стало неприятность человеку.
– Свидетелем против мальчика, да? – сказал Фенг, презрительно смерив мистера Броунлоу с головы до ног. – Привести к присяге!
– Прежде чем меня приведут к присяге, я должен сказать несколько слов, – ответил мистер Броунлоу. – Никогда за всю жизнь мою не случалось со мной ничего подобного, и я не могу поверить…
– Придержите ваш язык, сэр! – сказал мистер Фенг таким тоном, который не допускал никаких возражений.
– Нет, этого я не сделаю, сэр! – ответил старый джентльмен.
– Сию же минуту придержите ваш язык, в противном случае я прикажу вывести вас вон! – сказал мистер Фенг. – Вы дерзкий, наглый человек. Какое вы имеете право оскорблять судью?
– Что-о? – воскликнул старый джентльмен, и лицо его вспыхнуло.
– Приведите к присяге этого человека! – крикнул мистер Фенг своему клерку. – Ни слова! Приведите его к присяге!
Негодование мистера Броунлоу чуть не дошло до крайних пределов, но вспомнив в эту минуту, что он может нанести вред мальчику, если не воздержится, решил взять себя в руки и присягнуть.
– Теперь отвечайте, – сказал мистер Фенг. – Что вы свидетельствуете против мальчика? Что вы имеете сказать против него, сэр?
– Я стоял у прилавка с книгами… – начал м-р Броунлоу.
– Довольно, сэр! – сказал мистер Фенг. – Полисмен! Где полисмен? Приведите к присяге полисмена. Ну-с, полисмен, как было дело?
Полисмен униженно доложил ему, как он исполнил свою обязанность, обыскал Оливера, но ничего не нашел у него, и что больше этого он ничего не знает.
– Нет еще свидетелей? – спросил мистер Фенг.
– Нет, ваша милость! – ответил полисмен.
Мистер Фенг сидел несколько минут молча, а затем, постепенно возвышая голос, сказал, обращаясь к обвинителю:
– Можете ли вы в точности изложить ваши показания против этого мальчика или нет? Вы присягали. Если вы будете стоять, отказываясь дать показания, то я оштрафую вас за неуважение к закону. Я вас…
Что, собственно, хотел сказать мистер Фенг, осталось навсегда неизвестным, так как у клерка и тюремщика в эту самую минуту начался сильный приступ кашля; первый к тому же уронил на пол очень тяжелую книгу, стук которой помешал слышать слова полицейского комиссара. Книга упала случайно, разумеется.
Несмотря на все эти перерывы и то и дело наносимые ему оскорбления, мистеру Броунлоу все же удалось дать показания. Он сказал, что очень растерялся в первую минуту и бросился бежать за мальчиком лишь потому, что тот тоже бежал; затем выразил надежду, что судья поверит тому, что мальчик не вор, а, возможно, был всего лишь знаком с ворами, а потому поступит с ним снисходительно, не применяя к нему всей строгости законов.
– Его и так уже били, – сказал старый джентльмен в заключение. – Боюсь, – прибавил он, поглядывая на мальчика, – боюсь, что он болен.
– О да, разумеется! – сказал мистер Фенг с насмешливой улыбкой. – Ну ты, без притворств, бродяга этакий! Не поможешь этим. Как тебя зовут?
Оливер хотел ответить, но язык не повиновался ему. Он был смертельно бледен, и ему казалось, что все вокруг него вертится.
– Как тебя зовут, закоренелый ты негодяй? – спросил мистер Фенг. – Полисмен, как его зовут?
Слова эти относились к толстому, грубому на вид старику в полосатой куртке, который стоял у перегородки. Он наклонился к Оливеру и повторил вопрос, но видя, что мальчик действительно не в состоянии его понять, и зная, что судья придет в бешенство, если не получит ответа, и вследствие этого усилит наказание, ответил сам наудачу.
– Его зовут Том Уайт, ваша милость! – сказал он.
– Он не хочет отвечать, кажется? – сказал мистер Фенг. – Хорошо, очень хорошо! Где он живет?
– Где может, ваша милость! – ответил полисмен, делая вид, что выслушал ответ.
– Есть ли у него родители? – продолжал мистер Фенг.
– Он говорит, что они умерли, когда он был совсем еще маленький, – ответил наудачу полисмен.
В этом месте допроса Оливер поднял голову и, бросив вокруг умоляющий взгляд, слабым голосом попросил дать ему пить.
– Глупости! – крикнул мистер Фенг, – нечего меня дурачить!
– Мне кажется, он в самом деле болен, ваша милость, – осмелился сказать полицейский.
– Мне это лучше известно, – ответил мистер Фенг.
– Смотрите за ним, полисмен, – сказал старый джентльмен, невольно протягивая руки, – он сейчас упадет.
– Отойдите в сторону, полисмен, – крикнул мистер Фенг, – пусть падает, если ему нравится.
Пользуясь этим добрым позволением, Оливер упал на пол и потерял сознание. Бывшие в конторе люди переглянулись друг с другом, но не посмели двинуться с места.
– Я так и знал, что он притворщик! – сказал мистер Фенг, считая случившееся неоспоримым доказательством своих слов. – Пусть лежит, ему это скоро надоест.
– Как вы думаете поступить в этом случае, сэр? – тихо спросил клерк.
– Очень просто! – ответил мистер Фенг. – Три месяца заключения. Тяжелая работа, конечно. Очистить контору!
Дверь немедленно была открыта, и два человека подошли к бесчувственному мальчику, готовясь унести его, когда в контору вошел пожилой человек, весьма прилично, но бедно одетый в старый черный костюм, и поспешил к столу.
– Погодите, погодите! Не уносите его! Ради всего святого, погодите! – сказал вошедший, еле переводя дух от волнения.
Пусть великий гений, председательствующий в таком присутственном месте, пользовался полной и неограниченной властью над свободой, добрым именем, деятельностью и даже жизнью подданных ее величества, особенно принадлежащих к бедному классу, хотя внутри этих стен ежедневно разыгрывались такие сцены, которые вызвали бы слезы на глазах ангелов, все это оставалось неизвестным обществу и лишь случайно попадало на страницы нашей прессы. Можете поэтому представить себе, в какое негодование пришел мистер Фенг, когда непрошеный гость нарушил порядок судебного производства.
– Что это значит? Кто этот человек? Вывести его вон! Очистить контору! – кричал мистер Фенг.
– Я хочу говорить! – кричал в свою очередь пришедший. – Я не позволю себя вывести. Я все видел. Я содержу книжный магазин. Я прошу привести меня к присяге. Я не позволю себя устранить. Мистер Фенг, вы обязаны выслушать меня. Вы не имеете права отказать, сэр!
Пришедший был прав. Речь его была решительна, и дело становилось слишком серьезным, чтобы оставить его без внимания.
– Приведите к присяге этого человека, – заревел мистер Фенг, хоть и не особо охотно. – Что вы имеете сказать?
– Вот что, – ответил новый свидетель. – Я видел трех мальчиков; двух, которых здесь нет, и этого вот арестованного. Они стояли на противоположной стороне улицы, когда этот джентльмен читал. Кража была совершена теми мальчиками. Я видел это и видел также, что этот мальчик был поражен и испуган тем, что произошло.
– Почему же вы не пришли раньше? – спросил мистер Фенг после небольшой паузы.
– Мне некого было оставить в лавке, – ответил свидетель. – Все, кто мог помочь мне, все присоединились к преследующим. Еще пять минут тому назад никого не было. Я бежал сюда всю дорогу.
– Обвинитель читал, говорите вы? – спросил Фенг после второй паузы.
– Да, – ответил свидетель. – Вот эту самую книгу, которую он держит.
– А за книгу эту, – продолжал Фенг, – уплачено?
– Нет, – ответил свидетель, улыбаясь.
– Бог мой, я совсем забыл об этом, – воскликнул старый джентльмен.
– Хорош, нечего сказать! А еще обвиняет бедного мальчика! – воскликнул Фенг, стараясь, но не особенно удачно, казаться сострадательным человеком. – Нахожу нужным сказать вам, сэр, что вы завладели этой книгой при весьма подозрительных и неблаговидных обстоятельствах. Счастье ваше, что владелец ее не желает вас преследовать. Пусть это будет вам уроком, мой милый, не то будете отвечать перед законом. Считать мальчика по суду оправданным! Очистить контору!
– Черт возьми! – крикнул старый джентльмен, не будучи в силах сдерживать давно уже овладевшее им бешенство. – Я…
– Очистить контору! – крикнул Фенг. – Слышали, полисмены? Очистить контору!
Приказание было исполнено, и мистера Броунлоу вывели вон с книгой в одной руке и бамбуковой тростью в другой, не обращая внимания на его негодующие протесты. Он вышел во двор, и тут чувство личного оскорбления у него моментально прошло. Он увидел маленького Оливера Твиста, который лежал на спине, прямо на камнях, с расстегнутой на груди рубашкой и мокрой от воды головой; лицо его было смертельно бледно, и судорожная дрожь пробегала по всему его телу.
– Бедный мальчик! Бедный мальчик! – сказал мистер Броунлоу. – Карету, ради Бога, кто-нибудь из вас! Прямо сюда!
Карета приехала, и Оливера бережно уложили на одно сиденье, а старый джентльмен сел на другое.
– Позволите мне сопровождать вас? – сказал книгопродавец, заглядывая в карету.
– Бог мой, разумеется, да, сэр! – сказал мистер Броунлоу. – Я забыл о вас. Боже мой, Боже мой! У меня до сих пор еще эта несчастная книга. Входите же! Бедный мальчик! Нельзя терять ни одной минуты!
Книгопродавец сел в карету, и она двинулась вперед.