На следующее утро Оливер проснулся поздно после тяжелого продолжительного сна. В комнате никого не было, кроме старого еврея, который варил кофе в кастрюльке и тихонько насвистывал, мешая его железной лопаткой. По временам он останавливался и прислушивался к шуму, доносившемуся снизу; успокоенный услышанным, он снова начинал свистеть и мешать ложкой кофе.
Хотя Оливер и проснулся уже, тем не менее он оставался еще в том состоянии между сном и бодрствованием, когда в течение целых пяти минут лежишь с полуоткрытыми глазами и лишь наполовину сознаешь, что происходит вокруг, но стоит только закрыть глаза, и моментально погружаешься в полное бессознание.
В таком состоянии и находился Оливер. Он видел еврея сквозь полуоткрытые глаза, слышал его тихий свист, ясно узнавал звук ложки, царапавшей стенки кастрюли, и в то же время все его чувства заняты были не им, а теми людьми, которых он когда-либо знал.
Когда кофе был готов, еврей отставил его на край плиты и несколько минут стоял в нерешительности, как бы не зная, на что ему употребить свое время. Обернувшись в сторону Оливера, он взглянул на него и назвал по имени. Мальчик не ответил и, по-видимому, крепко спал.
Успокоившись на этот счет, еврей подошел к двери и запер ее на ключ. Затем, как показалось Оливеру, он отодвинул какую-то дощечку и вынул из отверстия небольшой ящик, который осторожно поставил на стол. Глаза его сверкнули, когда он открыл крышку и заглянул туда. Он подвинул старый стул и сел на него, а затем вынул из ящика великолепные золотые часы, сверкавшие драгоценными камнями.
– Ага! – сказал еврей, поднимая кверху плечи, причем все его лицо осветилось отвратительной улыбкой. – Ловкие собаки! Ловкие! Стойкие до конца! Ничего не сказали старому пастору, где они были. Не донесли на старого Феджина. Да и какая польза, если бы донесли! Узел на веревке от этого все равно не развязался бы! Нет, нет, нет! Лихие ребята! Лихие!..
Продолжая таким образом рассуждать вслух, еврей спрятал часы, и из того же ящичка вынул сначала полдюжины других часов, рассматривая их с точно таким же удовольствием, как и первые, а затем кольца, брошки, браслеты и множество другого материала, отличавшегося замечательной отделкой. Оливер не имел об этих вещах ни малейшего понятия и не знал их названия.
Уложив все эти вещи обратно, еврей взял еще какой-то небольшой предмет и устроил его на ладони. Надо полагать, что на нем была надпись очень мелкими буквами, потому что еврей положил его на стол и, оттенив одной рукой, долго и внимательно рассматривал. Отчаявшись, по-видимому, в успехе, он спрятал его, отклонился на спинку стула и снова забормотал про себя:
– Ах, какая это знатная штука, смертная казнь! Мертвые никогда не каются… Мертвые никогда не выдают опасных тайн. Ах, какая это тонкая штука для нашего ремесла! Пятерых вздернули рядышком… Ни один не смалодушничал! Ни один!
Тут взор ясных черных глаз еврея, устремленный все время в пространство, остановился вдруг на лице Оливера. Глаза мальчика с необыкновенным любопытством смотрели на него, пусть не более одного мгновения, но этого было достаточно для старого джентльмена, чтобы понять, что за ним наблюдают. Он захлопнул крышку ящика, схватил хлебный нож, лежавший на столе, и с бешенством вскочил со стула. Еврей трепетал всем телом, и Оливер, несмотря на страшный испуг, ясно видел, как дрожал нож в его руке.
– Это что еще такое? – сказал еврей. – Как ты смеешь подсматривать за мной? Почему ты не спишь? Что ты видел? Говори всю правду, мальчик! Живее, живее! Если тебе дорога жизнь твоя!
– Я не мог больше спать, сэр, – кротко ответил Оливер. – Мне очень жаль, что я огорчил вас, сэр!
– Ты проснулся час тому назад? – спросил еврей, бросив злобный взгляд на мальчика.
– Нет! О нет! – ответил Оливер.
– Ты уверен в этом? – крикнул еврей, принимая угрожающее положение.
– Клянусь честью, сэр! Клянусь, что нет! – ответил Оливер.
– Полно, полно, мой милый! – сказал еврей, переходя к прежней манере говорить и, поиграв немного с ножом, положил его на прежнее место. – Я и сам это знаю, мой милый! Я хотел попугать тебя. Ты хороший мальчик. Ха! Ха! Хороший мальчик, Оливер! – Еврей потирал руки и слегка хихикал, продолжая с некоторым смущением посматривать на ящик.
– Ты видел что-нибудь из этих красивых вещей, мой милый? – спросил еврей, прикрывая ящик рукой.
– Да, сэр!
– Ага! – сказал еврей, бледнея. – Все это мое, Оливер, мое собственное. Я храню их, чтобы мне было чем жить на старости лет. Люди зовут меня скрягой, мой милый! Только скрягой, вот и все.
Оливер подумал, что старый джентльмен действительно скряга, если при таком количестве дорогих вещей живет в такой грязи. Затем он решил, что, быть может, любовь его к Доджеру и другим мальчикам заставляет его быть бережливым, а потому, взглянув на него с уважением, попросил позволения встать.
– Разумеется, мой милый, разумеется, – ответил старый джентльмен. – Стой… Там, в углу подле дверей стоит кувшин с водой. Принеси его сюда, а я дам тебе таз, и ты умоешься, мой милый!
Оливер встал, прошел через комнату и на минутку остановился у дверей, чтобы поднять кувшин. Когда он повернул голову, ящик уже бесследно исчез.
Не успел он умыться и все убрать, вылив грязную воду за окно по указанию самого еврея, как пришел Доджер в сопровождении весьма оживленного молодого товарища, которого Оливер видел накануне с трубкой во рту и которого ему теперь формально представили под именем Чарли Бетса. Все четверо сели за завтрак, состоящий из кофе и горячих булочек с ветчиной, принесенных Доджером в шляпе.
– Ну-с, – сказал еврей, искоса поглядывая на Оливера и в то же время обращаясь к Доджеру, – надеюсь, что вам удалось поработать сегодня утром, мои дорогие!
– Здорово! – ответил Доджер.
– Усердно! – прибавил Чарли Бетс.
– Добрые мальчики! Хорошие мальчики! – сказал еврей. – Что ты достал Доджер?
– Два бумажника, – ответил молодой джентльмен.
– С подкладкой? – спросил еврей.
– И даже очень красивой, – ответил Доджер, вынимая два бумажника с зеленой и красной подкладкой.
– Не так тяжелы, как следовало бы, – сказал еврей, – тщательно их осмотрев внутри, – но очень аккуратно и чисто сделаны. Ловкий работник, не правда ли, Оливер?
– Да, сэр, очень, – ответил Оливер, на что мистер Чарли Бетс расхохотался во все горло к великому удивлению Оливера, решительно не видевшего ничего смешного в том, что происходило вокруг него.
– А ты что достал, мой милый? – спросил Феджин Чарли Бетса.
– Платки, – ответил мистер Бетс, вытаскивая четыре платка.
– Прекрасно, – ответил еврей, внимательно рассматривая их. – Очень хорошего качества, очень. Ты нехорошо наметил их, Чарли; метки следует выкалывать иголкой, и мы научим Оливера, как это делается. Сделаешь нам это, Оливер? Ха-ха-ха!
– Если вам угодно, сэр! – ответил Оливер.
– Хотелось бы тебе так же ловко добывать платки, как добывает их Чарли Бетс, хотелось бы? – спросил еврей.
– Очень даже, сэр, если вы научите меня, – ответил Оливер.
Мистеру Бетсу и этот ответ показался смешным, потому что он снова разразился хохотом, который едва не кончился его преждевременным удушением вследствие того, что кофе попал не туда, куда следует.
– Совсем дитя малое! – сказал Чарли, придя в себя.
Доджер погладил Оливера по голове и сказал, что мало-помалу он всему научится. Старый джентльмен, заметив, что Оливер вспыхнул, переменил предмет разговора и спросил, много ли публики было на месте казни? Это еще более удивило Оливера. Судя по ответам, оба мальчика были там, и он никак не мог понять, когда же они успели поработать.
По окончании завтрака веселый джентльмен и оба мальчика занялись весьма любопытной и необыкновенной игрой, которая велась следующим образом. Веселый джентльмен положил табакepку в один из карманов брюк, записную книжку в другой, часы в карман жилета, а цепочку от них повесил на шею; бриллиантовой булавкой он скрепил ворот рубашки, плотно застегнул сюртук, а в карманы его положил носовой платок и футляр от очков, затем взял палку и заходил взад и вперед по комнате, изображая из себя старого джентльмена, гуляющего по улице. Он останавливался то у камина, то у дверей, делая вид, будто внимательно осматривает окна магазинов. По временам он оборачивался, чтобы посмотреть, нет ли воров, и старательно шлепал себя по карманам, дабы удостовериться, не пропало ли что-нибудь. Все это он проделывал так забавно и естественно, что Оливер хохотал до слез. Оба мальчика тем временем непосредственно следовали за ним, стараясь, чтобы он не заметил их, а когда оборачивался, мгновенно отскакивали в сторону. Но вот Доджер выступил вперед и пошел ему навстречу; поравнявшись с ним, он как бы случайно наступил ему на ногу, а Чарли Бетс споткнулся о него сзади, и в то же время с поразительной ловкостью и быстротой оба стащили табакерку, записную книжку, часы, цепочку, булавку, платок и даже футляр для очков. Старый джентльмен осмотрел карманы и закричал, что у него все стащили.
Та же игра повторилась еще несколько раз, а вслед за тем в гости к молодым джентльменам пришли две молодые леди. Одну звали Бет, другую Нанси. Волосы у обеих были замечательно густы, но не особо красиво закручены на затылке; чулки и башмаки у обеих грязные и рваные. Их нельзя назвать хорошенькими в настоящем смысле этого слова, но лица у них были цветущие, и с виду они казались здоровыми и бойкими девушками. Их непринужденные и вежливые манеры очень понравились Оливеру, и он подумал, что это очень хорошие девушки.
Посетительницы долго оставались в гостях. На стол поставили водку, потому что одна из молодых леди заявила, что она чувствовала, как холодно у нее внутри. Все очень весело и оживленно разговаривали между собой. Наконец Чарли Бетс объявил всем, что теперь время побродить, после чего Доджер, Чарли и обе молодые леди ушли, получив предварительно несколько монет на гостинцы от любезного старого еврея.
– Видишь, милый мой, – сказал Феджин, – какая веселая жизнь у нас, не правда ли? Они теперь ушли на целый день.
– Они уже кончили свою работу, сэр? – спросил Оливер.
– Да, – ответил еврей, – то есть если им неожиданно не попадется чего-нибудь на пути, а если попадется что-нибудь, то они, мой милый, ни за что не пренебрегают этим; все зависит от обстоятельств. Бери с них пример, мой милый, бери пример, – продолжал еврей, постукивая железной лопаткой, чтобы придать больше силы своим словам. – Делай все, что они тебе укажут, и слушай их советов, особенно Доджера, мой милый! Он будет когда-нибудь великим человеком и тебя сделает таким же, если ты позволишь ему руководить собой. А что, голубчик, не висит ли мой носовой платок из кармана? – спросил еврей.
– Да, сэр! – ответил Оливер.
– Попробуй-ка его вытащить так, чтобы я не почувствовал этого; ты видел ведь, как они это делали, когда мы играли утром.
Оливер придержал дно кармана одной рукой, как это делал Доджер, а другой осторожно вытащил платок.
– Вытащил? – воскликнул еврей.
– Вот он, сэр!
– Ловкий же ты мальчик, мой милый, – весело сказал еврей, одобрительно гладя Оливера по голове. – Я еще не видел такого способного мальчика. Вот тебе шиллинг. Если ты и впредь будешь так делать, то из тебя выйдет величайший человек в мире. А теперь иди сюда, я хочу показать тебе, как надо выводить метки с платков.
Оливер никак не мог понять, какое отношение имеет карман старого джентльмена к тому, что он сделается великим человеком. Но подумав, что еврей его хозяин и, следовательно, должен все это знать лучше, поспешно последовал за ним к столу и скоро совершенно углубился в свое новое занятие.