Ратник в кольчуге и остроконечном шишаке на голове, устало покачиваясь из стороны в сторону, въехал в ворота княжьего двора верхом на взмыленном измождённом коне, роняющем на песок хлопья желтоватой пены. Гридни помогли воину спешиться, протянули корчагу с олом[94]. Гонец долго и жадно пил, по пыльному лицу его текли хмельные янтарные струи.
Шумная гридница мигом притихла, когда он, выбиваясь из сил, тяжело рухнул на скамью и отрывисто промолвил, исподлобья глядя на воеводу Александра:
– Печенеги, воевода! В силе тяжкой! По Витичеву броду прошли! У Тумаща сёла пожгли. Идут к Белгороду! Скакал к тебе, нарвался на засаду возле Ирпеня! Троих спутников потерял, подстрелили, поганые! В Белгороде ещё у одного пленника выпытали: ведёт печенегов изменник Володарь со братом. Он их сговорил.
Гонец замолк, голова его тяжело повисла над столом. Только сейчас дружинники заметили, что ратник ранен, на правом боку его под кольчужной рубахой проступает кровь.
– Лекаря вборзе! – крикнул Александр и стал наскоро отдавать распоряжения: – Поликарп, на полуденной стене людей поставь! Ворота крепко-накрепко на запор! Путша, на северную стену ступай! Глядите окрест! А я в сторожу, к Белгороду, коней самых быстрых возьму!
– Стоит ли, воевода, так тебе рисковать? – осторожно заметил бывший тут же Фёдор Ивещей. – Сказано ведь: в силе тяжкой печенеги идут. Нарвёшься на них, так и голову потерять недолго.
– У страха, Фёдор, глаза велики. Тако говорят. – Воевода молодцевато тряхнул пепельными кудрями. – Хочу сведать, правда ли, что велика рать вражья. Может, в чистом поле с ими сойдёмся да отгоним.
– Володарь, воевода, не тот человек, чтоб попусту кулаками махать, – качая головой, возразил старый Поликарп. – Учуял он добычу. Проведал, что князь со дружиною на болгар ушёл.
– Верно выбрал час, когда напасть. Ведомы сего переметчика волчьи повадки, – добавил кто-то из отроков за столом.
– А всё ж надобно поначалу разведать. Киев осаде подвергать не хочу. И трусливо за градскими стенами отсиживаться, чтоб смеялись потом надо мною, – нет, не будет такого! – Александр решительно поднялся из-за стола и поправил висящий на поясе тяжёлый меч. – Как я сказал, тако и содеем!
Гридница вмиг опустела, только явившийся по зову воеводы лекарь с двумя слугами принялся осторожно разоболочать теряющего сознание, стонущего от боли раненого гонца.
…Предславе не сиделось дома, тайком от Алёны и Ферапонта она со Златогоркой снова взобралась на стену у Лядских ворот.
Внизу клубилась густая пыль, но здесь, на высоте, воздух был прозрачен и прохладен, дышалось легко и вид открывался на многие вёрсты. Выглядывая из-за зубцов стены, девочки всматривались в даль. Вот шлях, по которому уходил в поход на болгар князь Владимир, вот Халепье видно далеко на юге, а дальше, ниже по Днепру, едва различимы дубовые стены хорошо укреплённого Витичева. Там – брод, переправа, оттуда обычно приходят на Русскую землю непрошеные гости.
Предслава углядела, как отряд в пятьдесят всадников во главе с Александром выехал из ворот внизу и скрылся в густых клубах пыли, как взметнулась со стены вверх с гиканьем стая ворон, как спешили с Подола под защиту стен жители киевских предместий, кто пеший, кто на обозах. Город наполнялся многоголосьем, шумом, суетой. Стоя на коленках, княжна жадно всматривалась в происходящее. Златогорка, обхватив её рукой за плечи, сидела рядом, замерев, словно боясь шелохнуться. Девочки ещё плохо представляли себе, что это за печенеги такие и каковы бывают сечи с ними. От Алёны Предслава немного узнала о Володаре. Это был, по словам мамки, сын одного из побеждённых Владимиром племенных князей, родом, кажется, с Волыни. В Киеве юного сироту вместе с младшим братом приняли, как родного, обласкали, взяли на службу. Но, видно, не забыл Володарь прежних обид, пошёл против князя Владимира, бежал из Киева к печенегам и сговаривает их теперь захватить и сжечь стольный град. В воображении маленькой Предславы Володарь представлялся каким-то злым старым демоном, Кощеем седобородым, пьющим кровь невинных детей. Становилось страшно, но страх пересиливало любопытство, оно-то и гнало её на заборол крепостной стены, заставляло втайне от мамки и челядинок карабкаться вверх по ступенькам в сопровождении верной подруги.
То ли солнце внезапно блеснуло в глаза, то ли что иное, но Предслава вздрогнула и едва не вскрикнула от испуга. Затем она разглядела: над сторожевой башней Халепья запылал огонь.
– Гляди! – высвободившись из объятий подруги, крикнула она Майе. – Огнь!
– Где?! – тотчас оживилась Златогорка. – Ага, вижу! Надоть ратников подымать вборзе!
Она засуетилась, побежала по заборолу, крикнула:
– Дяденька Поликарп! В Халепье огонь зажгли! Знак подают! Беда тамо!
Предславу кто-то больно ухватил за руку. Обернувшись, она увидела злое колючее лицо Ивещея.
– Опять тут! Выпорю-от! – прорычал боярин. – Вот упрямая девчонка!
Он поволок княжну вниз по лестнице.
– Не смела чтоб боле на стену лазить! Печенеги под городом, стрелы метать почнут, арканы, сулицы![95] Что я потом твоему отцу скажу?! Велено тебя беречь! Запру тя в бабинце! Под замком отныне посидишь, с мамкою своею! А с Майей, подружкой твоей разлюбезной, разберусь я после!
Отведя девочку в терем, Ивещей грубо втолкнул её в бабинец и зло обругал рослую челядинку:
– Очей чтоб не спущала со княжон! Худо иначе будет!
…Александр Попович воротился в Киев вечером, в ярком свете розовой зари. Лишь около половины отряда ратников сопровождала его в город.
– Печенеги в силе великой. Белгород обступили, Халепье штурмом взяли, одни головёшки после себя оставили! – рассказывал он ночью в гриднице боярам. – Сам я едва отбился, схлестнулись под Берестовом, на возвратном пути. Полсторожи потерял. В обчем, Киев надобно боронить, иного нет. В чистом поле нам не выстоять, – заключил он, внимательно всматриваясь в лица собеседников.
Ражий толстомордый боярин Синиша Борич испуганно тупил взор и тяжко вздыхал, старый Коницар сокрушённо цокал языком, Фёдор Ивещей злобно покусывал вислый ус. Лица большинства других выражали беспокойство и страх.
«Да, на ентих не положишься! Токмо за шкуру свою боятся да за земли, за холопов своих, за добытки. Помани перстом, дак, верно, и к Володарю переметнутся тотчас, – думал молодой воевода, едва скрывая презрение. – Зря князь Владимир всех лучших, хоробрых и опытных, в болгары увёл. Хотя что князя хулить! Своею главою думать надоть!»
– Ступайте и каждый отроков и холопов своих оборужайте! Не ровён час, подступят поганые ко стенам киевским! – приказал он, хмуро сведя брови.
Бояре нехотя вставали с лавок и один за другим скрывались в дверях палаты. Александр, застыв у забранного слюдой окна, всё думал, как быть. Мысли на ум приходили неожиданные и смелые.