Володарь стоял перед княжеским стольцем, чувствуя на себе колючие злые взгляды бояр, рассевшихся полукругом на скамьях в горнице.
«Эх, еже б не грамотка Болеславова – не жить бы те, ворог!» – всё стояли в ушах изменника сказанные в сенях слова воеводы Александра.
Страха Володарь не испытывал, не боялся он ничего и никого. Но было как-то не по себе торчать здесь, посреди ярко освещённой хоросами[128] палаты, и ощущать вокруг себя всеобщую, едва скрываемую ненависть.
– Князь! Король Болеслав шлёт тебе дары, ищет мира. Он говорит, что все славяне должны жить промеж собой в дружбе и согласии. Хватит бессмысленных усобиц, хватит драк-кровопролитий. Да воцарится на землях наших крепкий мир! – бросал Володарь в лицо князю пышные торжественные фразы.
Владимир, в розовой хламиде византийской работы и в зубчатом золотом венце на голове, сидел на стольце с непроницаемым лицом. Седина струилась, переливалась густой сетью в волосах, почти полностью покрывала долгую бороду. Украшенные перстнями пальцы киевского властителя оглаживали вырезанные в виде волчьих голов подлокотники стольца.
Володарь решил, что пора приступить к главному.
– Король Болеслав просит руки твоей дочери Предславы. Красота юной княжны да будет отныне залогом мира и процветания! – выпалил он, чувствуя, что надетая под кафтан нижняя рубаха взмокла на спине от пота.
В палате воцарилось молчание. Владимир перестал оглаживать руками подлокотники. Бояре затихли, ожидая решения.
– Вот что, погань! – словно бы откуда-то сверху раздался, раскатился по палате вешним громом, прорезав глубокую тишину, грозный голос Владимира. – Во-первых, пусть Болеслав вдругорядь кого подобает в послы шлёт, а не изветчика такого, как ты. Вот тогда и толковать станем. Второе. С чего енто князь Болеслав королём нарёкся? Император Оттон, что по младости и неразумию его короновал, давно в могиле, а нынче… Ни император Генрих, ни папа римский королём Болеслава не почитают… А что до дочери моей… Вот мы сейчас сами у неё и спросим. Эй, отроки! Покличьте сюда княжну Предславу!
Володарь оцепенело молчал, едва сдерживая злость. Кто-то из бояр, кажется, Хотен Блудович, попытался робко возразить:
– Девичье ль то дело – решать? С девицы чего возьмёшь? Влас длинен, ум короток.
Но на него зашикали, грубо перебили, заставили замолчать.
В палате снова наступила тишина. Володарь заскрипел от злости зубами, стал оглядываться по сторонам, но везде встречали его исполненные презрения и ненависти лица Владимировых советников.
«Попаду ежели к ним в лапы, живым не уйти, – пронеслась в голове тревожная мысль. – Поскорей бы отсюда убраться! Но где же, где эта княжна распроклятая?!»
…Предслава очень редко бывала в отцовой думной палате и потому оробела, когда яркий свет хоросов резко ударил ей в лицо. Она прошла, чуть щуря глаза, к стольцу, в пояс поклонилась отцу. Князь Владимир велел ей сесть в обитое бархатом кресло рядом с собой. И тут… глаза Предславы сошлись с чёрными очами Володаря!
– Ворог! – не выдержав, прошептала княжна и с ужасом и изумлением воззрилась на отца.
– Да, ворог он, – так же вполголоса, неслышно для других, проговорил Владимир, наклонившись к дочери. – Но приехал послом от польского князя Болеслава. – И добавил уже громче, так, что слышали все: – Князь Болеслав предлагает тебе выйти за него замуж. Государь он славный, богатый, много злата в вено за тебя даёт. И выгоден мне вельми мир и соуз с им. Но всё от слова твоего зависит, дочка. Коли не пожелаешь, силою под венец не поведу. Сама решай. Не ребёнок ить. Осьмнадцатый год.
И снова напряжённая тишина, снова молчание, а затем раздался тонкий высокий голос юной княжны:
– Без любви, отче, не пойду я замуж николи. А Болеслав мне не люб. Толст он и стар – так говорят. Да к тому ж трижды уже женат был, дети взрослые у его. Ещё ведаю, что первых двух жён своих прогнал он, расторг брак! Что ж, четвёртой женой мне у его быти – нет, отче! И посла он прислал неподобного – врага нашего, который Киев едва не пожёг! Помню я, волче, как вели тебя в поруб, как сверкал ты очами злобными на меня малую! – неожиданно даже для самой себя выпалила она в лицо Володарю. – На всю жизнь запомнила я тя!
Володарь отшатнулся, словно пощёчину получил.
– Не подобает мне оскорбления здесь выслушивать, – хмуро заметил он, обращаясь ко Владимиру.
– А ты думашь, хлебом-солью тя тут попотчуют! – раздался со скамей насмешливый голос кого-то из отроков. – Молодец, княжна! Тако его!
– И верно. Ступай, покудова цел! – пробасил воевода Александр. – И боле в Киеве ноги чтоб твоей не было!
– Ну вот, Володарь. – Князь развёл руками. – Всё ты слышал. Знаешь, что князю своему передать. Мой же с тобою разговор окончен. Ступай отсель. И совет тебе добрый: уезжай из Киева поскорее. А то у молодцев моих головы горячие! Вдруг эдак невзначай сабелькой тебя полоснут.
Сопровождаемый злыми насмешками и улюлюканьем, едва сдерживая приступы ярости, Володарь чуть ли не бегом выскочил в дверь горницы.
– Ты поплатишься за это, Владимир! Горько поплатишься! – шептал он едва слышно дрожащими губами, идя по переходу в сени. – И ты, княжна Предслава, девчонка нравная, своё получишь! Клянусь Перуном! Или Иисусом! Кем угодно!
С силой распахнув дубовую дверь, неудачливый посол вышел на крыльцо и сбежал во двор с крутых ступеней.
Впереди – он знал – были войны и была кровь.