– Паныч! Да паныч же!
Митя перевернулся на бок, утыкаясь носом в подушку. Тетушка ответственно готовилась к холодам, велев вставить в окна двойные рамы. Но здешняя погода оказалась коварной – холодать и не думало. Октябрь радовал двойным золотом: золотистыми лучами пока еще теплого солнца и золотом листвы на деревьях.
Но в комнатах было, увы, душновато. В полусне Митя взбрыкнул ногами, сбивая к коленям перину, волей тетушки сменившую тонкие шерстяные одеяла, вздохнул полной грудью…
– Вы встаете чи нет? – ввинтился в уши требовательный голос.
Митя захлопал глазами, разлепляя закисшие со сна ресницы. И в щелочках призажмуренных глаз… явилась Леськина недовольная физиономия. Несколько мгновений Митя моргал, разглядывая веснушки на курносом носу горничной… потом издал совершенно неприличный, попросту девчачий писк и принялся торопливо натягивать на себя перину.
– Пхе! – Леська посмотрела на судорожно кутающегося в перину Митю сверху вниз и уперла руки в бока, выпятив ладно обтянутую платьем горничной грудь. Вот как специально! Хотя почему – как? Она специально!
– Там до вас пришли! – обронила Леська, не сводя с Мити бесстыдных глазищ.
– Кто? – очень хотелось потереть лицо, сгоняя со щек предательскую краску, но… чем тогда держать край перины?
– Паныч, – коротко и, в сущности, совершенно бессмысленно уведомила Леська.
Ее взгляд прошелся по Митиным всклокоченным волосам, по красным щекам, скользнул на плечи и особенно выразительно уставился на вцепившиеся в край перины пальцы. Кажется, горничная хихикнула. Усмешка в уголках губ точно пряталась!
Митя разозлился. Кто тут, по правилам если, стесняться-то должен? Краснеть, глаза опускать… Митя собрался: это все же нелегко было сделать… Пальцы точно окаменели, держась за край перины с такой силой, что чувствовались слежавшиеся комки пуха… Но у светского человека должна быть сильная воля!
Отчаянным усилием сохраняя маску невозмутимости, Митя отбросил перину.
И встал – да, встал! – и прошествовал к гардеробу мимо пялящейся на него Леськи, как… как мимо табуретки! Да-да! Безгласной, бессмысленной деревяшки, которая вот никак не может буравить ему спину пристальным… и вот даже голыми лопатками чувствуется – ехидным взглядом! И взгляд этот сползает вниз по позвоночнику – будто гусеница ползет, щекочась лапками! Ниже ползет… ниже… Так что мышцы поджимаются, как от холода…
– А паныч-то гарнесенькиииий! – у него за спиной мечтательно протянула Леська.
Митя замер, невольно передергивая лопатками.
– От николы такого красовитого паныча не видала! Прям як лялечка! Хиба шо носатенький…
Митя потянул из комода сорочку:
– Кто… носатенький?
– Так паныч же! – хмыкнула Леська, встряхивая головой, как гарцующая кобылка, и перекидывая косу на грудь. – Волосы – як листва осенняя, сам личиком нежный, як дивчина, хиба що нос…
– Йоэль? Йоэль Альшванг? Где он?
– Навить имя – як песня. Йоэээль… – Леська пропустила сквозь пальцы пушистый кончик косы и нагло-дразняще покосилась на Митю из-под ресниц. – В гостиной, где ж ему быть. Ожидают…
Йоэль здесь! Митя рванул к шкафу. Починенную старым Альшвангом сорочку на встречу с его племянником надевать нельзя… Значит, снова вот эту, единственную, уцелевшую от петербургского гардероба – пусть задумается альв, сможет ли сравняться со столичными портными. Кальсоны, брюки… ладно, сойдут вот эти… Роняя с ног домашние туфли, Митя ринулся в ванную. Счастье, что там хоть не было никого, иначе в нетерпении и ажитации дверь бы вынес, а окажись внутри тетушка… оба пали бы на месте от потрясения.
Митя торопливо плеснул в лицо пригоршню воды и уставился в зеркало на стене: щеки пылают, глаза сверкают… Надо взять себя в руки, иначе этот Йоэль решит, что может ставить свои условия. Подрагивающими руками принялся укладывать влажные волосы. Взмах расческой… Вот так, тщательно, волосок к волоску, чтоб и мысли ни у кого не явилось, что он спешил! На ходу застегивая манжеты сорочки, Митя ринулся обратно в комнату и…
– Ай! Ты все еще тут? – чуть с размаху не врезался в застывшую посреди комнаты Леську. Предки, он про нее вовсе забыл! – Чаю господину Альшвангу предложи!
Губы у Леськи дрогнули, в глазах… в глазах, кажется, заблестели слезы, и глухим от обиды голосом она пробубнила:
– Да уж не первый день в вашем доме-то служим, кой-какое обхождение выучили! – ринулась к дверям и пропала.
Митя раздраженно дернул плечом – не до нее! – и принялся торопливо застегивать жилет. Сюртук, конечно, ужасный, но… вещи хотя бы гармонируют между собой. Оскорбить вкус альва было бы… неприятно. Уж он-то знает, как Лорды Холмов умеют смотреть словно бы сквозь человека.
Митя шумно выдохнул, поправил воротник и пристально, даже угрожающе уставился на себя в зеркало. Спокойствие, сдержанность, отстраненность… Даже если поджидающий внизу альв и впрямь происходит от Высших Лордов… он всего-навсего еврейский портной! И он сошьет Мите новый гардероб! И может даже, через него удастся продать драккар трофейного железа. Митя заторопился к лестнице, изо всех сил стараясь не бежать по ступенькам сломя голову.
– Маэстро Йоэль! Рад видеть вас… – медленно, спокойно, размеренно… Не бежать, не мчаться, не… Не спотыкаться!
Изогнувшись самым что ни на есть соблазнительным образом, Леська наливала чай в тончайшую, будто из бумаги сделанную чашку хинского фарфора. Этот чайный набор тетушка губернаторше подавать велела! Чай был терпким и пах травами и медом, мед в розетке – золотистым, масло – ярко-желтым, а булочки от Георгии – наверняка еще теплыми. Митя судорожно поджал живот в страхе, что тот разразится голодной руладой.
– Благодарю, милая… – голосом томным, как стекающий с ложечки мед, протянул альв, когда Леська, отставив для красоты мизинец, подала ему чай.
Тонкие пальцы альва, от изящества которых даже прекрасные Внучки Лели-Любви захлебнулись черной завистью, приняли чашку, выдающийся шнобель зашевелился, вбирая запахи, но неприятное это шевеление мгновенно забылось, стоило альву сверкнуть на Леську благодарной улыбкой. Горничная покраснела, побледнела, выпятила грудь и принялась теребить пушистый кончик косы.
Митя неожиданно почувствовал острый укол ревности – еще бы понять к кому! К своей горничной… или к своему портному? Почти своему…
– Здравствуйте, господин Меркулов-младший… Простите великодушно, вы, наверное, еще не завтракали… – Альв весь был юность, невинность, лучезарность. – Быть может – составите мне компанию? – Жестом плавным, как приглашение к танцу, он повел над подносом.
Компанию? Завтракать… с портным? Логичное продолжение светского знакомства с сапожником и лавочником. Но если этот портной и впрямь из Лордов Холмов…
Йоэль непринужденно откинулся на спинку кресла и наблюдал: как исследователь особенно любопытного жука. Идеально очерченные губы кривились чуть презрительно, неидеальный нос едва заметно морщился… было ясно, что все Митины сомнения для альва – открытая книга.
– А впрочем… Не будем затягивать! – Он поднялся, подхватывая саквояж. – Здесь изволите примерку делать или в вашу комнату проследуем?
– Проследуем… – приторможенно, как битый автоматон, согласился Митя. – В комнату…
– Та вы ж, паныч-евреич, навить чаю не попили! – возмутилась Леська и подхватила поднос. – Я виднесу!
Они покинули гостиную и торжественной процессией проследовали через весь дом: сперва Митя, следом – мягкой, крадущейся походкой лесного хищника – Йоэль с саквояжем и последней преисполненная важности Леська с подносом.
Поднос она водрузила на стол в Митиной комнате и застыла, скромнейше сложив руки на переднике и косясь на альва бедовым взглядом.
– Снимайте… это… – скомандовал альв, наскоро оглядывая комнату.
Митя не мог отделаться от мысли, что хоть его комната больше и богаче обставлена, в сравнении с каморкой альва она – воплощение дурновкусия.
– Сюртук?
– Если это можно так назвать. – На сей раз альв поморщился совершенно открыто, что при его носе выглядело даже угрожающе. – Милая, благодарю за чай… А теперь ступайте, не стоит смущать вашего молодого господина.
Физиономия Леськи стала несчастной, она с мольбой на поглядела на альва, полоснула негодующим взглядом Митю и, гневно взмахнув косой, вымелась за дверь, бормоча сквозь зубы:
– Ой, и чего я там не видела?
– Как мило… – обронил Йоэль, открывая саквояж.
«Мы… у нас с ней ничего…» – хотел запротестовать Митя. Порыв удалось подавить лишь отчаянным усилием воли. Оправдывающийся всегда жалок, и уж точно он не должен оправдываться перед своим портным… своим же, да?
– Ну-с, приступим! Извольте снять и жилет тоже и стать поближе к свету! Руки в стороны, будьте любезны…
Йоэль вытащил из саквояжа мерную ленту и обошел торчащего посреди комнаты Митю, будто столб. Митя невольно попытался оглянуться – присутствие альва за спиной тревожило.
– Не вертите головой… – равнодушно обронили из-за спины. – Что вы, право, как первый раз у портного…
Митя зло закусил губу: да, светский человек, шьющий новый гардероб, не стал бы вертеться, как непоседливый ребенок, но… если альв что-то задумал… если решил от него избавиться… что стоит сзади набросить и затянуть хоть ту же мерную ленту.
Митя невольно напряг спину.
– Да расслабьтесь же вы… – хмыкнул Йоэль, и его пальцы, оказавшиеся неожиданно твердыми и сильными, болезненно впились Мите в лопатки, заставляя прогнуться. – Ошибусь вот, будет у вас сюртук перекошенный.
Это была серьезная угроза. Более серьезная, чем угроза смерти.
Мерная лента змеей скользнула под мышками, альв на миг прижался к его спине и прошелестел в самое ухо:
– И сколько же вы хотите за ворованное железо?
Фи, как неделекатно! А еще альв!
– Вы – посредник, маэстро Йоэль, ваш процент зависит от того, что получу я. Вот и скажите, на сколько я могу рассчитывать?
И посмотрим, насколько названная альвом сумма совпадет с ценами на железо, которые Митя уже месяц исподволь выяснял!
Перехватывающая грудь веревка резко, до боли натянулась, вышибая воздух, и тут же ослабла.
– Тридцать два с половиной!
– Что – тридцать два? Рубля? Процента?
– Дюйма, – выходя из-за спины, сообщил альв. – В груди, – и встал напротив, накручивая мерную ленту на кулак. Медленно так, неторопливо… в натяжечку…
Мгновенным движением захлестнул ее у Мити на шее и затянул. Митя не дрогнул, хотя узлы ленты больно впилась в кожу. Они уставились друг другу глаза в глаза… и тут же торопливо отвели взгляды. Зеленые, как молодая листва, глаза Йоэля тянули к себе, манили, как манит зеленью залитый солнцем лужок. А ступишь и… бульк! Под ним болото. Впрочем, альву смотреть Мите в глаза тоже не понравилось.
– Я… связался с заводчиками…. Ждут вас в ресторации отеля «Франция», Карпас – его хозяин. В полдень.
– Вы сошли с ума? – выдавил Митя.
Мерная лента ослабла и медленно сползла с его шеи.
Митя невольно схватился за горло и прохрипел:
– Как вы могли назначить встречу в ресторации! Я же считаюсь малолетним! Нас в ресторации не пускают!
– Ничего я не назначал! – прошипел в ответ Йоэль. – Да если б они меня увидели, и слушать бы не стали! «Цильки нашей сынок ни к чему, кроме дел портновских, не пригодный, не обращайте на него внимания…» – передразнил он, и голос его звучал совершенно как голос старого Якова. – А что связи с губернатором они получили только благодаря моим «делам портновским»…
– Меня не волнуют ваши семейные распри! – процедил Митя. – Как вы с ними…
– Записку в номер господина Гунькина подбросил! Что есть человек, который знает, где железо, что это их единственный шанс, иначе он железо придержит, а потом перепродаст тем же варягам… Все как вы говорили!
– Я немного не так…
– А ответ велел у швейцара оставить. Тот до сих пор по приказу хозяина караулит, кто за письмом придет! – Йоэль выхватил из саквояжа распечатанный конверт.
– А вы его чем… – Митя забрал из рук альва конверт.
– «Франция» – дорогой отель, растения в кадках на каждом углу, – не дожидаясь, пока он закончит вопрос, хмыкнул Йоэль. – И никто за ними не следит.
– Резонно: в городе же нет альвов, а тем паче – альвийских лордов, – протянул Митя и в ответ на гневный взгляд Йоэля невинно улыбнулся.
Место и время встречи было небрежно нацарапано на засунутой в конверт карточке «Карпас Моисей Юдович, купец 1-й гильдии».
– Ресторация… Полдень… – Митя вдруг поймал себя на том, что нервно заламывает руки. А он-то был уверен, так только провинциальные актеры делают! – Как мы туда попадем?
– А как вы собирались убедить серьезных людей, заключить с вами… с нами договор? Сколько вам лет?
– Шестнадцать… Почти… Скоро… Именины на Димитрия Ростовского…[13]
– Вы даже моложе меня! Вчера мне казалось, вы понимаете – они не станут иметь дело с мальчишками!
Быть молодым лучше, чем быть старым, с этим согласны все! Но почему, если ты молод, это мгновенно ставит тебя в положение существа ущербного и недостойного внимания?
– У меня был… есть… план!
– Ну так давайте его сюда, ваш план! Или он годится для переговоров с заводчиками, но не годится, чтобы пройти в ресторацию?
– Вы не понимаете… нужен приличный костюм!
– Сударь! Вы заставили меня шить вам полный гардероб! Вопреки всем моим принципам! Но даже у вас не выйдет заставить меня сшить его до полудня!
– Не настолько приличный! – рявкнул Митя и уже спокойнее добавил: – Обычный, можно даже ношеный, но… полный: панталоны, сорочка, сюртук… обувь. Для посредника…
– Где вы его такого нашли, что у него даже приличного костюма нет?
– Я полагаю, сейчас у него вовсе никакого нет, – пробормотал Митя.
У Йоэля аж уши под серебряными волосами зашевелились от удивления – кончики забавно выглядывали между прядями и снова прятались. Ни один из альвов в Петербурге себе такого не позволял, и Митя понимал почему. Чтобы не начать хихикать, он вытащил часы и с преувеличенным вниманием уставился на циферблат.
Альв явственно подавился очередным вопросом и процедил:
– Подберу что-нибудь у себя в мастерской. Только учтите…
Что именно следует учесть, Йоэль сказать не успел. В дверь небрежно стукнули, альв стремительно метнулся к Мите и почти рухнул на колени, захлестывая на его поясе мерную ленту.
Дверь распахнулась.
– Что здесь происходит? – дрожащим голосом сказала тетушка.
Тетушка стояла в проеме двери, одной рукой тиская ворот платья – будто тот ее душил, а второй пытаясь задвинуть за спину выглядывающую из-за ее юбок Ниночку.
Митя огляделся. А что здесь происходит? Ну стоит он перед коленопреклоненным сребровласым альвом, обнимающим его ноги… И что?
– Я заказываю себе новый гардероб. – сообщил Митя.
Йоэль вытянул мерную ленту, грациозно поднялся, столь же грациозно поклонился тетушке и поинтересовался:
– Сукно на сюртук берем альвийское, сударь? Есть еще неплохой кашемир…
– Только альвийское! – отрезал Митя. – И шелк на сорочки – тоже!
Альвийское сукно – вещь хоть и недешевая, но тем не менее распространенная, а вот настоящий паучий шелк – это даа…
– Шелк мы потом обсудим… – уклончиво буркнул Йоэль.
– Вы – портной? – сдавленно пробормотала тетушка. – Но… вы ведь альв?
«Неужели кто-то в этом сомневается…» – мысленно съехидничал Митя.
– Я – еврей, – с достоинством сообщил альв и еще раз поклонился. – Йоэль Альшванг к вашим услугам.
Видимо, еврей-портной укладывался в тетушкином разуме лучше, чем альв-портной, – она ожила.
– Так это вы госпоже губернаторше бальное платье шили!
– Я шью на самых высокопоставленных дам губернии. – Слова, сопровождаемые истинно альвийской улыбкой, прозвучали так, что не оставалась сомнений – тетушка принадлежит к этим высокопоставленным дамам.
Вторая улыбка была адресована выбравшейся из-за маменькиных юбок Ниночке. Та вспыхнула смущенно. Позади можно было рассмотреть азартную физиономию Леськи, пытающуюся и барыню не толкнуть, и на красавчика-альва хоть еще одним глазком… В открывшемся проеме нарисовалась не только изнывающая от восторга перед гостем Леська, но и вечно напуганная Маняша.
И эта туда же! Альва им подавай! Митя, всегда считавший, что сдал бы тетушку с кузиной в Полые Холмы при первой же оказии (говорят, оттуда не возвращаются!), вдруг почувствовал странное, собственническое раздражение… И что они все в нем нашли? Он же портной! И альв… И еврей… Что в нем есть, кроме гламура и Торы?
Тетушка тем временем беспардонно уселась в единственное кресло и выдохнула:
– Я бы тоже хотела заказать! Брат велел… То есть мне нужно полностью обновить гардероб, а в Москве я… не успела, мы там были проездом, и тут тоже все никак, эти постоянные ужасы…
– Совершенно согласен, сударыня! Набеги – это так утомительно и отвлекает от по-настоящему важных вещей, – покивал Йоэль.
– Так возьметесь? Мне и Ниночке! – Тетушка нежно улыбнулась альву и получила в ответ такую же сияющую улыбку.
– Конечно! – Йоэль вытащил из саквояжа потрепанную тетрадь и принялся неторопливо листать страницы. – Нынче у меня два туалета для ее превосходительства, после платье для прогулок и амазонка барышни Струковой, потом платье супруги полицмейстера, потом городничего, председателя земского собрания, директора Дворянского банка, госпожа почтмейстерша, три помещицы… Им побыстрее надо, они только на зимний сезон в городе… Потом еще супруга управляющего заводами Шодуар… а вот после них могу взять и вас! – радостно провозгласил альв и нацелился карандашом на страницу.
Митя увидел, как улыбка медленно увядает на губах тетушки.
– Когда ж это будет?
– Ну так… месяцев через пять.
Митя содрогнулся. Он, конечно, знал, что Лорды и Леди Полых Холмов бессердечны так же, как и прекрасны, но… здешний их потомок превзошел всех! Если не в красоте, то в жестокости. Ладно жертвы на алтарях резать, в Холмы уводить… не с его наследием за такое судить и попрекать. Но то, что творил Йоэль… У Мити даже что-то вроде сочувствия к тетушке в душе пробудилось от такого чудовищного издевательства.
– Но… а как же… – Тетушка слабым взмахом руки указала на Митю. – Да говорят, вы вообще на господ не шьете, только на дам! – Она все еще на что-то надеялась – возможно, на вселенскую справедливость?
– Господин Меркулов-младший был весьма убедителен. Но если он согласится уступить мое время вам… – тоном истинного искусителя протянул альв.
Тетушка обернулась к Мите и воззрилась на него с отчаянной, безмолвной надеждой.
«А ведь если я уступлю, наша домашняя война, пожалуй, прекратится», – подумал Митя, глядя в ее молящие глаза. Пара слов, и он станет для тетушки… и Ниночки… настоящим героем.
Вот уж кем Митя никогда не хотел быть!
– Простите, дорогая тетушка, что касаюсь деликатной темы… но вам с Ниночкой хоть есть что надеть, мне же скоро и вовсе дерюгой прикрываться придется, – улыбнулся Митя, с интересом наблюдая, как надежда в двух парах глаз сменяется иссушающей ненавистью.
– И сколько же это все будет моему племяннику стоить? – выпрямляясь, будто кол проглотила, процедила тетушка.
И прежде чем Митя сообразил, как намекнуть ей на неуместность вопроса, не слишком позорясь перед альвом, тот равнодушно ответил:
– Сюртуки около ста рублев встанут… Каждый. От материала и приклада зависит. Жилет до сорока обойдется. – Он бросил тетрадь с расчетами и мерную ленту в саквояж.
Замочек щелкнул с неумолимостью палаческого топора.
– Сколько? – в священном ужасе выдохнула тетушка.
То же самое хотел прокричать Митя, но он светский человек и кричал мысленно.
– И где ты собираешься взять такие деньги? – вовсе позабыв приличия, едко поинтересовалась тетушка, и Митя опомнился.
– Думаю, источник наших семейных финансов маэстро Йоэлю не интересен. С вашего разрешения, мы с господином Альшвангом вынуждены вас покинуть… Торопимся, знаете ли… подобрать должный приклад для сюртуков… подкладку… пуговицы…
«…Но сперва добыть на них деньги!» – мысленно закончил он.