Теперь, когда уже не требовалось по утрам сидеть в своем магазине, размышляя, сколько платьев предстоит перешить, чтобы заплатить за новые футбольные бутсы Сэма, ко мне вернулась былая любовь к рукоделию. К середине марта Франческа стала намного враждебнее: выскакивала из комнаты, стоило мне войти; втискивалась между мной и Нико, если мы сидели рядом на диване; провоцировала Сэма дерзить мне. И вот тогда я обрела убежище в шитье.
Мне нравилось укрываться в своем личном пространстве, где не надо постоянно держаться в тени и оправдываться за то, что я все еще смею дышать. На работе я знала все ответы. Клиенты надеялись на мою помощь и не принимались яростно возражать, стоило мне найти решение. За долгие часы, проведенные над пуговицами, подрубкой подола и пришиванием крючков, ноющее чувство, что я недостаточно хороша, утихало – но вновь распускалось пышным цветом, как только я приближалась к жилищу, которое по-прежнему не могла считать домом.
И вот одним мартовским вечером хозяин помещения, где обретался мой магазинчик, долго шаркал ногой по полу, после чего выдавил:
– Мне очень жаль.
Как оказалось, он продал все здание и теперь заранее, за месяц, уведомляет меня, чтобы я успела собраться и съехать. На шелковую юбку, которую я чинила, закапали крупные, как горох, слезы. Я так долго за бесценок арендовала это маленькое помещение, что вряд ли теперь найду другое такое же по карману. А если брошу шить, то останусь без заработка и уж точно оправдаю возводимую на меня напраслину насчет охоты на богатенького мужа. Язвительные замечания в духе «быстро же она полюбила праздную жизнь» брызгами разлетятся по трем домам на Сиена-авеню еще до того, как я соберу свои подушечки для булавок.
Мне вдруг до дрожи захотелось позвонить прежним приятелям по муниципальному дому, закатиться в «Шляпу и перо» и наливаться водкой до тех пор, пока не удастся разглядеть в происходящем забавную сторону. Или, наоборот, в полной трезвости отправиться к маме, к которой Сэм каждую среду заходил после футбольной тренировки. Я позволила себе помечтать, как было бы здорово ворваться в старую входную дверь и плюхнуться на продавленный, но такой уютный мамин диван, пока она суетится с чаем и оладьями. В доме Нико все сиденья были спроектированы таким образом, чтобы домашние не засиживались, а поскорее вставали и шли заниматься делами. Сейчас же мне хотелось съесть готовое карри, куском индийской лепешки подбирая соус в коробочке из фольги, а не возиться с чесноком, травами и правильно сваренным куриным бульоном.
Но я стала женой, поэтому следовало идти к мужу. Когда я вошла, Нико уже вернулся из своего садового магазина. Он оторвался от ризотто, которое помешивал, и бросился ко мне:
– Мэгги! Что случилось? Все хорошо?
И, невзирая на понимание, что Франческа по-прежнему несчастна, мне кровь из носу сделалось необходимо сохранить веру, что все в конце концов изменится к лучшему, поэтому мое исполненное независимости лицо моментально искривилось. Нико протянул ко мне руки. Франческа, которая делала домашнее задание за кухонным столом, пулей вылетела прочь.
Как только у меня из глаз хлынуло, Нико, верно, пожалел, что не накупил оптом бумажных платочков. Во мне словно разверзлись хляби небесные, и слезы полились рекой. Я лишаюсь своего магазинчика и любимого занятия. В шкафу в гостиной, как упрек, по-прежнему висят изысканные костюмы Кейтлин – бежевые, черные, темно-синие. Франческа побеждает в войне, а значит, у нас с Нико так и не будет времени побыть вдвоем. Я очень хочу помочь падчерице, утешить, сделать ее жизнь лучше, чтобы девочка перестала страдать и злиться. Но не могу.
Поэтому напряжение не отпускает нас никогда, ведь Нико может понадобиться дочери в любой момент. Даже когда мы ложимся спать, не обходится без ежевечерней драмы: «Папа, у меня в комнате завелась уховертка / внизу слишком шумно / мне не уснуть / у меня болит голова». Хоть я и выросла в муниципальном доме, где через тонкие стены отлично слышно, как соседи пукают или занимаются любовью, самым эффективным средством погасить малейшие проявления либидо у нас с Нико оказался страх услышать за дверью шаги Франчески.
Муж посмотрел на меня с явным облегчением:
– Я уж подумал, что разонравился тебе, – и погладил меня по голове. – Прости, что, выйдя за меня замуж, ты не стала хоть капельку счастливее.
– Не глупи. Быть замужем за тобой замечательно. Просто я тебя постоянно подвожу. Конечно, мне никогда не заменить Кейтлин, но Франческа, по-моему, ненавидит меня, как никто прежде.
– Да перестань. Никакой ненависти она к тебе не испытывает. С чего бы? Ведь ты такая милая. А ей именно этого и не хватает. И знаете что, миссис Фаринелли? – произнес он, придвигая мне стул.
Хотя говорил он весело и сочувственно, на лице у меня наверняка промелькнул страх. Ведь мы были женаты всего два месяца, и я все еще ждала, когда он скажет мне, что это большая ошибка.
Но Нико наклонился и поцеловал меня.
– Мы устроим тебе мастерскую в мансарде. Там очень уютно. Кейтлин до болезни собиралась превратить ее в студию йоги, так что там уже провели электрику и побелили стены. Окно большое, от пола до потолка, поэтому очень светло. Можно заказать встроенные рабочие столы, полки и шкафы – все необходимое, чтобы максимально использовать пространство.
Собственная мастерская. О таком я даже не мечтала. Вечно пыталась что-то на что-то обменять, что-нибудь из чего-нибудь сварганить. В душе проклюнулся маленький росток надежды. Особое, только мое пространство. Возможно, получится даже шить на заказ, а не просто перелицовывать да чинить.
– И к тому же за аренду не надо платить – большой плюс.
– Ты уверен? Тебе не покажется, что тебя просто использовали?
– Не говори глупостей! Я тебе муж, а не домовладелец. Именно так и поступают пары: делятся проблемами и вместе ищут выход.
И тут я снова расплакалась. Мне столько лет приходилось в одиночку бороться за существование, выискивать такие решения, благодаря которым нам с Сэмом не надо будет перебиваться с хлеба на воду или садиться на шею матери, что сейчас слова Нико показались мне колдовской пылью, которая искрилась вокруг, добывая подходящие варианты прямо из воздуха.
– Однако там предстоит хорошенько прибрать, – нахмурился муж. – Возможно, даже придется попросить Франческу помочь. В мансарде много вещей Кейтлин. Бог знает, каких именно. Университетские учебники, снаряжение для ходьбы, дайвинга и верховой езды, альбомы для вырезок – она вечно собирала разные программки, билеты на самолет и всякое такое. Может, Франческа захочет оставить что-то себе.
Я совершенно не подумала, сколько воспоминаний вызовет у Нико разбор вещей Кейтлин. Учитывая, какой спортивной была она, удивительно, что теперь он остановил выбор на рохле вроде меня. Я-то ни разу в жизни не сидела на лошади: меня не привлекает транспортное средство без надежных тормозов. Вряд ли мне будет приятно слушать, как муж болтает с Франческой о достопримечательностях, которые они посмотрели, о пляжах, с которых любовались закатом, о вершинах, на которые взбирались. Мне не хотелось портить то общее, что у нас сложилось, без конца задаваясь вопросом, не было ли ему лучше с Кейтлин. Или обнаружить, что существует целый список мест, где Нико занимался сексом с первой женой.
Впрочем, следовало проявить должную благодарность, поэтому я попыталась высказаться дипломатически:
– Я бы рада поучаствовать, но, может, вам лучше разгрести завалы вдвоем? Не мне решать, что из вещей оставить, а от чего избавиться. Если места там достаточно, часть можно сложить куда-нибудь в угол, а мне хватит и остального пространства.
– Знаешь, наверное, тебе лучше присоединиться к нам, если, конечно, не возражаешь, а то мы так и будем откладывать. И вряд ли ты сможешь долго соседствовать с вещами Кейтлин в углу. Мне, например, вовсе не улыбалось бы хранить где-нибудь у себя барахло твоего бывшего. Время пришло. А те вещи, которые Франческа захочет оставить, она может сложить у себя в комнате.
Я обняла его. Теперь оставалось донести наш план до Франчески.