Классика жанра от Анны: теперь, когда Кейтлин нет, возвысить ее до статуса святой, хотя при жизни свекровь то и дело скрещивала с ней шпаги по любому поводу, начиная с того, правильно ли она гладит Нико рубашки, и заканчивая тем, достаточно ли соли в пасте. Первым к фарсу присоединился Массимо. Хотя он, конечно, подстраховался.
– Прежде всего, предлагаю всем поднять бокалы за Мэгги и ее маму за обед, который они для нас сегодня приготовили. Было очень вкусно, спасибо. – Он поймал взгляд Сандро. Слава богу, Берил умудрилась ловко управиться с суповой тарелкой нашего сына.
Меня отчаянно тянуло последовать за Мэгги и Берил. От одной только перспективы выискивать прекрасное воспоминание о Кейтлин меня бросило в жар. В голову не приходило ничего, что удовлетворило бы собравшихся за столом.
Массимо решил сосредоточиться на жизненной силе и энергии Кейтлин, адресуя речь Франческе:
– У тебя была потрясающая мать. Каждое утро, еще только продирая глаза, мы с Ларой видели, как она уже возвращается с пробежки, вся такая разрумянившаяся, свежая, готовая к новому дню.
Я расстегнула блузку на животе, в очередной испытывая отвращение к себе за каждую макаронину, прихваченную с тарелки Сандро, за каждое печенье, тайком вытащенное из упаковки, за каждую проглоченную рыбную палочку.
Мой муж меж тем продолжал:
– Непостижимо, что можно так хорошо питаться, заниматься спортом и заботиться о себе – и умереть так рано. – Он глотнул вина. – Но Кейтлин не ушла совсем. Она оставила здесь частицу себя, прелестную дочку – тебя, милая Франческа. Я знаю, мама была бы в восторге от того, какая ты красивая и спортивная. Очень жаль, что она не увидела, как ты выиграла чемпионат округа по плаванию.
Конечно же, Массимо выбрал для похвалы спорт. Пресловутый спортивный ген Фаринелли, который позволяет им всем преодолевать любые препятствия на жизненном пути и добиваться отличных результатов хоть в боксе, хоть в футболе, хоть в теннисе или хоккее, заставляя остальных благоговейно аплодировать.
Всем, кроме Сандро.
Пока Массимо говорил, Франческа методично рвала салфетку на мелкие клочки. Вероятно, не стоило напоминать о событиях, которые пропустила ее мать. Я слышала, как племянница судорожно втягивает ноздрями воздух. На щеках у нее пылали розы гнева, словно девочка едва сдерживается, чтобы не послать нас всех к черту. И она имела полное право злиться, так рано потеряв мать. Я сама каждый день рождения встречала со смесью печали и ярости из-за того, что в четыре года осталась без мамы. И никакими восхвалениями вроде «красивая» и «фантастическая» не компенсировать, что ты обделена. В детстве я всегда была «бедняжкой, у которой умерла мама». Странным ребенком с папой намного старше других родителей, бородатым чудаком, на школьных мероприятиях вечно зажатым среди сумок и каблуков.
Я отогнала мысли о собственной утрате, когда Массимо привлек наше внимание, подняв тост за «прекрасную Кейтлин, которая ушла, но не забыта».
Следующей была Анна. Я видела, как Мэгги с мамой ходят по кухне. Они, скорее всего, слышали застольные речи, и Мэгги наверняка задавалась вопросом, в каком дурдоме оказалась, выйдя замуж, и вряд ли ее можно винить. Но если верить Анне, это был расчетливый ход и роман с Нико Мэгги завела еще до того, как Кейтлин умерла.
Я слышала, как Анна передразнивала Мэгги: «“Нам никто не верит, но мы познакомились совершенно случайно, а потом целую вечность не встречались”. Чушь собачья! И мамаша ее такая же лицемерка. “Кейтлин, бедненькая, дай подушку взобью”, – продолжала кривляться Анна, изображая Берил. – И все это время высматривала главное: как заграбастать выигрышный билет для доченьки и внучка. Неплохой результат для тетки, которая зарабатывает на жизнь пришиванием пуговиц».
Интересно, знает ли Берил истинную цену Анне. Она ведь неглупа и наверняка заметила, как Анна потянулась за нюхательной солью, когда выяснилось, что Берил не видит разницы между пенне и фузилли: «Так ведь все одно: макароны, разве нет?»
Но, в отличие от меня, Берил не собиралась становиться лучше – больше читать, быстрее думать, учить всякие па, чтобы красивее танцевать под дудку Фаринелли. Она просто считала забавными их выкрутасы и претензии. И время от времени позволяла себе отвечать легкой непочтительностью на самодовольство Анны. Надо было видеть гримасу, которую скорчила Берил, моя посуду, когда Анна принялась рассуждать, какой потрясающей хозяйкой была Кейтлин и какие «великолепнейшие» викторианские ножницы для винограда откопала на ярмарке антиквариата. Если свекровь вообще сочтет меня достойной хоть какой-то памяти, то, надеюсь, запомнит за нечто более примечательное, чем способность отыскать в корзине со старым барахлом садовые ножницы.
Тут Анна повернулась к Франческе:
– Твоя очередь, аморэ.
Мне захотелось вскочить и прекратить этот балаган скорбей. Я отчаянно пыталась дать Франческе понять, что она не обязана в нем участвовать; лучше принять свои чувства и утешаться воспоминаниями, а не потакать проклятой родне, которая вынуждает ее играть по предписанным нотам. Но девочка посмотрела на стол, затем встала, как будто собиралась поделиться чем-то гораздо бо́льшим, нежели случайное воспоминание.
На мгновение ее черты смягчились, явив нам округлое беззаботное лицо ребенка, а не колючего подростка, которым она стала. Затем, глядя на Нико покрасневшими глазами и снова насупившись, Франческа произнесла:
– Главное, что я помню о маме, – она всегда целиком и полностью была рядом. Для нее не было никого важнее меня. И я скучаю по этому. – Ее лицо исказилось страданием, голос предательски задрожал и стих.
Нико вздрогнул и потянулся к ней:
– Ты же знаешь, Чесси, я всегда с тобой. – Он попытался притянуть дочку к себе, но та его оттолкнула. – И теперь с тобой не только я, но и Мэгги. – Нико опустился на стул. Ему ведь всего сорок, на пять лет меньше, чем Массимо, но его легко принять за старшего сына: усталый, измотанный, в темных волосах уже полно седины, выглядит так, словно что-то жизненно важное утекло, улетучилось из него в сражениях с Франческой, выиграть которые ему не суждено.
Его хотелось пожалеть, ведь мне самой было очень хорошо знакомо ощущение, когда стараешься-стараешься, а результата ноль. Я думала, воспитывать ребенка будет легко, особенно если рядом Массимо. Его энтузиазм по поводу наследника заставил меня задвинуть подальше опасения, что из-за материнства придется отложить едва начавшуюся экономическую карьеру: ведь первый брак мужа потерпел неудачу именно из-за того, что Дон не хотела детей. Однако с тех пор «подходящего» времени вернуться к работе так и не нашлось. По крайней мере, в представлении Массимо и уж точно – по мнению Анны, которая была в ужасе от перспективы, что я рискну оставить Сандро на попечение «глупых неопытных девчонок, у которых и детей-то нет».
Кольнуло печалью оттого, с каким оптимизмом я поначалу воспринимала материнство и в какую рутину оно превратилось.
Сандро тут же забормотал, что ему нехорошо и болит живот. Мне не хотелось за столом вступать в дискуссию о том, чем это, по его мнению, грозит: Фаринелли, при всем своем презрении к чужим слабостям, были до ханжества щепетильны, когда речь заходила о телесных функциях. Я встала, чтобы вывести Сандро, но Массимо придержал меня за руку:
– Он может и подождать минуту. Не упускай возможности поделиться своим воспоминанием о Кейтлин. Франческа, для тебя ведь важно услышать, как много для всех нас значила твоя мама?
Франческа переняла и довела до совершенства способность Кейтлин смотреть на окружающих так, словно их удостоили невероятной чести находиться в ее обществе, словно ей жаль кислорода, впустую потраченного на мои слова.
Я села, шепнув Сандро, чтобы он шел в туалет, а я скоро догоню. Но он покачал головой и потянул меня за руку. Плечи у меня напряглись, мысли заметались. Следовало в зародыше прямо сейчас пресечь складывающуюся ситуацию, прежде чем она обострится, прежде чем мы двинемся по знакомой колее «Массимо против Сандро», а я буду метаться между ними, как обезумевшая марионетка. Тоскливая тяжесть неизбежности соперничала с ощущением безотлагательности.
Массимо похлопал Сандро по плечу. Только мне было видно, как крепкие пальцы другой руки впиваются в мальчика, отрывая его от меня.
– Давай, сынок. Пусть мамочка расскажет о тете Кейтлин. – Тон мужа был легким, но натренированный слух Сандро наверняка уловил отголосок угрозы.
Сын наклонился ко мне, задержав дыхание; живот у него вздулся. Господи, только бы Сандро не разрисовал стены суповыми брызгами.
Я похлопала Массимо по руке:
– По-моему, ребенка сейчас вырвет. Не мог бы ты увести его?
Муж раздраженно раздул ноздри, но во всеуслышание заявил:
– Где болит, сынок? Иди сюда, я посмотрю.
Совершенно необязательно было видеть Анну, чтобы знать, какое у нее выражение лица: «Бедная Лара, конечно, старается, но Массимо постоянно приходится вмешиваться. Мальчик такой болезненный, наверное, она его неправильно кормит».
Сандро, корчась, отодвинулся от Массимо и прижался ко мне, спина у него напряглась, костлявое плечико впилось мне в ребра. Я сунула руки под себя, чтобы удержаться и не схватить сына, не усадить на колени, не погладить успокаивающе по животику.
И тут ворвалась Берил, держа в руках рожок мороженого:
– Сандро, ступай-ка на кухню и съешь это, пока взрослые разговаривают.
Я готова была ее расцеловать. Она уволокла мальчика из гостиной, прежде чем Массимо среагировал, и муж не успел поставить Сандро на ноги, чтобы повертеть и потыкать его в разные места, а потом, как обычно, заявить: «Не придуривайся. Всё у тебя в норме».
Волна опасения схлынула, когда Сандро убежал, держась за руку Берил и прижимаясь к ее пышным бедрам, словно ища защиты в бурю.
Массимо был явно раздосадован, но откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и выжидающе уставился на меня:
– Ну, тогда слово тебе, Лара. Я знаю, как ты скучаешь по Кейтлин.
Я пыталась нащупать хоть что-нибудь, что угодно, только не ту мысль, которая вертелась у меня в голове, затмевая все остальные, и готова была сорваться с языка. Безнадежно огляделась, чувствуя, как Массимо ерзает рядом. Старый шрам от собачьих зубов на тыльной стороне ладони стянулся и зудел, как всегда в тревожную минуту. Сбоку стояла вазочка с подснежниками.
– Цветы, – выпалила я наконец, словно давая долгожданный ответ на приз в миллион фунтов. – Кейтлин выращивала замечательные цветы. – И приготовилась нахваливать ее нарциссы, гиацинты и крокусы.
Все что угодно, лишь бы ненароком не вырвалось, что главное воспоминание о Кейтлин – как я ненавидела ее саму и ее идеальную жизнь.