Примерно через полчаса после утреннего гонга появились первые пациенты. Со своего места на верхотуре Хансу удобно было наблюдать за кишащей внизу жизнью.
Мужчины раздевались за дверью, сворачивали одежду в узел так, чтобы был виден номер, и входили в барак обнаженными. Потом их отправляли мыться в душевую, потом писали на груди номер, – чтобы лагерный врач сразу видел, с кем он имеет дело.
Из душевой пациенты возвращались в приемное отделение, где писарь записывал каждого и ставил в очередь. Таких пациентов набралось уже человек шестьдесят. К семи часам все они были помыты и зарегистрированы, но лагерный врач должен был появиться не раньше десяти. Впрочем, на длительное ожидание никто не жаловался – большинство арестантов считало счастьем, когда им удавалось пропустить хотя бы один рабочий день: многих довели до такого ужасного состояния, что у них уже не хватало сил даже на то, чтобы жаловаться. Кроме того, здесь они могли спокойно сидеть на нескольких находившихся в зале скамейках, и никто из присутствующих не обращал на них никакого внимания. У кого-то, наверное, была температура, а кто-то страдал от боли, но ни один фельдшер или врач даже не пытался им помочь, потому что только лагерный врач после осмотра мог решить, что с ними делать.
В половине десятого Ханс и ван Лиир, фельдшер, решили, что пора вставать. Потому что лагерному врачу предстояло решить и их судьбу. Было несколько странно оказаться перед своим будущим начальством в обнаженном виде, но, с другой стороны, отсутствие одежды выглядело ничем не хуже, чем вонючие лохмотья, которые им выдали на лагерном складе. И тут они услыхали, как в коридоре объявили: Arztvormelder antreten!