Во время следующего завтрака я все приглядывалась к Китти и искала признаки слезливости. Однако обнаружила другое: она была сама на себя не похожа, даже на вопросы отвечала как-то медлительно, перемежая фразы отстраненными взглядами.
– С тобой все в порядке? – я спросила в лоб. – Ты какая-то странная.
– Ну да… А разве ты не этого хотела? Ратия мне дала снадобье, снижающее волнение и повышающее осознанность, именно так она поняла мою просьбу. И теперь… слушай, а ты замечала, в какой цвет покрашены здесь стены? Обожаю голубой… Когда меня вели в замок айха, я думала, что здесь все будет черным, но гляди-ка – голубое, как небо. Никогда за собой не замечала, но я, оказывается, люблю небо…
– Понятно, – протянула я. – И спасибо тебе за то, что пытаешься. Мне было бы очень жаль потерять такую замечательную подругу!
К лести я не склонна, но из себя выдавила, хотя по поводу «замечательной» еще надо будет сто раз подумать: вчера она ревела без умолку, сегодня – возвышенно-тормозная, и пока неизвестно, что хуже. Но ярости ее поведение во мне не вызывало – то ли я к созерцателям терпимее отношусь, чем к нытикам, то ли борюсь с эмоциями все успешнее.
– Здесь неподалеку есть река, – продолжила она мечтательно. – Пойдем туда после ужина? Вода наверняка окажется еще прекраснее, чем эти стены.
– Пойдем, – согласилась я. – Теперь я с тобой куда угодно пойду. Ты только дозировку снадобья постепенно снижай, а то случайно эволюционируешь в буддистского монаха – лучше, чем было, но я догнать не успею.
– В кого что сделаю? – не поняла она, но гармония из взгляда не исчезла.
– Неважно, Китти, приятного аппетита!
– И тебе! И тебе, моя милая и немного напряженная подруга, – она наклонилась и тронула пальцами мою руку, совсем как вчера сделала я. – Не волнуйся ни о чем, все будет хорошо. Смотри на мир чистыми глазами – и он ответит тебе тем же. Вокруг тебя любовь, Кати!
– Чья? – уточнила я не без скепсиса.
Она развела руками:
– Хотя бы моя. Но она безусловная. Вчера ты меня шантажировала, но хотела сделать лучше. И я тебе благодарна за это. Я не прощаю тебя, мне не за что тебя прощать, хотя я и проревела почти до утра. Только теперь я вижу, что твоя душа чистая и искренняя, она просто иногда заставляет тебя говорить злые слова, но творит благо. Когда-нибудь и я дам тебе совет, который придется кстати.
Я улыбалась ей уже без принуждения. Да, это не вчерашняя Китти, а какая-то высветленная ее версия. И девушка оказалась вполне симпатичной, такую уже скоро и элохам представить не стыдно, если ей этого хочется. Ага, и после она их уложит на лопатки этими возвышенными речами… Но я поняла, почему мне нравится это изменение – я как будто на секунду оказалась в обществе айха Ноттена, которому просто хочется улыбаться, даже когда он утопает в пафосе.
– Спасибо, – я ответила серьезно. – Но дозировку все-таки снижай.
Я отправилась по своим делам, оставив ее со спокойным сердцем. Лишь бы Китти не забыла о работе на кухне, увлекшись восхищенным созерцанием бликов на тарелке.
Та же уборка тех же коридоров, но во второй раз это еще проще. Я подметала, мыла панели, а затем и полы, уже не путаясь в средствах для чистки и тряпках. И вдруг застыла – одна из дверей на четвертом этаже была приоткрыта, а на самом пороге что-то блестело.
Осторожно подошла и подняла вещицу – ею оказалась сережка восхитительной красоты: большой цветок, украшенный мелкими красными камешками. В комнаты мне заходить запрещалось, и в данном случае я не увидела другого выхода, кроме как тихо постучаться.
– Есть кто?
Мне не ответили. Покои айха располагались выше. А здесь кто живет? Не слуги и не рабы, я это запомнила из рассказа Скирана. Наложницы? Судя по сплетням, у Ринса их сотни, поэтому они вполне могут расселяться сразу на нескольких этажах. Да и такая сережка должна принадлежать даме благородных кровей или любовниц, явно не нищенке. Я подняла руку, чтобы снова постучать по косяку, но кисть сама замерла перед ударом. Тихо толкнула дверь, бесшумно ступила внутрь. Покои большие, с роскошной мебелью, возле стены – изящная кровать. Никого нет, а на самом краю шелкового покрывала лежала пара моей находке.
Вообще не отдавая себе отчета в действиях, я отправила обе сережки в маленький нагрудный карман, потом поспешила к своему ведру и прочему инвентарю. Подхватила и, насвистывая, спешно удалилась – уберусь-ка я пока на втором этаже, там людей ходит больше, значит, больше грязи.
В голове крутилась знакомая попсовая песенка, ее я и издавала – то словами, то тихим свистом. Веселая такая, бессмысленная до примитивности, но заставляющая пританцовывать. Со всем вторым этажом я на этом душевном подъеме справилась, даже не заметив, а в голове в такт музыке крутились приятные мысли: сережки припрячу, потом найду возможность продать. Здесь не слишком загружают работой, то есть появится время и в столицу сгонять с этого отшиба. Продам и на вырученные деньги куплю… Нет, не себе. Что мне здесь нужно? Куплю что-нибудь Китти или лучше Скирану – какую-нибудь безделушку в благодарность за спасение моей жизни. Великолепная идея!
И уже на первом этаже вдруг осознала с холодеющей спиной – я украла сережки не из-за Скирана или Китти, не из какой-то насущной необходимости, а потому что я воровка. Это во мне было раньше – брать чужое, чтобы удовлетворить какую-то свою потребность, был и навык отличать бижутерию от ювелирки с одного взгляда. Да, это мое. Но я никогда не была клептоманкой! Мне даже неизвестно, смогла бы я их продать и что бы мне грозило в случае раскрытия! Снова пропустила всплеск эмоций, не ощутила границу, когда поддалась влиянию навязанного! Осознав это, я сцепила зубы. На четвертый этаж заставляла себя шагать, и притом страдала – так четко ощущалось нежелание расстаться с тем, что украла. Но знала, что поступаю верно, ведь еще вчера определилась со стратегией поведения.
В комнату постучала, на этот раз мне открыла женщина – невероятно красивая, ухоженная обладательница длинных блестящих каштановых волос, очень высокая и роскошно одетая. До сих пор мне не приходилось в этом мире видеть макияжа, а у этой вокруг глаз шли витиеватые орнаменты – возможно, татуировки, но ничуть не пошлые, они придавали ее внешности еще больше яркого очарования.
Женщина брезгливо окинула меня взглядом и поинтересовалась:
– Чего тебе?
– Вот, – я протянула серьги на ладони. – Нашла, когда убиралась.
Она будто удивилась, оглянулась на постель, на тумбу, а потом уставилась на меня, неожиданно закричав:
– Врешь, врешь!
Я отступила, глаза заметались. Надо было просто бросить под дверью, но в тот момент я сосредоточилась на том, чтобы не поддаваться влиянию магии, поэтому детали упустила из виду.
– Врешь! – верещала она на весь коридор. – Я их в комнате сняла! Кажется!
– Я… они… рядом…
Я лепетала оправдания, сама понимая, что звучит невразумительно. Да зачем же я накренилась в полную честность? Бросила бы их тут и ушла! Почему так сложно было выдержать баланс, а не кидаться из крайности в крайность? В тот момент показалось, что полумер в возврате в свои настоящие эмоции быть не должно, – и, очевидно, в этом предположении просчиталась. Тем более что одна сережка валялась на пороге. Да и дверь хозяйка почему не заперла, если уходила? Ей кажется, надо же!
Но дама закипала на глазах. Она бросилась ко мне и размахнулась для оплеухи, я не успела прикрыть лицо, только руки начала вскидывать, но боли не почувствовала. Зато она завопила от ужаса, прижимая ладонь к груди. А потом вскинулась, в ее глазах пропадали последние крупицы разума:
– Ты… меня… ударила?!
Честно говоря, я не знала, что произошло, но я точно ее не била. Она выла, демонстрируя мне скрюченную кисть, и оставалось только признать – я в конкретных неприятностях, но даже объяснить их не смогу. Судя по одежке, дамочка эта имеет полное право меня прихлопнуть без повода, а уж с поводом…
– Айх! – она заорала так громко, что у меня уши заложило. – Айх Ринс! Господин! Айх! Здесь воровка! В вашем замке воровка, которая избивает вашу женщину!
Я тоже теряла остатки самообладания, но старалась себя контролировать. Со всех сторон начали открываться двери, но никто в коридор на помощь не спешил – вероятно, тоже думали, что любопытство – не оправдание, если сейчас сюда явится злой маг, которого, быть может, оторвали от дел или от отдыха из-за каких-то сережек, которые все равно вернулись к владелице. И слышались явные шепотки:
– Арла, дура, успокойся! Сама пойди к нему и сообщи! Ты совсем спятила?
Я была с советчиками согласна, уж точно обойдемся без айха. Потому наступала на нее, пытаясь унять сумасбродку:
– Госпожа, не кричите так! Прошу, не кричите! Ведь сережки у вас, ничего не случилось.
Но она отступала в комнату и голосила еще громче:
– Айх Ринс! Айх! Господин! Безродная мразь бесчинствует в вашем доме!
Быть может, в ее крови и нет магии, но таким голосом она доорется и до столицы, и на сотню километров за ней. Я от отчаяния поддалась взрыву раздражения и приглушенно зашипела:
– Да заткнись ты уже! Ты его еще чернокнижником позови, тупица. Если он занят, то нам обеим прилетит, мама не горюй…
Вероятно, у нее окончательно отказал мозг, раз она восприняла мое издевательское предложение как подсказку и завопила на той же ноте, от которой содрогнулся весь этаж:
– Чернокнижник Ринс!
Все, кранты. Даже если Ринса нет в замке, то теперь ему об этом сообщат, ведь обязательно у кого-то обнаружится порок «заложи ближнего своего». После этого я поняла, что надо бежать. Забаррикадироваться в своей комнате и не сдаваться, пока айх не разберется, что я в этом призыве не участвовала. Развернулась и тут же налетела на человека. Сжавшись так, что стала в два раза ниже, подняла испуганные глаза вверх. Айх не выглядел злым. Вроде бы. Под повязкой не видно, но показалось, что он вскинул бровь.
– Айх Ринс! – дамочка кинулась к нему, а я успела отскочить в сторону, чтобы уступить ей место под его ногами. – Эта мразь сначала украла мои сережки, а потом отбила мне руку! Очень больно! Не оставляйте такое без наказания!
Да что она прицепилась с этой рукой, придумала какой-то бред и теперь на нем будет настаивать? Но Ринс взял ее кисть, чуть наклонился под ее болезненное шипение и хмыкнул. Хмыкнул… как будто всерьез разглядел там что-то. И после этого повернулся ко мне, но вопросы задавал дамочке:
– Успокойся, Арла, и теперь по порядку. Ты поймала ее на воровстве?
– Да! – она осеклась, но потом изменила показания: – Не совсем! Она сначала украла мои сережки, а потом их принесла!
– О, – он выдал коротко. – Катя, я помню, чем ты занималась в прошлом, потому не удивлен. Так украла?
Я размышляла несколько секунд, а потом обреченно кивнула. Показалось, что если он поймает меня на лжи, то будет еще хуже. Но он почему-то не разозлился:
– Были времена, когда я тоже мог называться вором, осуждение из моих уст не прозвучит естественно, даже если бы я захотел. Но сейчас меня интересует другое – почему ты вернула украденное?
– Ну… подумала и поняла, что поступила неправильно…
– Серьезно? – было заметно, что его эта тема очень занимает. – Просто подумала?
– Да, – я не знала, какого ответа он еще ждет, потому хмурилась.
– То есть ты легко это контролируешь?
– Не сказать, чтобы легко, – призналась я.
Теперь одежда, к которой я хоть отчасти привыкла, начала смущать. Он разглядывал далеко не только мое лицо, но и все тело, а в этом платьице его вряд ли можно было назвать скрытым. Хотя, может, так только казалось из-за невозможности отследить направление его взгляда.
– Арла, – он, не поворачиваясь, снова обратился к дамочке. – А как ты палец сломала?
– Так она же! – она указала на меня другой рукой.
На это заявление я промолчать не могла:
– Неправда! Я ее даже не трогала! Наоборот, это она мне пощечину дала!
– Как интересно, – он вдруг улыбнулся и направился вглубь комнаты. Взял изящный стул, развернул его в воздухе спинкой, и сел, сложив руки на вершине. – Закройте-ка дверь, это очень любопытный разговор.
– Но моя рука…
– Арла, я дважды не повторяю, – он выглядел совершенно спокойным. Дождался, когда она спешно захлопнет дверь, затем продолжил: – Итак, у нас спорная ситуация. Сережки вернули, не вижу смысла к ним возвращаться. Но одна утверждает одно, а другая противоположное. Катя, откуда у Арлы отбитое запястье и трещина в пальце?
– Я не знаю, – руками даже развела, чтобы добавить словам весомости.
– Тогда отрежь ей этот палец. Пусть на всю жизнь запомнит, что клеветать в присутствии айха нельзя. Арла от этого не умрет, так что легко отделается за такой серьезный проступок.
Он отодвинул полу длинного плаща и вынул маленький кинжал, протянул мне. Арла судорожно задышала, но теперь боялась подать голос. Я к ножу даже не потянулась – наоборот, отступила на шаг, у меня от ужаса голос тоже задрожал:
– За что?.. Да вы знаете, вероятно, она так неудачно приложилась, что действительно… Я теперь подумала, что она не врет…
– Как же она так приложилась, что у тебя даже щека не покраснела? Тогда врешь ты?
– Нет…
– Так возьми и отрежь ей палец. Тогда вопросы к тебе будут закрыты. Бесы с ними, с сережками, раз вернула. Вот если бы она незаслуженно обвинила тебя в воровстве, то я приказал бы отрезать ей ухо. Я не айх Ноттен – в моем присутствии люди вполне способны лгать без талисманов. Но я не айх Ноттен – и за такое наказываю.
– Я не стану! – я тряслась уже всем телом. – Мы обе не врем! Да, точно, Арла замахнулась и случайно попала по стене, но сама не заметила! Теперь я вспомнила!
– Это снова приступ жалости? Зачем ты врешь, Катя?
Я боялась молчать и сказать что-то неправильное. Но одно о своих эмоциях понимала точно – я в качестве палача участвовать не стану. Такая навязанная роль даже хуже, чем роль жертвы, потому что она ломает что-то внутри окончательно и бесповоротно. Если тебя бьют, то зло сидит в обидчике, а сам ты свободен не изменяться. Но если бьешь ты – это уже становится твоей частью, от этого избавиться сложнее, чем от синяков. Я видела таких – еще в детдоме. Слабаки, которые под дружный хохот старших товарищей готовы были запинывать упавшего. И уже тогда знала, что это и есть настоящая слабость – делать то, что тебя заставляют делать, ломать что-то внутри своими же собственными руками. Я много плохого в жизни делала, но ни одного шага в сторону слабости за мной не числится. Продолжила, от этих мыслей заметно успокаиваясь:
– Затем, что даже если бы Арла это придумала, то все равно не заслужила таких истязаний. Наказывайте меня, если считаете такое решение справедливым, ведь все началось с моего поступка. Я взяла ее сережки. Я воровка.
– Она тебе пощечину влепила. Орала на весь замок, мразью называла. И не заслужила?
– Нет, – я повторила упрямо. И ведь действительно, от моей злости не осталось ни следа.
– Получается, здесь вообще ничего страшного не произошло?
– Не произошло, – залепетала и Арла, которая только опомнилась. – Прошу прошения за беспокойство, господин!
– Тогда наказание понесет Катя. Ведь кто-то должен ответить за мое беспокойство. Придумаю что-нибудь такое, что и меня порадует, и ей уроком станет.
Красавица снова упала на пол, умоляя:
– Дорогой, любимый айх, вы ведь знаете, что мой главный порок – глупость! Я даже грамоту толком не освоила, а родители радовались, что я красива и смогу прожить без учений. Вот именно глупость и увеличилась, умертвив на время мой рассудок. Ведь не было воровства, если вещь принесли обратно! Я поступила глупо, но точно так же иногда поддаются своим порокам многие!
Кстати, очень логичное объяснение ее поведению. Надо будет запомнить на будущее: «Я дурю, потому что дура, прошу понять и простить. Во всем ваша магия виновата, а я в школе плохо училась». И айх вздохнул, встал со стула, признавая:
– Да, знаю. Я тебя не из-за ума и выбирал. Ты еще лет десять по праву будешь считаться первой красавицей в столице, так какая разница, что там у тебя в черепушке?
Он направился к двери, а мы не могли поверить, что на этом все закончилось. Я вздрогнула, поскольку Арла ухватила меня за руки, всовывая сережки. Я недоуменно уставилась на нее.
– Возьми, возьми себе, – у нее дрожал подбородок. – И спасибо. Никто на твоем месте не поступил бы так. А я действительно глупа, мне об этом раньше говорили, но только в этом замке я осознала насколько. Но я не зла – это был… это не я была… Разозлилась из-за сережек, а понесло куда-то… куда раньше не заносило.
Я приняла дар – просто чтобы ее не обидеть. Потом верну, когда успокоится. И она была права в кратком описании того, что произошло. Перемыкает здесь всех, просто не всем хватает «ума» взывать к айху. Ободряюще улыбнулась и тоже попыталась помочь ей, как Китти:
– Все, Арла, все позади. Не переживай так. Но послушай меня – я учусь отстраняться от влияния черной магии. Если хочешь, то объясню и тебе.
– Объясни! Если это мне поможет лишний раз не злить самого прекрасного мужчину на свете, то я сделаю все возможное!
Черты лица у нее необычные и поразительно привлекательные, но что она несет?
– Самого прекрасного? Это ты о ком? А, неважно, забываю про твой ум. Тогда послушай внимательно: только вначале кажется, что переход к увеличенным эмоциям не чувствуется – он чувствуется, просто надо заметить! Я почти сразу научилась блокировать злость уже на подходе, а сегодняшнее пропустила – потому что это была эмоция, которую я заранее не учла. Но в следующий раз смогу осознать, уверена! Попробую объяснить. Для начала нужно составить мысленный список всех своих положительных и отрицательных сторон – тех, что были в тебе раньше, и то, что о тебе посторонние говорили или было связано с твоими поступками… – я перевела взгляд на руку, которую она все еще прижимала к груди, а палец заметно опух. Свела брови. – Может, сейчас сходим к врачу? К лекарю, в смысле. Кстати, а как ты на самом деле руку-то сломала, ведь ты по мне даже не попала?
Она уже улыбалась совсем беззлобно, отчего сделалась еще красивее.
– Это я тут дура, так что ты мне и объясни!
Я в ответ пожала плечами. Не такая уж она и глупая, если способна на самоиронию. Надо к лекарю – вдруг он каким-то образом раскроет эту тайну? В стороне вдруг раздался голос, заставивший нас обеих забыть об улыбках:
– Да, кое-что забыл. Я айх, а не чернокнижник.
Мы даже ответить не успели, когда он подошел к нам, схватил Арлу за руку и дернул на себя. К последующему приготовиться морально было невозможно – точно то же чувство, как в первую секунду полета с крыши. Он прижал ее ладонь прямо к стене и тем же самым блестящим ножиком полоснул, одним коротким движениям снося палец. Арла завыла от боли, а я застыла от накрывшего шока.
– Вот теперь к лекарю, – подтолкнул он ее в отрытую дверь. Затем повернулся ко мне и указал окровавленным ножиком. – Теперь ты. Эта дуреха до такого бы не додумалась – кто же ей подкинул мысль?
Я молчала. Даже если бы знала, что сказать, то не смогла бы выдавить из себя ни слова – теперь я его не просто ненавидела, меня тошнило ненавистью, настолько огромной, что она не помещалась в голове. И он вынес вердикт сам до того, как все-таки ушел из комнаты:
– И ведь не в первый раз, Катя, а я все делал скидку на твое происхождение. Ты будешь наказана. Позже придумаю как.
Я качалась, обняв себя руками, и никак не могла прийти в себя. Закрыла глаза, но тошнота не унималась – мне было откровенно плохо. А через несколько секунд начались рвотные спазмы. Не в силах их унять, я упала на четвереньки, готовая вывалить на ковер бедняжки Арлы свой обед, но… из горящего горла, из открытого рта вырвался какой-то сизый дымок – одной короткой струей. Дымок не рассеялся, а полетел мне в лицо, обволакивая плотным кольцом, после чего сразу стало легче. Меня будто обняли, пожалели, прошептали слово, которое я так и не услышала, успокоили голову и желудок. Ощущение это через секунду пропало, но откуда-то взялась энергия бодро подскочить на ноги и побежать из спальни наложницы на первый этаж, в свою комнату. Что за чертовщина?
Что, мать вашу, это была за непонятная чертовщина?
А может, это и есть наказание айха – теперь буду дымком отплевываться? Но нет, вряд ли, какое-то странное наказание, если оно за секунду прибавило мне сил и очистило разум… Каждый раз бы в стрессе сама себя так наказывала! После того ужаса я не трясусь, а просто осмысливаю произошедшее: айх – изувер, что уже не раз доказано, а к Арле потом надо будет заскочить и просто спросить, как она, поддержать. Продолжить свои объяснения, а может, разбираться дальше вместе – чем больше нас таких, разбирающихся, тем быстрее мы друг другу поможем. Клуб анонимных отодвигателей черной ауры. Еще пара минут, и пойду заканчивать уборку – с таким лицом, словно ничего и не произошло.
Но пока только думалось, прибавлялось вопросов, как-то четче высвечивалась вся сцена. Арла ударила меня – размахнулась и залепила пощечину, но натолкнулась на что-то прямо в воздухе так сильно, что сломала палец. Может, один из айхов наложил на меня какую-то защитную границу? Айх Ноттен не мог – меня били после разлуки с ним, и тогда я все чувствовала. Айх Ринс еще с меньшей вероятностью, зачем ему это? Кто-то еще? Ратия? Другой маг? И ведь, кажется, именно мои призывы уже несколько раз слышал айх… А что, если это сидит прямо во мне? В моем мире никак не проявлялось, потому что там сама магическая субстанция другая, а здесь вот обозначилась? Может, в моей крови тоже есть магия? Немного, раз мои глаза просто серые, ничуть не ярче, чем у обычных людей с таким же цветом радужки. Небольшая капля, которая иногда приходит на помощь, а иногда транслирует мои мысли тем, кому они не предназначались…
Вот это точно ни с кем не стоит обсуждать. Если айх меня был готов убить только от одного подозрения, то при твердой уверенности он мелочиться не станет. Ратия и другие маги не в счет, он уверен в их преданности и лояльности. В моей быть уверенным не может – да я сама так соврать не сумею, чтобы скрыть ненависть.
А, наказание же еще. Да и черт с ним, с наказанием. Не хватало еще переживать о том, что когда-то там случится. Пока дышу, пока в себе, пока все пальцы на месте – причин для радости хватает.