Бородин не любил презентаций. Слишком много людей и много глаз. Все улыбаются, все друзья, а потом, после всего, вдруг всплывают какие-то нехорошие вещи. Какой-нибудь слух или фото в газете – и не найти концов, тебя просто подставили и скрылись, испарились, так что даже следов не найти. Три года назад на вечеринке для своих Бородину представляли каких-то людей, которых он никогда прежде и в глаза не видел, а с одним из них Бородина даже сфотографировали. Обычный снимок: двое уверенных в себе мужчин улыбаются в объектив, держа в руках фужеры. Один из мужчин – сам Бородин, второй – его новый знакомый. Бородин в тот раз и фамилии его не запомнил. А через месяц – стрельба у бывшего ВДНХ, труп, два пулевых ранения в голову – тот самый человек, фотографировавшийся с Бородиным. Оказалось – крупная криминальная фигура, все газеты написали о случившемся, а одна даже тиснула снимок – тот самый, с Бородиным. Вот, мол, с кем убитый якшался. А дальше началось – проверки одна за другой. Бородина сгоряча даже задержали, и он провел двое суток в участке, уже не чаял вырваться, и все из-за того случайного снимка. Выкарабкался-таки, но к презентациям, ко всем коллективным пьянкам испытывал с тех пор стойкое отвращение.
И сегодня не пошел бы, если бы не настоял Григорьев. Какие-то свои были у министра дела, ничего толком не объяснил, лишь сказал, что вечеринка пройдет в узком кругу, по-семейному, и еще сказал, что надо быть обязательно, что-то там немного затормозилось с этой самой сделкой, недоброжелателей все-таки полно, и надо обязательно прийти на вечеринку, показаться, не все ведь в кабинетах решается.
– Так, может, тогда в сауну? – предложил Бородин. – Я девок привезу, каждому из гостей по паре.
Григорьев даже расхохотался.
– Это не того полета птицы, Андрюша. Они на это не ловятся. Крупные, понимаешь?
– Из правительства кто-то?
– Да.
– Тоже мне – небожители, – хмыкнул Бородин.
– Никакие они не небожители. За одну лекцию в каком-нибудь университете, где им заплатят хотя бы тысячу баксов, маму родную продадут. У себя из кабинетов телефонные аппараты домой тащат. Просто не нужно сейчас этого ничего – ни сауны, ни баб. Посидим просто, по-семейному. Жену свою приведи, ребенка.
– А удобно?
– Очень. Еще кого-нибудь из родни захвати.
– У меня нет никого в Москве.
– Ну, дело твое.
И все-таки еще одного спутника Бородин себе нашел. Как раз в этот день у него был сеанс психотерапии, Морозов с ним занимался, и Бородин, памятуя о том, что у них еще ни разу не возник разговор об оплате, сказал:
– Мы почему-то с вами не касаемся денежного вопроса.
Морозов поднял голову, отбросил длинную прядь волос со лба.
– Денежный вопрос? – переспросил, будто не понимая.
– Я говорю о вашем гонораре.
– Я с вас денег не возьму.
– Так не пойдет, – ответил Бородин и даже покачал головой: – Мне благотворительность не нужна.
– Вместо оплаты я попрошу вас об одной услуге.
– О какой?
– Я организую центр психической реабилитации, но это такое дело, что без поддержки сверху его с места не сдвинуть. У вас, насколько я понимаю, большие и прочные связи.
– С кем связи? – уточнил без особого энтузиазма Бородин.
Он не любил такого рода разговоры.
– С теми, кто наверху. И от кого зависит…
– Вы преувеличенного мнения о моих возможностях.
И тут он вспомнил о Григорьеве и об этой непонятной вечеринке.
– Я вряд ли смогу вам помочь напрямую, доктор. Только если свести вас с кем-то из правительства, а дальше вы уж сами.
– Да! – быстро ответил Морозов. – Дальше я сам!
«Хваткий, – подумал Бородин. – Знает, что не все и не всегда деньги решают».
С Морозовым у него сложились почти доверительные отношения, но полного спокойствия Бородин не ощущал, сохранялась какая-то неясная тревога в душе, будто опасался он доктора, а почему – не мог понять.
– Сегодня вечером у меня одна встреча. Если хотите, можете составить мне компанию.
– С кем встреча?
– Там много будет людей. В том числе из правительства. Григорьев, например.
Морозов кивнул, давая понять, что этот человек ему знаком.
Собрались за городом. Что-то вроде дачи григорьевской, ну не то чтобы его лично – его министерства, но сейчас это было то же самое, что лично Григорьева дача. Бородин приехал с женой и сыном. Лимузинов уже было много, не все на площадке у дома поместились, прибывшие позже оставляли машины на аллее, ведущей от железных с красными звездами ворот к одноэтажному, но роскошно выглядящему дому.
На лужайке резвились дети – и вправду тут намечалось почти семейное торжество. Сын потянул Бородина за руку, хотел присоединиться к детям, но Бородин его не отпустил:
– Идем с нами, Виталик.
Сказал ни строго, ни требовательно, а как-то так, как редко говорил, и жена взглянула на Бородина быстро и внимательно.
Были: Григорьев, еще два или три министра, несколько человек из комитетов и из Министерства обороны. Все выглядели непринужденно, будто закончилась трудовая неделя и вот собрались старые друзья с чадами и домочадцами выпить, поболтать, музыку негромкую послушать.
Подошел Григорьев, поцеловал бородинской жене руку, спросил о здоровье сына, о здоровье самой жены, она уже хотела было поинтересоваться, где же супруга самого Григорьева, но не успела – Бородин предусмотрительно сжал ей локоть. Успел уже рассмотреть среди присутствующих Ингу. Значит, сегодня Григорьев без жены.
– Виталика своего отпустил бы, – предложил Григорьев. – Ему к детям, наверное, хочется.
– Со мной пусть будет, – буркнул Бородин.
Мелькнул Морозов, показался на мгновение, давая понять, что он здесь и ждет, нельзя о нем забывать.
– Я к тебе гостя привел, – вспомнил Бородин.
– Кого?
– Морозова.
– Врача, что ли? – вспомнил Григорьев. – Да, и видел его здесь.
– Ты поговори с ним.
– О чем?
– Он тебе расскажет.
– Хорошо, – легко согласился Григорьев.
Он был расслаблен и уступчив.
– Как он тебе, кстати?
– В смысле? – не понял Бородин.
– Помогает?
– Да. Каспаров, как ты и сказал.
Бородин даже засмеялся.
– Ты не поверишь, теперь я по ночам сплю.
Жена Бородина вытягивала голову, высматривая Морозова, – слышала о нем от мужа, но не видела ни разу.
– То, что ты по ночам спишь, – не такое уж великое счастье, – сказал Григорьев.
– Почему?
– У жены своей спроси. – Григорьев довольно хохотнул и отошел.
– Он все хуже становится, – сказала Бородину жена.
– Да брось, ну что ты.
– Нет, правда. Неприятный какой-то.
Скользнула взглядом по лицу мужа и поняла, что ему этот разговор неприятен.
– А кто из них Морозов? Покажи.
– Вон тот, волосатик. Рядом с вазой, видишь?
Морозов, будто услышав, поднял голову и посмотрел в их сторону.
– Я познакомлю тебя с ним, – предложил Бородин. Пересекли зал. Морозов поставил на стол фужер, который до того держал в руках.
– Моя жена Лида, – сказал Бородин. – А это…
Он запнулся, с беспокойством обнаружив, что не знает имени-отчества. Морозов это понял, но нисколько не смутился, склонил слегка голову:
– Очень приятно. Виталий.
Кто-то тронул за плечо Бородина, привлекая его внимание.
– Извините, – сказал он. – Я сейчас.
И отошел, довольный тем, что есть возможность затушевать проявившуюся неловкость.
– Это вы пользуете моего супруга? – сказала Лида.
– Да.
– Спасибо.
– За что.
– За то, что помогли.
– А что, заметно?
– Да, очень.
У нее было лицо с тонкими чертами. Если надеть соответствующее платье – настоящая тургеневская девушка. Чистая и прекрасная. А ее муж хладнокровно дважды заказывал убийство. Морозов едва удержался, чтобы не вздохнуть.
– У вас с ним были проблемы? – проявил он профессиональный интерес.
– Какие проблемы?
– Может быть, он становился излишне раздражительным и чересчур замкнутым.
– Это было, да…
– Что именно?
– И раздражительность, и замкнутость.
Она повернула голову и посмотрела на мужа. Он стоял в отдалении, с кем-то разговаривая, и по-прежнему держал сына за руку.
– Дружит с сыном, да? – понимающе спросил Морозов.
– Очень.
Бородин погладил сына по волосам. Любящий отец. Примерный семьянин. И два убийства. Эти убийства не давали Морозову покоя.
– А сейчас он лучше стал?
– Кто? – не поняла Лида.
– Ваш супруг.
Она слабо улыбнулась.
– Он никогда не был плохим.
– Я понимаю. Но он был раздражительным, скандальным.
– А, это да.
– Сейчас он изменился?
– Да. Стал спокойнее.
Морозов удовлетворенно кивнул.
– Ему больше надо отдыхать.
– Что вы, – качнула головой Лида. – У него столько дел. Бородин переходил от одного из приглашенных к другому.
Говорили как будто о делах, но рядом с ним неизменно находился Виталик, и это лишало разговор официальности. Все по-простому было, по-семейному. Молодец Григорьев, все продумал до мелочей.
У дома, на лужайке, кто-то невидимый уже успел не только расставить, но и сервировать столы. Все перешли туда. За столом Григорьев оказался рядом с Бородиным. Подмигнул заговорщицки.
– Все нормально? – спросил Бородин.
– И даже более того, – ответил Григорьев и под столом сжал ладонью ногу сидевшей рядом Инги.
Инга бросила на своего спутника быстрый взгляд, но промолчала.
– Я соскучился по тебе, – шепнул Григорьев.
– Я заметила.
Виталик по-прежнему не отходил от отца.
– Неужели ему не хочется поиграть со сверстниками? – поинтересовался Морозов у Лиды.
– Наверное, хочется. Папа не отпускает.
– Почему?
– Заранее скучает.
– Заранее скучает? – не понял Морозов.
– Да. Мы улетаем завтра утром.
– Все?
– Я и Виталик.
– Куда, если не секрет?
– В Лондон.
Морозов от неожиданности перестал жевать котлету и посмотрел на собеседницу долгим взглядом.
– Это вас Андрей Алексеевич отправляет? – смог наконец поинтересоваться он после паузы.
– Да.
– Давно это у вас планировалось?
– Планировалось? – вскинула брови Лида. – О чем вы говорите? Два дня назад привез нам билеты и объявил, что мы улетаем.
– А он?
– А он остается.
Он, Морозов, лишь притупил чувство опасности, но не подавил его совсем. И вряд ли смог бы это сделать, потому что ему неподвластно устранить причину, первооснову. Что-то такое говорил ему тогда Бородин, во время сеанса: крупная сделка, много врагов. Это его гложет.
– Вы бы забрали его с собой, – предложил Морозов как мог беспечно.
– В Лондон?
– Да.
– Он не поедет.
– А вы проявите настойчивость.
– Бесполезно. Пока он не закончит все свои дела…
– А он их закончит?
– Обещал.
– Как скоро?
– Через пару недель.
– И что тогда?
– Он присоединится к нам.
– В Лондоне?
– Да.
Он боится, что в течение этих двух недель что-то с ним произойдет. С ним или с его семьей. Семью отправляет, сам остается здесь.
– Я присмотрю за ним, – пообещал Морозов.
– Спасибо вам.
Морозов поднял голову и встретился взглядом с Бородиным. Тот выглядел сильным и уверенным, вот если бы только его не выдавали глаза. В них были печаль и затаенный страх.
«Я недооценил серьезность происходящего с ним, – вдруг понял Морозов. – Думал, что все неприятное позади, а у него, оказывается, нервы уже совсем сдали. В любую минуту сорвется».
Маленький Виталик беспечно ел банан. Солнце скрылось, и из-под деревьев наплывала вечерняя свежесть.
Разъезжаться стали ближе к полуночи. Прежде чем уехать, Морозов подошел к Бородину.
– Спасибо вам.
– За что?
– За этот вечер.
– Вы поговорили, с кем хотели?
– Да. Возможно, что-то из этой затеи получится.
Морозов склонился и потрепал Виталика по волосам. Мальчишка хотел спать и выглядел мрачновато.
– Что же вы мне не сказали, что семью отправляете?
– Не посчитал нужным, – ответил после паузы Бородин.
Он не понял, почему должен рассказывать Морозову о своих внутрисемейных делах. Морозов опустил глаза, сказал как бы между прочим:
– Завтра я вас жду.
– Разве у нас с вами встреча?
– Да. В полдень. Сможете?
– Хорошо.
Появились неизвестно где отсутствующие Григорьев и Инга. Григорьев был пьян и весел. Инга прятала глаза, стараясь не встречаться с Бородиным взглядом.
Когда села в машину, сказала, надув капризно губки:
– Забери меня!
– Откуда? – не понял Григорьев.
– От Бородина.
– Почему?
– Потому что днем я у него секретарша, а вечером встречаюсь с ним в такой вот обстановке.
– Чепуха! – засмеялся Григорьев и завел двигатель.
На ночном пустынном шоссе он стал заигрывать с Ингой и даже пытался ее поцеловать… Она слабо сопротивлялась и бросала настороженные взгляды назад, где за ними поспешала машина с охраной.
– Перестань, – шептала Инга. – Держи руль, разобьемся.
Но они благополучно доехали до самого её дома. Григорьев вышел из машины, чтобы проводить свою спутницу.
– У нас тут столько пьяных в последнее время, – сказала Инга. – Просто жуть.
– Не бойся, – ответил Григорьев и откуда-то из-под пиджака достал пистолет. – Я в этих алкашах дырок наделаю.
Он был сильно нетрезв и совершенно несносен. Предложил:
– Давай поднимемся к тебе.
– Ты что! – зашептала Инга и метнула испуганный взгляд в темные окна спящего дома. – У меня же родители!
– Ну и что? – развеселился Григорьев. – Или твои родители думают, что так допоздна ты засиживаешься на работе? У вас профсоюзное собрание, да? Или нет, нет-с.
Он засмеялся, вконец развеселившись.
– Это ты на комсомольском собрании пропадаешь, да?
Мысль о комсомольских собраниях показалась ему совсем смешной.
– Тише ты! Разбудишь всех. Пока!
Инга чмокнула своего кавалера в щеку и скрылась в подъезде.
Двое, сидевшие в притаившейся за деревьями машине, переглянулись.
– Он не первый раз сюда приехал, – сказал один.
– Хорошее место. Удобное.
Помолчали.
– Знаешь, лучшего места нам не найти. Здесь его легче достать.
– Да. И охрана его зевает. Ты видишь, они даже из машины не вышли, оставили его одного.
– Здесь и надо его встречать.
Григорьев тем временем сел в машину, завел двигатель.
Он еще не знал, что место его казни уже определено.