– Голова болит?
Поднимаю глаза на Анюту, которая участливо проводит босой стопой по моей ноге под столом.
– Нет.
Просто я очень зол.
– Устал, – добавляю коротко.
И не вру. Я устал и не расположен к беседе. Это грубо и по-свински, но она знает, с кем имеет дело. Кроме того, меня невероятно нервирует то, что, глядя в свою тарелку, вместо стейка с кровью вижу округлые загорелые сиськи в вырезе персикового платья, окаймленные следами от загара в виде треугольных чашечек от купальника.
Чувствую неловкость и тупую оторопь.
У Анюты вырез не меньше, но я почему-то не фантазирую о ее сиськах. А ведь они единственное, на что я могу сегодня рассчитывать. Звучит так, будто мне приходится ими довольствоваться. На самом деле об Анютиных сиськах мечтает каждый мужик в этом ресторане.
Каждый, кроме меня.
Меня и того птенчика, с которым под ручку заявилась моя заклятая знакомая.
– Тебя вчера показывали по федеральному каналу, – сверкает Аня белозубой улыбкой.
Я в курсе.
Киваю, продолжая есть. Альбина уже обо всем отчиталась. Это она засунула нас в этот отель на уик-энд. На люкс была скидка в честь закрытия сезона. Видимо, она уже начала экономить мои деньги, чтобы нивелировать мой вклад в ее съемное жилье.
– Как твоя мама? – спрашивает Аня.
– Трудно сказать, – отвечаю, не желая затрагивать эту тему.
Она слишком болезненная, и я не хочу обсуждать это ни с кем.
Анюта смотрит в свою тарелку, поэтому я бросаю взгляд поверх ее плеча и нахожу третий столик справа.
Там, в отсветах приглушенного света, сидит мать-героиня, излучая персиковое сияние.
И я глаз от нее оторвать не могу.
Вся такая черноволосая. В персиковом платье с вырезом до, бл*ть, пупка. Очень притягательная. И симпатичная. В ухе жемчужная сережка-гвоздик, прямо как вишенка на торте, а на запястье браслет с цветными бусинами. Немного детский, но мне неожиданно нравится.
Вот как она здесь оказалась?
И что это за недоделок рядом с ней? Ему сколько? Двадцать? Я, мать его, скучно живу.
Она смуглянка. Прямо долбаная гаитянка, чтоб ее!
Кожа на три тона темнее моей. Очень теплая на вид. Я бы хотел ее потрогать. Кожу, я имею в виду.
– …в общем, мне предложили брать эти интервью, – отвлекает Анюта, делая глоток вина. – Но я не уверена. Как мне перемещаться по стране? Не в эконом же классе? А перелеты неоплачиваемые…
Почесываю клык языком, усилием воли заставляя себя отвести взгляд от блестящих темных волос, которые просто супер мягкими и блестящими волнами рассыпанных по спине Нектаринки. Их тоже хочу потрогать.
– Хочешь, чтобы я оплатил тебе перелеты? – рассеянно спрашиваю Аню, возвращаясь к еде.
– Артем, – журчит она. – Это ты сказал, не я…
Киваю головой, погруженный в себя.
Этот сопляк жрет ее глазами, честно деля внимание между загорелыми сиськами и зелеными глазами. За ним уже можно подтирать слюни. Сосунок.
А она все время что-то тихо ему рассказывает. Такая, блин, святая простота.
Такая покладистая.
Но больше всего меня сейчас бесит другое.
Эта засранка на меня ни разу не взглянула. Правую половину тела у нее будто парализовало, из этого заключаю – она точно знает, где я нахожусь.
Сцепляю зубы. Кто-то должен сегодня огрести.
– Я не печатный станок, Анют. Оплачу за три месяца, дальше сама, – безапелляционно выношу вердикт, глядя в ее идеально подведенные большие глаза.
– И что я должна делать «дальше», по-твоему? – возмущается она, дуя губы.
– К тому моменту ты уже должна начать зарабатывать, если я все правильно понял, – отвечая, забрасывая в рот сочный кусок стейка.
Аня фыркает, вставая.
– Пойду, носик припудрю… – обиженно объявляет она, уходя курить.
Ненавижу эту ее привычку.
Я не жадный. Но в последнее время она совсем краев не видит. Не слишком ли легко ей все в жизни дается?
Прогоняю из башки это старперское дерьмо и поднимаю глаза.
Нектаринка по-прежнему на меня не смотрит. Никакой реакции вообще.
Задумчиво жую.
Чем я занимаюсь?
Хочу пойти и лечь спать. Я устал за эти три дня как черт. Не жалуюсь, но я ведь тоже человек.
Сегодня, к примеру, на меня попытались наехать менты по поводу заповедника. И это был совсем не цивилизованный разговор. Мне обещали вырвать яйца и засунуть их мне же в жопу. Это дословно.
Долбаные ушлепки.
Рука моя непроизвольно сжимается в кулак.
Это они будут жрать собственные яйца, пидо*сы. Вместе со всем своим генеральско-полковническим составом.
Обвожу глазами зал и нахожу парней Кирилла. Они сидят у больших балконных окон, которые закрыты, потому что сейчас уже совсем не жарко.
Глаза опять приклеиваются к стройному персиковому силуэту.
Я совершенно точно не собираюсь связываться с матерью троих детей, пожирательницей моего терпения и обладательницей просто опупенных сисек и задницы, которые мерещатся мне повсюду.
Трудно сформировать более внятную позицию, когда у тебя стоит на чужую женщину. Кстати, сосунок в курсе, что я за их столиком третий лишний.
И что мне с этим делать?
Помимо всего прочего, мне неудобно перед Аней. Я не великий моралист, но мы занимались сексом два часа назад, а теперь я пожираю глазами другую женщину. Это даже по моим меркам некрасиво.
Улавливаю движение боковым зрением и вновь смотрю на третий столик справа.
Нектаринка встает и пятится назад, что-то тихо сказав своему сопливому кавалеру. Откидываюсь на спинку стула, сложив руки на груди. Сейчас что-то будет, потому что по ряду спокойно двигается ни о чем не подозревающий официант.
Прикрываю глаза и морщусь.
Слышу короткий визг и звон падающей посуды. Вздыхаю и поднимаю веки.
Загорелое декольте залито коктейлем, официант извиняется, а малолетний Ромео крутится рядом с салфеткой в руках, пытаясь самостоятельно приложиться к сиськам, вместо того чтобы предложить салфетку ей.
Тяну руку и делаю глоток воды, продолжая наблюдать.
Нектаринка отталкивает руку соплежуя и вылетает из ресторана. Щенок несется за ней, позабыв обо всем, в отличие от меня. Я же вижу, что на столе остался ее телефон и сумочка.
Не раздумывая ни секунды, встаю и иду к столу, попутно отмечая, что она, как и я, заказала стейк с кровью.
Бл*ть.
Улыбаюсь.
Она даже не пытается строить из себя принцессу.
Забираю милую соломенную штуку с цветными кисточками и телефон, после чего выхожу из ресторана.
Я просто хочу поболтать, не более. Посуда уже разбита, так что мне, по идее, ничего не угрожает.