Николай Зайцев, Вадим Ревин (Колбаса) Пластуны. Золото Арктики

В горах высоких, во степи

Средь льдов могучих, океана

Все одолеют пластуны

И параллель с меридианом.

Им батько родный – суховей,

А мать – удача и отвага.

Пусть держит мачту грота-рей,

Слагается иная сага.

Глава 1

«Миколушка, ридный, ходы до мене. Шось дам тоби!» – голос матери прозвучал как серебряный колокольчик, разливаясь по прибрежным плавням. Малой Миколка бегал по мелководью, у самого берега, разгоняя стайки мальков, гревшихся в теплой воде. Край белой рубашонки намок и слегка шлепал по бедрам, заставляя мальчика бегать быстрее. Озорно и счастливо улыбаясь, он поглядывал на берег, но не мог никого разглядеть из-за ярких бликов солнца, игравших на поверхности неспокойной воды.

«Миколушка! – вновь позвала мать. – Побачь, шо у мене е!»

Вмиг стало интересно. Сумела заинтересовать.

Миколка остановился, бросив в устремившуюся в испуге стайку мальков палочку. Интерес победил, и он без сожаления оставил увлекательное занятие. Прищурился. Посмотрел на мать и, улыбаясь, побежал к ней, неловко перепрыгивая через лежащие на берегу реки Марты толстые ветки ивы.

Мать раскрыла объятия и шагнула навстречу сыночку, готовясь подхватить его и закружить вокруг себя, как это она делала всегда. Миколка в этот момент заливисто смеялся, расставляя ручки, словно крылья, а мать, с любовью глядя на своего первенца, все быстрее кружилась, то приподымая Миколку, то слегка опуская, как будто на волнах.

«Швыдче, швыдче, мий сыночку!» – готовясь обнять Миколку, произнесла мать. Еще пару шагов, и Миколка вновь взлетит, подхваченный крепкими материнскими руками. Но вдруг правая его ножка цепляется за корягу, и в следующий момент Миколка кубарем летит на песок, ударяясь лицом о ветку ивы. С носа потекла юшка, оставляя красные капельки на песке.

«Драголюбчик мий! – ласковый голос матери раздался над головой Миколки. – Подымайся!»

Миколка отер нос рукавом рубахи.

– Подымайся! – голос матери звучал совсем по-иному. Он стал каким-то грубым, но не чужим.

Крепкие руки схватили Миколку за плечо.

– Да проснись ты уже! – кто-то уверенно тряс Миколу за плечо.

Микола вздрогнул и открыл глаза. Над ним, склонившись, стоял Суздалев.

– Ну наконец-то! Ну ты, братец, и спать горазд! – Граф весело подмигнул казаку и снова повернулся к зеркалу, тщательно причесываясь. Билый, все еще пребывая частично во сне, нехотя сел на край кровати. Машинально коснулся рукавом бешмета носа. «Нет, крови нет. Приснилось». Микола разгладил лицо ладонями и мотнул головой. Кашлянул, прочищая горло и приходя в себя.

«Шайтан. Такой сон прервал. Мама снилась. Детство мое», – мысли незлобной чередой пронеслись в еще сонной голове.

– Ты как здесь? – с хрипотцой в голосе спросил он Суздалева.

– Что за вопрос, ваше благородие?! – усмехнулся граф. – Нет еще тех дверей, что не открылись бы перед моей скромной персоной!

– Тююю, – шутливо процедил сквозь зубы Билый. – Мы с тобой, братец, с определенного времени те, перед кем многие двери стали закрыты, и когда они вновь откроются, одному Богу известно!

– Да ладно тебе, казак, кручиниться. Эка беда! Откроются! Даже быстрей, чем ты думаешь! – Суздалев присел рядом с другом. – Ты лучше спроси, зачем я здесь.

Микола взглянул на своего боевого товарища. Суздалев загадочно улыбался. Через прищур его серо-голубых глаз по-детски светился задор. Билому очень хорошо был знаком этот взгляд. Когда Иван Матвеевич что-то замышлял, в его взгляде всегда читалась некая интрига. Вот и сейчас, не говоря ни слова, можно было понять, что в голове у графа бродят мысли, которые он непременно желает воплотить в жизнь.

– Ты, часом, не влюбился? – спросил казак, делано испугавшись и тараща глаза.

– Очень смешно, – тут же обидчиво поджал тонкие губы граф. – Я, между прочим, до сих пор в трауре. – Иван поднял палец вверх, привлекая внимание, но тут же залюбовался новой запонкой на белоснежной манжете с чистым изумрудом. Дивный камень! Словно раньше и не замечал, как грани играют.

– Прости, друже. Не со зла. Подтруниваю над тобой.

– Понимаю, – кивнул Суздалев. – Кто-то над погонами горюет, а кто-то по любви сохнет. Это хотел сказать?

Билый хмыкнул.

– В самую точку. Только те погоны и положение кровью добывались, а у тебя от природы натура влюбчивая. Уж прости, Иван Матвеевич. – Казак пригладил соломенные усы.

– Нашел из-за чего расстраиваться, – граф беспечно махнул рукой и снова, не удержавшись, заулыбался, как кот, навернувший крынку сливок.

– Уж очень я хорошо тебя знаю, Ванюша, – усмехнулся Микола. – Посему не тяни, а выкладывай как есть.

Граф поднялся и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Остановился у небольшого окна и, подняв указательный палец правой руки вверх, как заправский профессор, произнес:

– Doctrina est lux et ignorantia tenebrae![1]

Билый покачал головой и нетерпеливо парировал:

– Brevitas est anima ingenii![2] Посему, ваше сиятельство, оставьте свои глубокие познания курса классической филологии для лучшей половины человечества. Мы же – люди военные и привыкшие к четким командам. Выкладывай.

– Вот что вы, казаки, за народ такой! – с легким разочарованием в голосе воскликнул Суздалев. – Нет в вас полета мысли!

– Отчего же, Ваня! – ответил Микола. – Все у нас, как и у других народов, имеется. Мы не хуже и не лучше, но есть своя изюминка.

Билый довольно разгладил усы и для солидности кашлянул в кулак:

– Ладно, друже, за народы после побалакаем. Выкладывай, что у тебя там за учение – свет.

Граф, довольный тем, что ему снова дали слово, завел руки за спину и, медленно ходя по комнате, продолжил начатый было разговор. Микола посмотрел на своего друга и подумал, что, не будь Суздалев военным, профессором было бы ему в аккурат. «Горных дел мастер!»

– Ну-с, любезный Николай Иванович, извольте ответить, – граф внимательно посмотрел на казака, слегка склонив голову, как будто глядя через очки. – Что вы знаете об Арктике? Или, скажем, о Русском Севере?

Суздалев, произнося это, перенес руки вперед и скрестил их в замок.

«Ну истинный учитель!» – отметил с улыбкой про себя Микола и пожал плечами.

– Понятно-с, – произнес граф и добавил: – Иного ответа я и не ожидал.

Казак покачал головой и негромко вздохнул.

– Да ты не журись, односум, – на казачий лад сказал Иван, явно решив подыграть. – Я и сам об этой Арктике знаю через пень-колоду. А попросту – ничего. Кроме того, что там холодно триста шестьдесят пять дней в году.

– А нам с тобой, Ванюша, не впервой такие загадки разгадывать. Турецкая кампания тому пример. Часто бывало как в той сказке: «Поди туда, не знамо куда. Принеси то, не знамо что». Что смущает? Не томи уже, я же не барышня.

– Здесь ты прав, Микола. Тем и интереснее, когда не знаешь, что тебя ожидает. Но такой интерес хорош на войне. Кровь будоражит и все такое. Но мы с тобой в экспедицию собрались, к тому же экспедицию спасательную. А это, брат, может и посложнее боевого задания выйти. Одно дело, когда на войне геройски погибнуть есть возможность, славой себя покрыть, медаль заработать, да и пенсию для родных. Но вот гражданский поход подразумевает совершенное иное. И погибнуть ни за понюшку табака, не зная того, куда отправляешься, перспектива не радостная.

– Вот те раз, – Билый поднялся на ноги и направился к умывальнику, стоявшему в углу комнаты у двери. – Сам взбаламутил, а теперь меня отговаривать пришел?

– Не дождешься! – голос Суздалева звучал по-мальчишески задорно. – Ни за какие коврижки не отступлюсь и тебе не дам! Я уже чувствую! Вернемся героями! Добудем славы! Отмоем имена.

– Герой, – хмыкнул Билый, теребя умывальник и не жалея воды. Хотя мысль вернуть честь защемила сердце. Но казак умело скрыл эмоции.

– По жизни! – поддакнул Суздалев, грозя потолку тонким пальчиком, где скрывались неведомые враги.

– Так я и не сопротивляюсь, – подумав, ответил казак, полоская себя тепловатой водой из умывальника. – Только никак не пойму, к чему ты клонишь?

– Так просто же! – граф остановился и в упор посмотрел на друга. – Лекция! – радостно, словно речь шла о каком-то празднике, выпалил Суздалев.

Микола вопросительно уставился на друга. Капли воды стекали по его черноморским усам и падали на пол.

– Сейчас все объясню, – загадочным голосом ответил граф.

– Да уж постарайся. Рушника не бачил?

– Чего? – Суздалев непонимающе нахмурился.

– О Господи! Ты что, в лесу рос? Полотенца не видел? Тут на гвоздике висело.

– Да пожалуйста, – граф с подоконника поднял тряпицу. – Я им мух гонял. Которые тебе, между прочим, спать мешали.

– Это ты мне спать мешал, – буркнул Билый, принимая полотенце. Встряхнул, подозрительно осматривая. – Мне дом снился. Мама. Что мне мухи?

Микола вытер лицо полотенцем, сменил бешмет и натянул начищенные до блеска новенькие ичиги. Вновь посмотрел на односума. В глазах читался немой вопрос: «Ну?»

Граф, видя, что теперь друг слушает его со всем вниманием, выпалил:

– Лекция! Сегодня, в здании, неподалеку. Читает ученый, кстати, который также едет в экспедицию. И, как ты понимаешь, лекция как раз об Арктике!

– Ох ты Боже мой, – казак перекрестился, – новость-то какая.

– Смеешься?

– Вовсе нет.

Микола усмехнулся, встал, притопнув ногами, чтобы ичиги лучше сели на ногах, и, подойдя к графу, негромко сказал:

– И это все?

Суздалев слегка опешил.

– Вот те раз! Я лечу к нему со всех ног, чтобы обрадовать, а он мне заявляет… «и это все?». Ну, господин казак, с вами не соскучишься!

– Ладно, Ваня, шуткую я, – Билый похлопал дружески графа по плечу – Добрую весть принес. Прав ты, ученье есть свет. К тому же знать своего врага – значит наполовину его победить. Арктика хоть и не территория врага, но земля нам с тобой чуждая и незнакомая. Посему, хотя бы заочно, познакомиться с ней необходимо.

– Именно с теми же мыслями и пришел я к тебе, – выдохнул Суздалев и взглянул на часы. – Оо, ваше благородие, поторопиться нужно. Начало через две четверти часа!

– С Богом! – хлопая по спине боевого товарища, сказал казак. И через минуту они оба спускались по гостиничной лестнице, ведущей к выходу.

Загрузка...