Он вошел в темную квартиру и, не зажигая света, упал в глубокое кресло.
Странная, немая тишина висела в воздухе.
Словно умер дождь, уснул ветер…
Словно в целом мире существовал только он.
Он один.
И никого… Нигде…
Мужчина опустил голову, обхватил ее руками и, качаясь из стороны в сторону, застонал.
Будто раненое животное.
Или человек, потерявший что-то очень дорогое и милое сердцу.
На небритую щеку скатилась слеза.
Скупая. Мужская.
Оставив влажный след на подбородке, она упала на светлую рубашку и расплылась, превратившись в бесформенное влажное пятно.
Он долго-долго молчал, задумчиво глядя куда-то в пол. Потом, будто вернувшись в этот мир, поднял голову, встал с кресла и неспешно подошел к огромному зеркалу, висевшему на стене. Мужчина так внимательно разглядывал свое отражение, словно видел себя впервые…
А быть может, он просто искал в себе что-то, понятное только ему одному? Что-то давным-давно потерянное?
Но, как бы там ни было, попытка найти ответ на мучивший его вопрос, похоже, не увенчалась успехом, поэтому он, еще раз на мгновение обернувшись к зеркалу, печально усмехнулся и, обреченно махнув рукой, вышел в другую комнату.
Эта небольшая, но светлая и уютная комната служила кабинетом хмурому и печальному мужчине.
На стенах висели старые фотографии в рамках…
Свидетели радостей и горестей, больших побед и досадных оплошностей, свадеб и похорон, рождений и крестин…
Вся жизнь на виду. Шаг за шагом.
Эти фотографии, сделанные стареньким фотоаппаратом, купленным по случаю на какой-то распродаже, казались и напоминанием, и живым укором ему, давно потерявшему покой.
Уставший от своих переживаний, несбывшихся надежд и неоправданных ожиданий, мужчина подошел к дивану, подвинул поближе к себе небольшую подушку в атласной наволочке и прилег, подложив под щеку ладонь.
Спал ли он? Думал ли? Вспоминал ли?
Кто его знает…
Минуты поспешно уплывали и таяли где-то за горизонтом, секунды старательно отсчитывали мгновения уходящей жизни.
А печальные глаза все глядели и глядели куда-то вдаль.
Может быть, в далекое прошлое?
Ведь именно там иногда кроются причины и источники наших бед и поражений…
…Звук открываемой двери отвлек мужчину от размышлений.
Где-то в прихожей сначала послышались шаги, затем шум воды, очевидно, кто-то пришедший мыл руки, и, наконец, в его комнату заглянула женщина:
– Ты дома? А я смотрю, обувь стоит, а тихо, словно нет никого… Ты чего тут? Плохо себя чувствуешь?
Она встревоженно нахмурилась и подалась вперед, обеспокоенно ожидая ответа.
– Нет, что ты, – он нежно улыбнулся, сразу приободрившись, – не переживай… Все со мной нормально. Просто прилег. Устал немного, день какой-то суматошный выдался. Сейчас встану. Ну а ты как?
– Ничего.
Женщина, облегченно выдохнула, ласково кивнула и, подойдя поближе, присела на краешек дивана:
– Ты голоден?
– Нет. Я обедал в училище.
– Тогда, может быть, чайку? А? Давай заварю свеженького, крепенького, с лимончиком? Хочешь?
Он, улыбнувшись, пожал плечами:
– А что? Это хорошая мысль… Давай. Выпьем чайку, посидим, поговорим…
– Ну и отлично. Тогда я иду на кухню, а ты прекращай хандрить и присоединяйся ко мне. Будем чаевничать…
Женщина, чуть наклонившись, нежно коснулась рукой его щеки, опять отчего-то тревожно вздохнула и отправилась заваривать чай.
Мужчина же, лишь на мгновение прикрыв глаза, тут же поднялся, посидел на диване, повел затекшими плечами и, надев старенькие тапочки, стоявшие рядом, неторопливо двинулся в сторону кухни, где уже призывно шумел закипающий чайник и звенела посуда, приглашая к чаепитию.
Светлая, большая кухня давно стала любимым местом их вечерних посиделок.
Чего только она не видела…
О, чего только не слышала!
А сколько слез было пролито на этом крошечном диванчике! Всего и не перечислишь, да и не надо…
Мужчина, войдя, присел на диван, стоящий у окна, и улыбнулся женщине, заваривающей чай:
– Что, Валюта, устала? Как дела? Как твои больные поживают?
– Ой, и не спрашивай, – она махнула рукой, – и устала, и набегалась, и напереживалась. Всего понемножку. А больные? Что ж… Лежат, страдают, бедолаги…
Валентина подняла большие синие лучистые глаза на мужа:
– Ну а ты? Был в училище? Что твои курсанты?
– О, мои курсанты – это отдельная история! – он рассмеялся. – Стараются, учатся, да трудно им, первокурсникам… Дети еще совсем. По дому скучают.
Разлитый по тонким белым чашкам свежий чай дымился, распространяя вокруг себя чудный аромат, присущий настоящим цейлонским сортам, терпким и вяжущим. Женщина подвинула к мужу наполненную до краев чашку и, заботливо переставив сахарницу к нему поближе, опять внимательно взглянула на седого мужчину:
– Хочешь варенье? Абрикосовое? Или вишневое?
Мужчина улыбнулся:
– А что? Давай… Вишневое. Как раз под настроение…
Валентина, поставив на стол вазочку с вареньем, опять обернулась к мужу:
– Родной, давно хочу тебя спросить… Да не знаю, как…
Он отодвинул чашку подальше от края стола и поднял на нее задумчивые глаза, уже догадываясь о сути ее вопроса:
– Ну что ж… Спроси.
Женщина заметно волновалась.
Она стремительно поправила волосы, смахнула незаметную пылинку с домашнего платья и, собравшись с духом, неуверенно проговорила:
– Тихон, я вижу, что в последнее время ты сам не свой… Ходишь как потерянный, и работа тебе отчего-то не в радость… А ведь ты так любишь свое училище, своих курсантов… Что с тобой? А? Ведь между нами никогда не было тайн и секретов? А теперь? Я же чувствую… Скажи, тебя что-то мучит?
Мужчина опустил седую голову, помолчал, собираясь с мыслями, и негромко проговорил:
– Видишь ли, Валюша, мне ведь пятьдесят четыре года… Всего. Но вот голова вся седая, как у глубокого старика. Да и что тебе говорить, сама знаешь, сколько довелось мне пережить. Чего только не повидал я в этой жизни. Каких ужасов и страстей не испытал… Да и не жил бы уже давно, наверное, если б ты меня не выходила когда-то…
Она хотела что-то сказать, но он предостерегающе поднял руку:
– Нет уж, не перебивай. Ты спросила – я отвечаю.
Долгая, тяжелая тишина повисла в комнате.
Как густая, липкая паутина она приставала к лицу, рукам, телу, спутывая их, делая безвольными и беспомощными.
Тишина связывала, пеленала и баюкала сидящих в крошечной комнате людей, сковывая их волю и сознание. И они, словно поддавшись ее магической силе, замерли, слушая эту тяжелую, нависшую над ними оглушающую тишину.
Где-то там, за окном, кипела жизнь, а здесь сейчас стало так тихо, что даже едва различимый звук работающего холодильника казался громким и неприятно резким.
Валентина терпеливо ждала.
Ни за что она не решилась бы сейчас противоречить ему, самому дорогому и любимому на всем белом свете. Еще бабка ее, когда была жива (в честь которой ее, кстати, и назвали Валентиной), все смеялась бывало над тем, как ее внучка любит своего мужа:
– Что ж ты голову-то совсем потеряла, внученька? Разве можно так мужика любить? Ой, не дело это! Да лучше пусть он тебя больше любит, ты же женщина… Вот глупая-то!
Но Валя тогда лишь упрямо молчала и любила, любила, любила…
Вот и теперь она, боясь дышать, сидела, послушно ожидая, когда Тихон соберется с силами.
Наконец, он, вздохнув, взглянул на нее:
– Хочу тебе признаться, да вот не знаю, поймешь ли…
Сердце у женщины упало куда-то в ноги и покатилось, покатилось, трепеща то ли от страха, то ли от дурного предчувствия.
– Да? В чем же признаться?
Муж неторопливо взял чашку, осторожно глотнул уже остывшего чаю и подвинулся к ней поближе:
– Да не переживай ты так, пожалуйста. Я люблю тебя, ты сама знаешь. И благодарен тебе за все… За терпение твое, за ласку, за помощь.
Валя досадливо поморщилась:
– Тихон, к чему это? Говори уже… Не томи.
– Хорошо, – он согласно кивнул, – значит, вот что… Ты только не волнуйся. – Он снова ласково взглянул на нее, нахмурился, опять вздохнул и как в омут кинулся: – Решил я, Валечка, найти семью свою первую.
Он остановился, перевел дыхание и пристально поглядел на жену:
– Я рассказывал тебе, что потерял их как-то глупо, случайно, бестолково… Да что там! Все не так… Не так! И не терял я их вовсе, не терял! – Он судорожно проглотил ком, вставший где-то в горле, кашлянул и упрямо повторил, словно самого себя убеждая в чем-то: – Не терял, слышишь?! Судьба-злодейка пошутила. Жестко и жестоко. Будто испарились они… Как сквозь землю провалились.
Валя, похолодев от неожиданности, терпеливо молчала, глядя куда-то в сторону. В висках застучало, на глаза навернулись слезы…
Она молчала.
Потом потерла виски и покачала головой:
– Вот оно что… Ну что ж… Ты не удивил меня, Тихон. Нет, не удивил. Чувствовала я, что не забыл ты их, не отпустил память, не смирился.
– Не забыл? – он озадаченно поднял на нее глаза, – да как же забыть? Валюта? Как смириться? – Мужчина удивленно развел руками. – Была семья – и не стало! Пропала… Как такое забыть?
Жена невесело усмехнулась:
– Но ты ж молчал все эти годы… А потом, – она задумчиво пожала плечами, – не они пропали… А ты. Ты погиб. Ты это помнишь? Ты для них умер. На тебя пришла похоронка.
– Да, – Тихон согласно кивнул, – для них – меня нет на этом свете.
Он покраснел и сжал кулаки:
– Но это же ошибка. Ошибка! Я – вот. Я – есть.
Но тут уж и Валентина довольно жестко ответила, как отрезала:
– Для них – тебя нет. Нет! И они в этом не виноваты. Страшно представить, что они пережили, получив похоронку. Да, тебя нашли через много лет, но они-то этого не знали. Они тебя оплакали и похоронили. Тебя больше не было в этом мире… Да ведь ты и сам ничего не помнил долгое время. Если бы тогда тебя наш офицер не опознал, что бы с тобой стало? Страшно представить.
Тихон печально кивнул:
– Ты права. Я воскрес из мертвых.
Валя взяла его ладонь, накрыла своей и тихонько произнесла:
– Ты помнишь, как в госпитале тебе память возвращали? Ты ведь понятия не имел, кто ты! Откуда! Забыл родителей, отчий дом… Помнишь?
Сердце его заколотилось и от обиды, и от страшных воспоминаний, и от безысходности…
Валя лаково обняла его седую голову:
– Не печалься. Сейчас все прошло. Ты есть. Ты жив. И я с тобой. Время лечит… Одного не возьму в толк: почему же ты так долго молчал о своем решении?
Он удивленно распахнул глаза:
– Как это молчал? Валя? Я же тебе все рассказывал. Все, что вспомнил. Ты все знала. Ну а то, что искать их стал – это тоже, Валюша, объяснимо. Я не молодею. По ночам кошмары снятся. И что-то грызет изнутри, грызет… Душа, что ли, болит? Были люди – и исчезли. Их нет… Но ведь они – часть меня. Моей нелегкой жизни. Понимаешь? И я должен их найти и увидеть.
Валентина печально опустила голову:
– Понятно.
Помолчала. Собралась с духом:
– И что? Что делать будешь?
Тихон пожал плечами:
– Что могу – уже делаю… Запросы писал несколько раз. Во все официальные органы, инстанции, инспекции… Ничего. Словно растворились. Будто и не было их вовсе, будто приснилось мне все.
Сердце Валентины бешено заколотилось. Она вдруг поняла, что чувствует он, такой любимый и такой родной. Словно ощутила его боль и тоску. Подвинулась ближе, крепко сжала его ладонь:
– Тихон, ты только не печалься, не надо. Хочешь, я помогу тебе?
Он изумленно покачал головой:
– Ой, Валюша… Ты и вправду святая! Чистая душа…
Валентина светло улыбнулась:
– Нет. Не святая. Обычная. Просто люблю тебя. Если тебе плохо – и мне несладко! Понимаешь? Тебе станет легче – и у меня словно крылья вырастут.
Тихон кивнул:
– Это Бог мне тебя послал за мои страдания и беды. Ну что ж… Давай попытаемся вместе искать. Хотя, – он помолчал, – надежды мало.
Но ведь не зря говорят, что надежда умирает последней.
Он улыбнулся и обнял жену:
– Будь что будет…
В его душе теплился огонек веры.
А сердце упрямо подсказывало, что, если чудеса и случаются в нашей жизни, то и его не обойдет удача стороной.