Вечер давно перешел в ночь.
Стало прохладнее и свежее. С реки, протекающей рядом с домом, доносились редкие крики каких-то птиц, таинственный шорох камышей и тяжелый плеск воды. Небосвод, усыпанный яркими звездами, поражал своей странной, завораживающей красотой.
Друзья пили чай и все не могли наговориться. Перебивая друг друга, делились последними новостями, хвалились детьми, обсуждали работу и накопившиеся проблемы.
Вдруг Сергей, чуть нахмурившись, внимательно посмотрел на Тихона и, помолчав, задал вопрос, тревоживший его весь день:
– Слушай, дружище, вижу, что мучит твою душеньку какая-то проблема? Но ты молчишь, и я не лез с расспросами, но ведь уже и ночь наступила, сейчас спать пойдем, а завтра опять разлетимся. Кто знает, надолго ли… Как говорится, покой нам только снится! Так что ж, не поделишься, не расскажешь, что грызет тебя?
Тихон усмехнулся:
– Ничего от тебя не утаишь, командир… Насквозь видишь!
Сергей довольно хмыкнул:
– А то! Да только не обо всех сердце мое болит, а только о самых близких и родных. А ты мне как брат, и даже ближе – просто часть меня, вот как рука или нога… Да и не странно это вовсе: вся жизнь наша вместе, и на смерть вдвоем ходили, и горе вместе хлебали. Так что, поделишься?
Мужчина опустил седую голову и тяжело вздохнул:
– Конечно. Я и сам хотел, да только не знал, с чего начать…
Повисла тишина.
Где-то за домом хрустнула ветка, у соседей заворчала собака в будке, гремя длинной цепью. На другом конце деревни вдруг прокукарекал охрипший петух, перепутавший время побудки. Пахло водой, свежестью и луговыми травами, еще не скошенными за рекой.
Тихон молчал, и Сергей не торопил друга.
Он умел терпеть и ждать. Жизнь научила.
Наконец, Тихон поднял голову, распрямил плечи и взглянул на Сергея:
– Ой, Серега, тяжело мне что-то…
Друг напрягся, боясь услышать что-то страшное. Но смолчал, решив дать мужчине возможность собраться с мыслями.
А Тихон, покачав головой, неторопливо продолжил:
– Появилась у меня одна навязчивая идея. Да и не появилась вовсе, а укрепилась, потому что думаю я об этом давным-давно.
– Так что ж? – все-таки не выдержал Сергей, – о чем думаешь-то?
Тихон невесело улыбнулся:
– Даже не знаю, как объяснить. В общем, ты же знаешь, что я до Афгана был женат? Знал ведь?
– Ну? – друг нахмурился, – и что?
– Ну, как что? – Тихон удивленно вскинулся и пожал плечами, – как что? Я вернулся, а они исчезли… Пропали. Бесследно. Как это может быть?
Тут уж и Сергей, не выдержав, вскочил со стула и, остановившись перед Тихоном, развел руками:
– Нет, подожди, дружище! Ты что-то не в ту степь топаешь, не то ты говоришь, не так рассуждаешь… Ты все, дорогой, перепутал! Ты вспомни, милый мой, как события развивались! Ну-ка, вспомни…
Увидев, что Тихон собрался что-то отвечать, он предупреждающе вытянул руку:
– Нет, нет, ты подожди! Теперь меня послушай, а то я боюсь, что твои мучения и терзания тебя опять до больницы доведут. Давай-ка вернемся к самому началу… Да, семья была. Ты уехал в Афган. Жена тебя ждала, я прекрасно помню, какие она тебе трогательные и нежные письма писала. Все помню. Правильно? Пошли дальше… Потом весной тебя убили. Вернее, ты пропал без вести, но ребята-то из роты видели, как снаряд возле тебя разорвался и как твое тело, перевернувшись несколько раз в воздухе, полетело в пропасть бездонную… Мы тебя искали, так долго искали! В ущелье скалолазов опускали, но не нашли, словно ты испарился. Я думал, что сердце мое лопнет от отчаяния и бессилия. Я ногти грыз, чтобы не выть в голос… А потом? Надо было что-то делать, человека-то нет – похоронку жене твоей отправили. Да… Правильно я говорю? Для всех ты тогда погиб, тебя похоронили… Ты это понимаешь?
Тихон молчал.
Но Сергей, хоть и видел, что другу неприятно думать о былом, продолжал, считая, что лучше один раз сделать больно, чем потом много лет переживать, не получая результата.
– Ты, Тиша, прости меня. Может, это сейчас звучит жестоко, но надо же все расставить по своим местам, иначе ты зайдешь в такой тупик, из которого выхода никогда не будет. Ты сам себя загонишь в угол, из которого один путь – в госпиталь.
Тихон кивнул:
– Говори.
Друг сел напротив:
– Тебя не было много лет. Ты три года числился в мертвых. А потом, когда я тебя нашел, ты еще много лет лечился. Это-то ты знаешь не хуже меня… А что семье твоей надо было делать? Они должны были как-то существовать? Я, к сожалению, не знаю, как они выживали после получения похоронки, что с ними потом случилось… Потерял их из виду тогда, а позже узнал, что родители твои умерли один за другим – не вынесли такого горя. Сначала – отец, мать через два года за ним отправилась… Я тебе о них рассказывал, когда память к тебе вернулась, помнишь?
Тихон, покраснев, опустил голову:
– Конечно, помню. Соседи говорили, что она все в церковь ходила, молилась за упокой душ наших, отца и моей. Тихо плакала возле икон, на глазах таяла… Тосковала.
Сергей вздохнул:
– Да… Тяжкие воспоминания. Но от этого никуда не уйдешь, не спрячешься, не убежишь… Ну, так вот: родителей не стало, и след твоей семьи потерялся, растаял – и это объяснимо: ведь их жизнь не закончилась! Жена твоя, еще очень молодая, возможно, создала новую семью или уехала в другую страну, хотя это мало вероятно, тогда с этим не шутили… В общем, ты, на мой взгляд, напрасно все это затеял. Вот печенкой чую, что напрасно.
Сергей махнул рукой и в упор взглянул на друга:
– Ну, какие поиски, ведь столько лет прошло, страна огромная… Тут и целой жизни не хватит, чтобы все объездить, всех опросить. Не береди, Тиша, старых ран. Оставь ты это дело, сам живи и людям вокруг тебя жизнь не порти.
Тихон поежился, словно стараясь отряхнуться от тяжелых воспоминаний, и задумчиво проговорил:
– А вот здесь я с тобой, друг мой, не согласен.
Он помолчал и потом продолжил:
– Прав ты, Сережа, как всегда, во всем прав. Кроме одного… Не понимаешь ты вот чего: я Дашку очень любил, с детства. И дочь любил, которая родилась почти перед командировкой. Иной раз ночью проснусь – кричать хочется! Пойми ты, я ведь им мешать не буду, жизнь их не испорчу, только взгляну одним глазком на девочку мою, на жену бывшую… Просто посмотрю и опять исчезну навсегда – не стану помехой их нынешнего счастья. Слышишь? А потом, с чего это ты решил, что все у них хорошо? А если бедствуют? Тяжело живут? Если одни без помощи мыкаются в этой жизни? Ведь все может быть… А?
Сергей покачал головой и тронул друга за плечо:
– Не надо кипятиться… Остынь. Сейчас ты думаешь только о себе, о своих бедах-печалях… А ты о них подумай, что с ними будет, если через тридцать лет погибший муж объявится? Нужно им такое открытие? О них подумай…
Тихон угрюмо молчал.
Сергей кивнул укоризненно:
– Вот-вот… Молчишь! Я, конечно, во всем тебе готов помочь, но… Сто раз подумай, друг мой, нужно ли это. Подумай, чтобы потом не пожалеть о совершенном… Все не так-то просто в этой жизни. Совсем не просто.
Сергей разволновался.
Душа за Тихона болела, и он, чтобы хоть как-то смягчить впечатление от их достаточно жесткого разговора, похлопал друга по плечу и улыбнулся:
– Я, Тиша, понимаю, что огорчил тебя, но как иначе? Вот уедешь завтра, а я буду каждый день об этом разговоре вспоминать и корить себя, что не остановил, не уговорил, не вразумил…
Тихон упрямо молчал, подперев голову руками.
Сергей ухмыльнулся:
– Узнаю твой характер: если что задумал – не сдвинешь. Ну что ж… Вольному – воля, как говорится. Только не переусердствуй, чтобы за тобой судеб разрушенных не осталось. А я? Что ж… Конечно, если понадоблюсь – примчусь. Ты ж знаешь…
Тихон вздохнул и согласно кивнул:
– Конечно, знаю. Спасибо, Сережа. Пошли, что ли, спать? Гляди, светает уже…
Занимался рассвет.
Где-то у самого горизонта, еще сумрачно-холодного, вдруг чуть посветлела узкая полоска далекого неба. С каждой минутой она становилась все ярче и ярче, все смелее захватывая необъятное небесное покрывало, то там, то здесь вспыхивая нежными, чуть розовеющими отблесками проснувшегося и вступающего в свои законные права огненного шара.
Солнце надвигалось, жадно и властно поглощая остатки тьмы и разливаясь по алеющему горизонту ярким светом, несущим жизнь.