Тишину разорвал звук взрыва. Воздух вокруг наполнялся и наполнялся свистом, грохотом. Казалось, что взорвётся всё пространство от неудержимо разрастающихся звуков.
– В атаку! – прокричал чей-то голос в окопе.
Солдаты с трудом вылезали из глубокого рва. Земля отваливалась кусками из-под сапог, осыпаясь струйками. Сначала на поверхности показывались руки с винтовками, затем из окопа появлялся солдат, медленно подтягиваясь на руках. Никто не торопился.
– В атаку! – опять послышался голос командира уже ближе. – Стах, поторопись, чего расселся? Пока вылезешь, атака закончится.
– Не пойду я никуда, – проорал сквозь звуки взрывов Стах.
– Это саботаж! Я имею право тебя расстрелять по закону военного времени! – орал Стаху в ухо командир, для острастки вытаскивая пистолет из кобуры.
– Ну и стреляй! Всё равно сдыхать! Все здесь помрём скоро! – равнодушно ответил Стах.
– Ты ж вчера воевал, как заправский боец! Я решил тебя к награде представить, а сегодня что с тобой стряслось?
– С пленными вчера говорил. С нашего села они. Их австрияки на прошлой неделе мобилизовали. Они в нас стрелять не захотели. Сдались.
– И чего с того? Хватит болтать! Вылазь из окопа! Атака захлёбывается без меня!
– Сына моего тоже мобилизовали! Я в него стрелять не буду! И тебя не пущу! Пусть захлёбывается грёбаная атака! – Стах схватился за ружьё командира. Они мутузили друг друга в тесном окопе. Движения сковывали земляные стены и ружьё, застревающее поперёк. Из-за ружья и шла драка. Снаряд разорвался рядом. Оглушило, отбросило обоих на дно взрывной волной, припорошило пылью.
Очнулся Стах в наручниках, пристёгнутых к телеге с ранеными. Силился вспомнить, как тут оказался. Огляделся, увидел молоденького парнишку лет пятнадцати, тоже в наручниках.
– Кто такой? – спросил Стах – Чего прикованный?
– Меня Анджей зовут, – сказал парень. – Стрелять отказался. Теперь меня расстреляют, как изменника Родины.
– Что ж отказался-то? – спросил Стах.
– Так вчера пленные рассказали, что батьку моего австрияки мобилизовали. Что же я в родного отца стрелять должен?
– Ты с какого села?
– С Подгайцев. – ответил мальчишка.
– Так соседи мы. Я с Ровенцев. Стахом меня зовут.
– А вас за что?
– Одна беда у нас с тобой. У меня сына австрияки забрали. Я не стал стрелять. Вот заковали, сказали «саботаж».
– Неужто и правда расстреляют? – заволновался Анджей.
– Кто их знает, – тряхнул чубом Стах. – Всё одно погибнем. Какая разница кто стрельнет!
– Отставить разговоры, – сказал подошедший командир. – Встать!
– Да как встать-то, мы же прикованы! – усмехнулся Стах.
– Кононенко! Отцепи их! Отведи в сарай к остальным! – рявкнул командир!
– Там же пленные! – рискнул возразить солдат.
– Спорить будешь? Какая разница! Один чёрт – враги Родины! Веди, не размышляй, не твоё это дело!
– Будет сделано, Ваше благородие!
Стаха и Анджея отвели в тёмный сарай. Сквозь щели проникал тусклый свет. Люди лежали вповалку на сене, сидели, прислонившись к стойлам, лиц не разглядеть, слышно только разноголосый гул. Стах различил и русскую речь, и украинскую, и польскую, и немецкую.
«Вот, все враги стали друзьями по несчастью, – подумал Стах. – Всех перемешала война. Где свои, где чужие? Надо своих поляков найти. Может, с нашего села кто есть».
– Ktojest z Rovants? – спросил по-польски Стах.
– C Рованцев нет, с Подгайцев есть.
– Анджей, гляди, твои соседи.
К Стаху подошёл здоровый бородатый старик.
– Здорово, браток, – хрипло поздоровался богатырь.
– Здорово, батько! – ответил Стах, поднимаясь. – Неужто и стариков теперь на войну берут?
– Молодых полковник Ян Жондковски в свой польский легион забрал по приказу царя Николая, а австриякам только дети да старики достались, когда они Польшу заняли, – рассудительно и подробно объяснил старик.
– Якуб Новак, – старик протянул Стаху руку.
– Стах Завадский, – ответил Стах, пожимая огромную, как лопата, руку Якуба.
– Значит, с Рованцев будешь?
– Я-то с Рованцев. А вот Анджей – с твоего села!
Анджей тоже поднялся.
– Чей сын будешь? – пытался рассмотреть Анджея Якуб.
– Ковальский я, – ответил Анджей.
– Михал Ковальский! Неужто такой взрослый сынок у него уже!
– Михал – батька мой, – подтвердил Анджей.
– Знаю, знаю Михаила! Он с сыном моим дрался каждый божий день, когда пацаном был – разнять не могли.
– А где сейчас ваш сын? – спросил Анджей.
– Без вести пропал. В четырнадцатом в легион Жондковски мобилизовали, а летом пятнадцатого без вести пропал. Но верю, что жив, что доведется нам ещё свидеться, потому и в плен сдался, чтоб с сыном встретится. Я собираюсь сбежать и найти сына. Ни русские, ни немцы, ни австрийцы не желают добра Польше и полякам. Мы должны объединиться, собрать вместе всех поляков и воевать за себя, за Великую Польшу.
– Знаешь, не обижайся, но все эти речи в плену кажутся неуместными, что ты можешь сделать в кандалах? – Сказал Стах. – Моего сына мобилизовали в австрийскую армию, ему всего пятнадцать! Они заставляют нас стрелять друг в друга, называют изменниками и предателями только потому, что мы не хотим стрелять в своих детей и отцов. Каждая армия считает, что мы должны воспылать патриотическими чувствами именно к её стране. Польшу раздирают на части, а поляков заставляют убивать друг друга. Я ненавижу Россию, ненавижу Австрию.
– Так давай сбежим, – предложил Якуб.
– Как? У тебя есть план?
– Есть, – ответил старик.
Они отошли в угол и стали обсуждать план побега. Вокруг так мирно пахло овсом, лошадьми, конским навозом. Совсем недавно в этой конюшне в стойлах стояли лошади, а не люди, их сладковатый, терпкий запах оставил след во времени, споря с его неумолимым ходом.