Хорошенький молодой офицер так и не пришёл в себя ни на утро, ни на следующий день. Сельские бабы приходили полюбоваться на него. Бледность шла его утончённому, интеллигентному лицу. Калина, хозяйка дома, которая взяла к себе на постой молодого австрийского офицера, пыталась выгнать баб, под предлогом недостатка свежего воздуха и тишины, но бабы слетались, как мухи на мёд, посмотреть на невиданного доселе красавца.
– Да, в пору иконы писать, – сказала одна из баб.
– Да нет, он на учёного какого-то похож. Смотри, какое лицо умное! – спорила другая.
– Нет, на священника больше смахивает, – утверждала третья.
Какой священник в военной форме!
– Он ребёнок ещё, ему бы в школе учиться. Не может он быть ни священником, ни учёным. Прочитать бы документы, которые у него в сумке нашли, тогда бы и узнали, кто он.
Жаль, что на немецком всё написано.
– Видно, важные документы. В таких пакетах красивых, с печатями!
Лишь по вечерам, оставшись один на один с немцем ли, с австрийцем ли, большой разницы для деревенских баб не было, Калина отдавалась мечтам. Раздевала парня, протирала влажной тканью, разглядывала и гладила его часами. Ей даже и не хотелось, чтобы он приходил в себя. Сейчас он принадлежал ей, а когда очнётся, вряд ли она сможет удержать парня в этой деревне. Видно, что это птица высокого полёта. Замечтавшись, она прилегла с ним рядом, обняла его, долго гладила и целовала лицо, к которому уже привыкла за несколько дней. Вспомнила, как первый вечер боялась к нему прикоснуться, таким божественно красивым показался ей офицер, таким неземным, отстранённым, как ангел.
И вдруг, он ответил ей на поцелуй. Может, показалось? Может сознание сыграло злую шутку. Желаемое выдало за действительное? Она поцеловала его в губы, и он снова ответил ей. Девушка обалдела от счастья, стиснула его в объятьях так сильно, что парень застонал. Калина очнулась, отстранилась, а парень начал шептать что-то. Говорил по–немецки. Калина бросилась в соседнюю избу, чтобы позвать остановившегося там Якуба, он упоминал, что знает немецкий, работал когда-то у немца. Якуб спросонья не понял ничего, но покорно встал и пошёл за Калиной.
Немец лежал с закрытыми глазами, но говорил, не переставая, то еле слышно шепча, то переходя на крик. В хату набились бабы, несмотря на позднее время. Якуб переводил.
– В пять утра! В железнодорожном вагоне маршала Фердинанда Фоша. – говорил в бреду немец.
– О чём он? О каком Фердинанде? – спросила Лада – женщина, у которой жил Стах Завадский. Самого Стаха среди женщин не было, он заболел, и лежал с температурой.
– Фердинанд Фош – это маршал, французский военачальник, – объяснял Якуб.
– Причём тут Франция? – спросила Калина.
– Про переговоры, наверное, говорит. Там же все собрались: и немцы, и англичане, и французы, а этот Фош союзными войсками командует, – пояснял Якуб.
– Фон Винтерфельдт ещё не приехал. Его ещё нет. Переговоры могут сорваться! Винтерфельдта нет! – кричал в бреду военный.
– О ком это он? – затаив дыхание, вслушивались в каждое слово женщины.
– Такого я не знаю, – отвечал Якуб. – Но фамилия немецкая. Понятно, должен же кто-то со стороны Германии договариваться.
– Вагон, вагон, идите к вагону! – уже тише бормотал больной.
– А при чём тут вагон? – не понимали женщины.
– Точно не знаю, но слышал, что переговоры, вроде, в каком-то вагоне железнодорожном проводили.
– Сто один залп! Сто один залп! – продолжал бредить юноша. Он с трудом дышал, реплики сопровождались хрипами и кашлем.
– Ему совсем плохо! Он задыхается! – вскрикнула взволнованная Калина.
– То, что он заговорил – это хороший знак. Может быть, придёт в себя! – попытался успокоить женщину Якуб.
– Нет! Я же вижу, что он задыхается! Нужно что-то делать! – Калина попыталась приподнять больного, но дыхание парня становилось всё более тяжёлым, а хрипы более сильными. Лицо его приобретало серый оттенок.
– Нужен доктор! – тут уже и Якуб встревожился.
– У нас в селе нет докторов и в соседних сёлах тоже. Всех в армию забрали, в лазаретах работают, – пояснила Лада.
– Что же делать? – уже не могла сдержать слёз Калина.
– Нужно Стаха привести, он ветеринар, вдруг, сможет чем-то помочь! – предложил Якуб.
– Что ты говоришь! Он сам с температурой! Ему нельзя вставать с постели, – начала спорить Лада, хозяйка дома, в котором разместили Стаха.
– Но парень умирает! – закричала Калина.
– Ладно, сейчас я его приведу! – сказал Якуб, выходя за дверь. Следом за ним выбежала Лада, на ходу накидывая шаль.
Парень уже почти совсем не дышал, но продолжал что-то бормотать. Самая молодая из женщин наклонилась к нему, пытаясь разобрать, что он говорит.
– Слушайте, он же по-русски говорит, – сказала девушка. Все склонились к больному.
– Не может быть. Он же немец! – сказала одна из них.
– Отойдите от него! Ему дышать нечем! – отогнала всех от кровати Калина.
– Он по-английски говорит, а не по-русски! – продолжила спор высокая брюнетка.
– Я точно слышала русские слова, – уверенно проговорила молодая.
Спор прервал вернувшийся Якуб, который вёл бледного, худого, постоянно кашляющего Стаха. Стах вымыл руки. Попросил какую-нибудь палочку для осмотра. С трудом разжал зубы и осмотрел полость рта и горло.
– Дифтерия, – диагноз был поставлен незамедлительно.
– Так дифтерией обычно дети болеют, – сказала Лада.
– Он и так ребёнок ещё, – ответила Калина. – И что же делать? Как лечить?
– Уже поздно. Горло всё плёнками затянуто.
– Как поздно? Сделайте что-нибудь!
– Я ничего сделать не могу. Говорят, что где-то в Америке уже есть сыворотка от дифтерии, но не у нас. – Стах беспомощно развёл руки.
– Но вы же врач, сделайте что-нибудь! – схватила его за руки Калина.
– Что я могу сделать! – закашлялся от громкого возгласа Стах.
– Если там плёнки, их что, убрать нельзя? – сквозь слёзы кричала Калина.
– Обычно делают трахеотомию, – ответил Стах.
– Что это такое? – уточнила Лада.
– Разрезают гортань.
Их разговор прервали хрипы больного. Воздух уже почти не проходил через горло.
– Режьте скорее! – кричала Калина.
– Я не врач, я ветеринар! Я никогда этого не делал. Животные не болеют дифтерией!
– Он всё равно умрёт, Стах. – тихо промолвил Якуб, и все затихли.
Стах посмотрел на посиневшего пациента. Навредить ему уже было невозможно.
– Шансы очень малы, даже если я смогу… – начал фразу Стах, но Калина прервала его.
– Быстрее! Он не дышит!
Стаху ничего не оставалось, как начать операцию. Калина выпроводила из дома своих подруг. Стах комментировал вполголоса свои действия, вероятно, чтобы успокоиться.
– Я должен найти перстнещитовидную мембрану.
Стах поставил палец на кадык юноши, затем соскользнул вниз до следующей выпуклости.
– Так, это перстневидный хрящ, а углубление между кадыком и перстевидных хрящом и есть перстнещитовидная мембрана. Здесь будем делать разрез. Мне понадобится трубка толщиной с палец! – обратился он к Калине. Калина быстро убежала в сени и вернулась с трубкой, видимо сняв её с самогонного аппарата, судя по запаху. «Хорошо, если от самогонного аппарата, стерильная», – промелькнула мысль у Стаха.
Он сделал надрез на коже, раздвинул её, затем сделал надрез на показавшейся под кожей мембране. Пациент к этому моменту уже не дышал, и пульс его остановился, но как только Стах вставил в надрез мембраны трубку, парень вздохнул, но, к сожалению, этот вдох оказался единственным.
Стах приказал Калине делать искусственное дыхание через трубку, а сам приступил к массажу сердца. Теперь и самому ветеринару стало плохо от переживаний и собственной болезни. На помощь пришёл Якуб, он попытался повторить движения друга. Стах поправил расположение его рук и стал руководить реанимационными действиями людей очень далёких от медицины.
Завадский уже не верил в положительный результат, но Калина просила Якуба продолжать, и сама не прерывалась. И, как ни странно, их усилия увенчались успехом: пациент задышал, сначала слабо и прерывисто, затем всё активнее и более размеренно.
Стах сполз на пол со скамьи, на которой сидел, и потерял сознание. Якуб и Калина растерянно стояли рядом с двумя больными и не знали, что делать дальше. К счастью, обморок поляка был недолгим, он пришёл в себя, но был очень слаб. Калина постелила ему постель и попросила пожить в её хате, рядом с прооперированным. Ей страшно было остаться с ним одной, боялась, что может что-нибудь случиться, а она не сможет помочь больному. Якуб тоже остался.
Вскоре все мужчины уснули, а Калина подходила то к немцу, то к Стаху, проверяя дыхание. Ей казалось, что все они престанут дышать, если она не будет за ними следить.
Она держалась несколько часов, но затем опустилась на лавку, уронила голову на стол и уснула, но и во сне она слышала дыхание сначала одного, затем двоих, троих, а затем сотни человек. И там, во сне, она должна была за всеми уследить, никого не пропустить, услышать дыхание каждого.