Строительство дворца Флавиев шло полным ходом, также как и храма Юпитера. Временная резиденция императора находилась на вилле Августа, что прилегала к Circus Maximus39 на Палатинском холме и частично реконструировалась. По плану Дворец Флавиев – это комплекс зданий и спортивных сооружений, примыкающих к этой вилле Августа. Для возведения столь громадного комплекса некоторые постройки, относящиеся к более ранним периодам и располагавшиеся между двумя вершинами холма Палатин, пришлось засыпать землей, выровняв таким образом участок под застройку. Действительно, как и говорил император, весь Рим перестраивался, особенно центр.
Оказавшись во дворце, Домициан первым делом поинтересовался у Стефана – личного слуги своей супруги, – где она. Это был молодой и крепкий евнух тридцати лет, плотного телосложения и с крупными чертами лица.
– Госпожа Домиция Лонгина сейчас в театре, о божественнейший Цезарь! – ответил Стефан и, встав на колени, ударился лбом о мраморный пол. Так он делал несколько раз, и император с интересом наблюдал за этим. Наконец Стефан поднялся, взялся за голову, и его зашатало. Он оперся на стену, чтобы не упасть.
– Полегчало? – поинтересовался Домициан.
– Да, повелитель. Я теперь это всегда буду делать.
– Как только она вернется, сразу пошли к нам.
– Да, владыка.
– Где наш сын?
– В опочивальне.
Флавий с Фуском отправились в кубикулу сына императора. Десятилетний ребенок сладко спал в окружении рабынь, стоявших с опахалами. Завидев Цезаря, они поклонились.
– Домициан-младший не просыпался сегодня? – поинтересовался император.
– Нет, повелитель. Он как заснул поздно вечером, так и спит до сих пор.
– Быстро разбудите его.
Рабыни слегка растормошили ребенка, и он открыл глаза, которые были карие, как и у его отца. Домициан сел рядом с сыном и пристально стал разглядывать.
– Как себя чувствуешь, малыш?
– Спать хочу.
– Что-то болит или плохо себя чувствуешь?
– Я устал.
– Фуск, – обратился к нему император, – зови эскулапов.
– Да, повелитель.
Домициан погладил по голове сына и шлепнул пальцем по носу. Ребенок заулыбался.
– Не болей, Домициан-младший, ты наследник великой империи, а это значит, что ты должен быть крепким, здоровым и сильным. Ты с нами согласен?
Сын опять заулыбался. Рабыни продолжали махать опахалами.
– Да перестаньте вы уже махать ими! – завопил император. – Может, ребенку холодно из-за этого и он не может выздороветь?!
Они бросили опахала и отошли подальше. Сын напрягся, и в глазах появился испуг.
– И где его булла40? Куда вы ее дели? – не успокаивался Цезарь.
– Он сорвал ее с себя, господин.
– Быстро наденьте, вы что, разве не знаете, какая это мощная защита?
Рабыни быстро исполнили приказ.
– Не бойся, сын, – насколько мог мягко произнес он. – Отец не хотел пугать тебя.
В кубикулу вошли сразу три эскулапа и принялись обследовать дитя. Домициан все это время находился рядом, лишь изредка подпирая рукой свой подбородок.
– Повелитель! – заговорил лекарь. – У него начинается жар. Мы дали отвар из растений, но нам надо еще приготовить микстуру. Скоро ему полегчает.
– Это серьезно?
– Нет, что ты, Цезарь. Сейчас многие болеют.
– Нам безразличны многие, нас интересует, опасно ли это для нашего сына или нет.
– Нет, император.
– Тогда хорошо. Вы все трое останетесь здесь до полного выздоровления сына. Дворец не покидать.
– Как прикажешь.
– Обо всех изменениях его состояния докладывать нам лично. – Домициан снял с себя золотой венец и швырнул со всей силой об стенку, после чего удалился.
Эскулапы дернулись.
Домициан с префектом только приблизились к тронному залу, как личный советник императора по делам прошений Эпафродит, чем-то похожий на Нерона – такой же рыжий и толстый, лет сорока, – чуть было не столкнулся с ними.
– Ой, прошу прощения, Цез… – начал было он.
– Слепой, что ли? – перебил его император.
– Послы ждут аудиенции уже больше часа…
– Нет, нет, нет… никого не хотим видеть.
– Но это же плановый прием!
– Лучше скажи управляющему дворца Парфению, чтобы приготовил нам кальдарий41 и прислал рабов.
– Да, повелитель.
– И еще на ужин пригласи всех Флавиев и близких друзей. У нас сегодня семейное собрание будет.
В полном пара тепидарии42 тогу, а затем и тунику сняла с Домициана вестипалка43 и, опустившись вниз, развязала ему сандалии. Он их снял и после разогрева отправился в кальдарий, где зашел в бассейн, ныряя и задерживая дыхание под водой с каждым разом все дольше. Бальнеатор44 заполнил все помещение ароматными маслами, и купаться не только было приятно, но и сладко. Император вышел из воды и отдал себя в руки эпилятора. Спустя время пришли четыре личные рабыни Цезаря и принялись его ублажать, целуя и лаская. Но помешал им Клодиан, корникуларий45 императора, низкого роста брюнет, всегда выглядевший молодо, который шепнул на ухо:
– Домиция после театра пошла в гости к актеру Парису и там отдалась ему. Так велели передать фрументарии46.
Но Домициан даже не открыл глаза, наслаждаясь блаженством сексуальных игр. Клодиан поклонился и так же тихо исчез.
Прошло несколько часов, когда уже Цезарь находился во фригидарии47, прежде чем его потревожили опять.
– Повелитель! – послышался голос Стефана. – Августа Домиция Лонгина прибыла во дворец и сейчас в покоях Домициана-младшего.
Лишь после этого Домициан быстро среагировал, отшвырнул в сторону рабынь, накинул на себя новую белоснежную тогу и отправился к сыну.
Ребенок спал. Ни рабы, ни эскулапы не отходили от него. Здесь же находилась и Домиция Лонгина. Эта высокая, под стать своему мужу, двадцатидевятилетняя императрица стояла в белоснежном цвете пеплуме48 и в золотистой палле49. С вьющейся прической, которую идеально украшала диадема из золота с драгоценными камнями, она была настоящей законодательницей моды среди высшего сословия Рима. Но внешний вид в данный момент ее не интересовал. Она обеспокоенно смотрела на свое дитя и не знала, чем помочь.
– Разбудите его! – приказала было она.
– Нет, пусть спит! – прервал ее входящий Домициан.
– Почему? – обратилась Домиция к супругу. – Я хочу поговорить со своим ребенком.
– Успеешь! Ему дали лекарство, и нужен покой.
– Утром же было все в порядке.
– Нет, он со вчерашнего вечера болен. А утром, видимо, ты так спешила в театр, что даже не проведала нашего сына.
– Конечно, я, как всегда, во всем виновата!
– Ну а кто? Разве можем мы, божественный император, быть в чем-то виноваты?
– Я не хочу это слышать. – Закатила она глаза. – Хотя бы дома ты можешь говорить о себе в единственном числе?
Домициан лишь криво улыбнулся.
– Я пойду лучше к себе, переоденусь, – предупредила она.
– Не стоит, сейчас к нам пожалуют гости. Так что надо быть красивыми.
– Какие гости?
– Родственники и старый друг.
– Я не хочу оставлять сына.
– Это дворец, любимая. Тут тысячи наших рабов. Он точно не будет один.
Во дворцовом триклинии уже все было готово к пиршеству. Столы из мрамора и слоновой кости стояли, как и положено, буквой «U». В центре стола, вопреки правилам и традициям, да и уставу тоже, уже возлежали Домициан с Домицией, хотя должны были прийти после последнего гостя. Никого еще не было, кроме преторианцев, охранявших зал и суетившихся рабов, которые носили блюда и разные сорта вин, не забывая украшать столы. Всего было в избытке: это и всевозможная рыба, жареное и вареное мясо, деликатесы в виде икры и языков фазана. Фрукты и сладости в виде орехов в меде и фиников в дынном соку.
– У тебя сегодня так много свободного времени оказалось? – первой прервала молчание Лонгина. – Или ты просто решил отдохнуть?
– Тяжелый день, – холодно произнес он. – Мы были сегодня в сенате, а после их посещения на нас вечно нападает депрессия.
– По-моему, она тебя и не покидает никогда.
– А как твой день прошел, дорогая наша?
– Проведала греческий квартал, там недавно обрушилась инсула и погибли люди. Дети остались сиротами, пришлось помогать чем могла. Дала монеты. Обещала найти им хорошие семьи. После чего посетила театр.
– И какое представление там было?
– В греческом квартале или театре?
– Не смешно, Домиция.
– Я будто на допросе.
– Мы тебя не допрашиваем, а просто интересуемся, как наша законная супруга провела сегодня день. И нам хочется знать все в деталях.
– Что именно тебе интересно знать? Наглядно показать, как играли актеры?
– Да, это было бы увлекательно.
Но в этот момент гигантские двери отворили стражники и появился номенклатор50. Он поклонился и громко произнес:
– Божественный император и божественная императрица, пожаловали Тит Флавий Сабин и Тит Флавий Клемент.
В триклинии появились двое среднего роста мужчин. Титу Флавию Сабину-младшему было 55 лет, и он являлся сыном родного брата императора Веспасиана. Титу Флавию Клементу, уже его сыну, было 33 года, и он лишь на год старше самого Домициана. Крепкие телом и слегка упитаны, они являлись точно настоящими Флавиями. Поприветствовав Цезаря, молча улеглись на свои места.
– Божественный император и божественная императрица, пожаловал Марк Кокцей Нерва, – вновь объявил номенклатор.
В триклиний зашел высокий худой человек 48 лет с близко посаженными глазами, крючковатым носом и длинной шеей. Он поклонился императору и стал долго искать, куда прилечь, после чего произнес:
– Повелитель, могу ли я выпить вино? Жажда меня просто замучила. Я так мечтал о холодном напитке.
Домициан лишь слегка кивнул, и раб наполнил кубок Нервы.
– Божественный император и божественная императрица, пожаловал префект преторианцев Корнелий Фуск, – выговорил раб.
Фуск, осмотрев всех гостей, возлег рядом с Нервой.
– Божественный император и божественная императрица, пожаловал Плиний-младший.
Появился парень двадцати двух лет, высокий и статный, весь вид которого подчеркивал его знатное происхождение. Он поклонился и возлег на свое место с отрешенным видом.
– Божественный император и божественная императрица, пожаловал консул Рима Квинт Петиллий Цериал.
Консулом был седой подтянутый военачальник 52 лет, который прославился тем, что постоянно находился при всех Флавиях и завершал после Тита завоевание оставшихся бунтующих городов в Палестине.
– Божественный император и божественная императрица, пожаловал новый гость по имени Марий!
– Пусть проходит! – Встал император. – Приветствуем тебя, страж храма Юпитера Капитолийского, – и он захлопал.
Все гости поднялись. Старик неуверенно зашагал внутрь и поцеловал руку Цезарю.
– Повелитель мой, – заговорил пожилой человек, – меня несколько раз обыскивали. Неужели ты думаешь, что я могу желать твоей смерти?
– Прости их, они часто переусердствуют. Возлежи, просим тебя, рядом с нами, – и Домициан указал на место.
Старик прилег и начал внимательно рассматривать зал.
– Тут везде ведется строительство и реконструкция, так что не на что смотреть пока что, – ответил император на незаданный вопрос.
– Так или иначе, тут все красиво.
– Налейте всем вина и отпейте. Проверим, нет ли там яда, – приказал все еще стоящий Цезарь рабам и, когда те исполнили, продолжил: – Хотим выпить за человека, который спас нам жизнь четырнадцать лет назад. Если бы не он, сейчас нас не было бы на свете. Мы живы только благодаря ему.
Кубки быстро опустошились, и все возлегли.
– Мой господин, – заулыбался старик, – тебя спас не я, а боги. Юпитер захотел, чтобы ты жил. Мне как-то предсказал оракул по имени Асклетарион, что я спасу будущего императора от смерти.
– Он жив еще?
– Да, мой владыка. Его все знают.
– Продолжай. Что он еще предсказывал?
– Сказал, что за спасенную кровь надо платить кровью. Правда, он это не пояснил.
– Это значит, что будет угрожать опасность тебе, – вмешался Нерва, вновь наливая вино, но уже сам, своей рукой. – Смерть.
– Боги накажут меня за то, что я спас нашего императора? – фыркнул старик. – Да я готов умереть хоть сейчас.
– Послушай нас! – обратился к нему Домициан. – Пока мы живы, никто тебе не навредит, никто не обидит. Ты можешь даже жить во дворце, как полноценный его обитатель. То, что ты сделал для нас, невозможно оплатить даже всеми сокровищами мира.
– Повелитель мой! – усмехнулся пожилой гость.
– А теперь мы бы хотели, чтобы ты вспомнил события четырнадцатилетней давности и рассказал всем присутствующим, а это самые близкие нам люди, все подробности, если помнишь, конечно. Тем более здесь присутствуют сын и внук погибшего тогда нашего дяди, префекта Рима, Тита Флавия Сабина.
– Обижаешь, повелитель. Я все помню до мелочей и многим рассказываю эту историю. С удовольствием расскажу и вам. Но начну с того, что было ранее, что мне рассказывали, что узнавал, что слышал, а вы мне скажете, ложь все это или нет.
– Мы дополним, если что. Тем более нам очень интересно, что говорят в народе об этом.
– Событием, предшествующим гражданской войне, было, безусловно, самоубийство императора Нерона. Пожар, падение экономики из-за восстановления Рима и строительство Золотого дворца Нерона привели к тому, что восстали провинции из-за высоких налогов. Легионы наместника Тарраконской Испании Гальбы объявили его императором и двинулись на Рим. По дороге все провинции присягали ему на верность. Римский сенат, который вначале объявил врагом Рима Гальбу, вскоре передумал, когда посчитал, что Нерон более никому не выгоден. Даже самый преданный Нерону префект преторианцев Тигеллин встал на сторону Гальбы, тем самым подписав смертный приговор законному императору. Нерон, понимая, что конец близок, в своем Золотом дворце решил устроить последний прощальный пир, но никто не пришел, кому он отправил приглашения, а оставшиеся рабы разбежались. Со своим вольноотпущенником и советником отправился на виллу под Римом, где велел выкопать могилу, и произнес фразу: «Какой великий актер погибает!» Но со смертью медлил, все еще ожидая хороших известий. Однако пришли другие новости из сената, где его объявили врагом Рима и приказали доставить на публичную казнь. Услышав топот копыт всадников, когда он лег на землю, приложив ухо и поняв, что это едут его арестовать, он при помощи своего советника Эпафродита перерезал горло.
– Эпафродит? – переспросил Домициан. – Он убил Нерона? Кто тебе такое сказал?
– Весь Рим знает, повелитель, да и он сам хвастался.
– Мы не знали! Он сейчас прислуживает нам… Хм… Ладно, продолжай.
– Он убил Нерона. Всадники прибыли на виллу и даже пытались спасти императора, остановить кровь, но не смогли. Он умер в тридцать лет. Так к власти приходит семидесятилетний патриций – военачальник Гальба. И хотя он правил больше полугода, фактически в Риме император провел три месяца. Но из-за пустой казны, повышения налогов, изъятия даров для знати от Нерона и скупости он быстро потерял популярность. У него не было детей, и это усугубило его положение. Поговаривали, что Веспасиан Флавий прочил своего сына, Тита Флавия, дабы Гальба усыновил его и передал власть.
– Глупые слухи! – парировал Домициан.
– Отон же не подходил Гальбе из-за своей приближенности к Нерону. Выбор был сделан, и он избрал наследником Луция Кальпурния Пизона из очень древнего царского рода. Но Отон был не согласен с выбором, и то ли опасение за свою жизнь, то ли просто жажда власти подтолкнула его на восстание. Пока император Гальба в январе приносил жертву богам на Палатине, Отон, отправившись к преторианцам, добился от них признания его императором. И вот тогда началась суматоха в Риме, потому что со всех сторон начали приходить абсолютно противоположные известия. То известие, что Отон – император… то, что он уже убит. Гальба просто растерялся от этих новостей и не успел ничего толком предпринять, даже не добравшись до своего дворца, был заблокирован на Большом Форуме. Его фразы: «Что вы делаете, соратники? Я ваш, и вы мои!» или «Что я плохого сделал вам, чтобы так умереть? Я все еще ваш законный император» – не остановили убийц. Даже не нашлось милес, готовых его защищать до конца. Императора закололи, а потом долго глумились над его головой, посадив на меч и разгуливая улицами Рима. Говорят, когда голову Гальбы принесли Отону, он воскликнул: «Лучше бы принесли голову Пизона!» Последнего, правда, вскоре также обезглавили.
Таким путем к власти приходит тридцатишестилетний военачальник Марк Отон, который, кстати, являлся вторым мужем божественной императрицы Августы Поппеи Сабины, погибшей от гнева Нерона, ее последнего супруга. Но что Отон мог сделать за три месяца правления? Только стал разбираться в делах империи, как легионы Вителлия объявили его новым императором, и Отону, который пытался найти компромисс, ничего не оставалось, как пойти войной на самозванца. Битва произошла в апрельских идах при Бедриаке, где легионы Отона проиграли, а кто выжил, тут же сдался на милость Вителлия. Марк Отон мог бы еще сражаться, и, возможно, все бы затянулось на годы, но он ради мира в империи и стабильности решил покончить жить самоубийством. Император сам бросился на меч и был тут же сожжен, дабы враги не глумились над его головой, как это делали с Гальбой.
В пятьдесят восемь лет новым императором становится военачальник Вителлий Авл, который правил восемь месяцев. Но мира, как того хотел Отон, не получилось. Меньше чем через три месяца его правления восточные легионы провозгласили новым императором Веспасиана, и большая часть провинций поддержала Флавиев. Веспасиан решил отправить наместника Сирии Лициния Муциана с легионами в Италию, а сам заблокировал доставку зерна из Египта в Рим, тем самым мирно – блокадой – пытался заставить Вителлия капитулировать. Но легионы Мезии, Далмации и Паннонии под руководством военачальника Антония Прима вторглись в Италию и нарушили планы императора Флавия о мирном захвате власти. У Прима, который боготворил Цезаря Отона, была личная неприязнь к Вителлию, и он во что бы то ни стало хотел видеть собственными глазами падение ненавистного им императора. Вителлий же отправил пятидесятитысячное войско навстречу взбунтовавшимся, однако их военачальник решил перейти на сторону Веспасиана, но его милесы были против этого и арестовали его. Войско осталось без командующего, чем и воспользовался Прим, когда напал на них. Битва произошла двадцать четвертого октября при Бедриаке, там же, где полгода назад были разбиты силы Отона. Но на сей раз легионы Вителлия не повторили успех и проиграли. Было еще другое войско Вителлия, которое шло на помощь, но, узнав о проигрыше, передумало вступать в бой и было вскоре заблокировано легионами Флавия, а потом и дезертировало.
Антоний Прим, когда подошел к Риму с войском, не желая брать штурмом столицу, передал послание Веспасиана Вителлию. Посредником в этих переговорах выступил родной брат Веспасиана, префект Рима Тит Флавий Сабин…
***
«…Сабин лишь на год был старше Веспасиана. Несмотря на то что они были родными братьями, похожими не были. Лишь в глазах было что-то общее. Сабин и Веспасиан родились в земле сабинов, близ Реате, в поселении под названием Фалакрины. Род Флавиев не принадлежал к патрициям и являлся смесью крестьян и сословия всадников. Росли и крепли братья под надзором Тертуллы, своей бабки по отцу, на ее ферме. Веспасиан, будучи императором, часто наведывался в места своего детства и это имение сохранил в прежнем виде, чтобы все, к чему привык его взгляд, оставалось нетронутым. Память же бабки всегда чтил тем, что на праздники пил вино из ее родового серебряного кубка.
Достигнув совершеннолетия, Веспасиан, в отличие от брата Сабина, даже и не думал заниматься политикой или строить карьеру. Тем более странно, что именно ему было суждено стать первым императором из рода Флавиев, а не его амбициозному брату-карьеристу. Но мать их была матрона строгая и властная, которая нашла аргументы, заставившие Веспасиана служить трибуном во Фракии, тем самым дав толчок к его величайшей военной карьере. Квестор, эдил, претор, легат, цензор, проконсул Африки, консул, военачальник Восточных легионов и в конце концов император – вот до чего дослужился Веспасиан. Пик же карьеры Сабина пришел на его должность префекта Рима, хотя до этого он был консул-суффект в 47 году, иначе говоря, временно исполнял обязанности консула. Префект Рима – это была почетная и высокая должность, то есть префект управлял городом, пока отсутствует император. С 61 года он усердно исполнял свои обязанности, и никто и никогда даже не сомневался, будь то Нерон, Гальба или Отон, в его профессиональных качествах. Нынешний император Вителлий Авл также почитал Сабина и не отстранил его даже тогда, когда Веспасиана объявили императором. Тит Флавий Сабин хорошо ладил с императором и даже поддерживал его до известных событий. Император, узнав о восстании, посадил под домашний арест Домициана, тогда еще восемнадцатилетнего юношу, и лишь вмешательство Сабина, а затем и ходатайство перед императором помогли освободиться Домициану. Последнего Сабин забрал на свою виллу на Палатине. Именно там Флавиев настиг посланник от Веспасиана, 18 декабря 69 года, с требованием полной капитуляции императора Вителлия. Нисколько не медля, Сабин, облачившись в военную форму, отправился в Золотой дворец.
Чего только не говорили об императоре Авле. Он был толстым и огромным человеком. Очень высокого роста, наверное, выше всех в Риме. Пил и постоянно обжорствовал. Пиры были по четыре раза на день. Ходил к патрициям и их объедал. И никогда не насыщался, так как после еды обязательно рвал. Пьяница и распутник – именно так его все называли.
В тронном зале император встречал Сабина грустно и растерянно. Ему уже было известно о плачевной ситуации с его легионами. От кого угодно он ждал добрых известий, исключением не стал и Сабин.
– Скажи мне, друг мой, что сейчас творится? – довольно любезно спросил император.
– Тебе уже известно, что больше не осталось ни одного легионера к северу от Рима, верного тебе.
– И что ты предлагаешь в таком случае?
– Мой брат, Цезарь Веспасиан Флавий Август, император Римской империи, предлагает следующее…
– Я лишь один законный император, Сабин! – закричал Вителлий и вскочил. – Я Цезарь Вителлий Авл Август волею богов! Как не может быть двух солнц на небе, так не может быть двух цезарей на земле! Меня законно провозгласил императором сенат Рима и народ. За такие слова можно тут же лишиться головы, а ты мне даже почестей не оказываешь, как полагается, а ведь я до сих пор твой – подчеркиваю – законный император.
– Да, ты можешь казнить. Но при всем уважении я здесь как посланник моего брата, а не как гражданин. Будь моя воля и возможность, я сейчас был бы одесную императора Веспасиана и вместе с ним сражался, продвигаясь к Риму. А если говорить про законность, то кто, как не ты, бросил вызов действующему законному императору, устроив мятеж и разбив его легионы, тем самым довел до самоубийства Отона?! Давай не будем акцентировать внимание на том, кто законный, а кто нет, так как во время гражданской войны это понятие очень и очень расплывчатое, а перейдем к делу… – и, помолчав, продолжил: – Если ты позволишь.
– Говори, – опять спокойно произнес император и сел.
– Веспасиан Флавий предлагает следующее: если Вителлий сложит с себя полномочия императора, ему будет даровано помилование, золото и гарантированное убежище в Кампании с неприкосновенностью.
– Сто миллионов сестерциев51, огромную роскошную виллу с бассейнами, садами и тремя триклиниями и, главное, покоя. Вот чего я хочу, – сразу же ответил император.
– Нет, Веспасиан дает только сто тысяч сестерциев и виллу. Если согласен, то сегодня все будет исполнено, когда ты отречешься.
– Это не то, на что я рассчитывал, но хорошо, немедля я соберусь и отправлюсь в храм Согласия, где сложу с себя знаки императорского достоинства.
Сабин слегка кивнул и отправился на свою виллу, император же, облачившись в черную тогу, вышел ночью из дворца вместе с плачущими родными и рабами. Находящаяся там толпа и преторианцы удивились такому виду императора, но Вителлий поспешил с ними объясниться, забравшись на ростру:
– Дорогие дети мои! Я больше не могу и не хочу участвовать в этой кровопролитной войне. Война – сама по себе горе, но когда она является гражданской, где римлянин убивает своего брата римлянина, просто недопустима. Поэтому я принял решение отречься от власти в пользу императора Веспасиана Флавия, не по своей воле, конечно же, а меня силой заставили, но за это всех нас ждет помилование и жизнь, – и он при всех разрыдался.
Но преторианцы достали мечи и стали бить ими друг о друга, тем самым громко выражая недовольство и требуя продолжения войны. Цезарь сошел с ростры и попытался было пройти меж ними, но народ заградил ему путь, указывая, что все готовы дать отпор захватчикам и остановить восхождение Веспасиана. Вдохновившись такой поддержкой, император Вителлий громко объявил:
– Я никогда не забуду вашу доброту и любовь ко мне, мои дорогие! Так давайте же сегодня раз и навсегда покажем этим грязным плебейским свиньям Флавиям, кто тут настоящие римляне и кому принадлежит Рим! Все идем к вилле префекта Сабина.
Толпа даже перекрикивала радостных преторианцев и, вооружившись кто чем мог, направилась к имению Флавиев.
Сам же Сабин в это время устроил пир, празднуя отречение Вителлия, и опустошал вино кубок за кубком. За столом возлежали сын и внуки его, супруга Аррецина Клементина, а также Домициан.
– Почему грустишь, малыш? – поинтересовался Сабин у Домициана.
– Не верится, что все уже позади. Ты уверен, что император сдался?
– Абсолютно! Этот трус тени своей боится, а тут такое предложение, где он сможет пировать до конца дней своих или погибнуть императором. Как думаешь, что он выберет?
– Порой и трусы опасны, вспомни крысу, загнанную в угол.
– Да он даже не крыса – цыпленок ничтожный, вот кто он, – и Сабин, расхохотавшись, разлил на себя вино. – Да что же такое, порази меня Юпитер, новую тогу испортил.
– Вино разлито на белую тогу. Кровавый знак. Навлекаешь на себя гнев богов.
– Расслабься, малыш. Мы расчистили путь к престолу для твоего отца и можем теперь пировать сутками напролет.
– Я уже два года как не видел отца, четыре года как – брата. Тогда же я потерял мать и сестру. Такое ощущение, что отец и брат забыли обо мне.
– Не говори так, они любят тебя. Я-то знаю.
– Так любят, что ни одного письма не прислали за все это время?! Ты ничего не знаешь, дядя. Отец ненавидит меня, стыдится, а брат не замечает или всячески показывает, что я ему не ровня. Им абсолютно безразлично, выживу я тут или нет.
– Они на войне и больше нас рискуют каждый день быть убитыми. Ты же тоже не слал им письма, ты же тоже не особо горюешь, пока их нет. Может быть, это ты их не любишь, а не они тебя?!
Домициан насупился и замолчал.
– Какие дальнейшие планы, отец? – обратился уже Сабин-младший.
– Пировать. А потом, до приезда Веспасиана, наведем здесь порядок. Этот год четырех императоров серьезно расшатал нашу империю, как экономически, так и политически, да и социально тоже. Преторианцы творят что хотят, чувствуют себя всесильными и безнаказанными. Еще император Отон их очень распустил. Даже плебс посчитал, что может решать судьбу Рима. Нам очень нужна стабильность и сильный лидер, иначе провинции восстанут и захотят выйти из состава Римской империи, а этого нельзя допустить.
– Как думаешь, что тебе даст Веспасиан?
– Много чего. Должность консула как минимум. Может, наместника, но я стар уже и не хочу покидать Рим.
– А нам что – мне и моим сыновьям?
Сабин посмотрел на внуков, старшего звали так же, как и его, и сына, – Тит Флавий Сабин, а другого – Тит Флавий Клемент.
– Уж поверьте, наш Веспасиан никого не обидит! – бодро ответил префект Рима.
В это самое время в триклиний ворвался милес.
– Господин, преторианцы идут сюда, во главе их император, они вооружены и агрессивно настроены.
– Что??? – поразился Сабин. – Этого не может быть. Быстро беги и поднимай всех флавианцев! Скажи, что всеобщий сбор против вителливцев. Мы им сейчас такой бой дадим, что голова Вителлия долго будет гнить на острие моего копья. – Милес убежал, а Сабин, сразу отрезвев, обратился к семье: – Будьте рядом со мной, я попытаюсь укрыть вас в храме Юпитера Капитолийского. Только там, в святыне, вы будете в полной безопасности.
Сабин раздал мечи всем родным, они надели латы и вышли на улицу, где вовсю уже шел бой между сторонниками Флавиев и Вителлия. В эту ночь весь Рим, казалось, не спал. С инсул горожане умудрялись кидать в головы милес глиняные горшки и сосуды, причем неважно, в чью голову угодят. Рев и гул над городом стояли такие, что слышны были в окрестностях. Кроме криков, стонов и рычаний, также сыпались оскорбления и проклятья как в одну сторону, так и в другую. Сабина и его приспешников оттеснили к храму Юпитера, все так, как он и хотел. С оставшимися милесами он укрылся внутри священного места. Там, расслабившись, Сабин сел у колонны.
– Слава богам, добрались. Теперь мы в безопасности. Будем ждать, пока Антоний Прим не получит известие об этом, и тогда вторгнется в Рим, и покажет этим выскочкам, у кого здесь вся власть.
– Отец, – вмешался Сабин-младший, – Прим должен слышать, что здесь происходит. Он скоро придет?!
– Будем ждать.
– Нет! Я увожу детей. Мне не хочется сидеть здесь как загнанному зверю.
– И куда же ты пойдешь?
– Я найду выход и мать тоже заберу, если ты не пойдешь с нами.
– Глупец. Ты собрался бегать по Риму, полному вителливцев? Сколько ты планируешь прожить, час или больше? Я не дам рисковать моей супругой и внуками.
– А это уже мне решать. Мама, ты со мной?
Та отрицательно помотала головой.
– Домициан? – спросил Сабин-младший.
Домициан замешкался. Он не знал, как поступить правильно. С кем выгоднее и безопаснее. Посмотрев на дядю, он выговорил:
– Я остаюсь.
– Это ошибка, сейчас самое время сбежать, храм еще не окружен.
– Он и не может быть окружен – он на холме, – ответил префект Рима.
– Ты понимаешь, о чем я, его скоро окружат со всех сторон… твой холм окружат. Впрочем, вам решать, и да помогут вам боги.
Сын Сабина вместе с двумя внуками скрылся из виду. Брат Веспасиана остался с Клементиной и Домицианом. Последние милесы с боями отбивались и, оказавшись внутри, закрыли ворота храма и забаррикадировали мебелью, после чего буквально повалились на пол.
– Здесь никто не посмеет даже оголить оружие, не то чтобы применить. Мы, римляне, богобоязненные люди и сейчас находимся под защитой самого Юпитера! – подытожил Сабин.
Но на площади перед храмом послышались возгласы:
– Давайте выкурим их оттуда. Поджигай! Несите еще дров и соломы. Выполнять, не мешкать, это приказ нашего императора. Мы боремся за правое дело, и Юпитер нас простит.
Полетели факелы на крышу и в окна храма. Все запаниковали. Домициан выронил свой меч, до этого ни разу его не применив, и от испуга разрыдался.
– Не может этого быть, – поразился Сабин. – Это кощунство и святотатство – сжигать главный храм империи. Я не верю. Варвары!
– Что я наделал, что я наделал?! – начал повторять Домициан, хватаясь за голову. – Какой же я глупец, надо было пойти с ними…
– Только без паники, малыш! – попытался успокоить его дядя.
– Да какой я тебе малыш, старый осел?! – завопил тот. – Видят боги, как же я тебя ненавижу. Ты нас привел к погибели, вместо того чтобы убить Вителлия, мы оказались в ловушке и сейчас сгорим заживо. Боги, я не хочу умирать, прошу вас… – начал опять рыдать и метаться из стороны в сторону Домициан.
Милесы также ринулись искать другие выходы. Лишь Сабин, успокоившись, обнял свою супругу, поглаживая ее волосы.
– Не волнуйся, любовь моя, все будет хорошо. Я тебя защищу.
– А я и не волнуюсь. – Поцеловала Аррецина его. – И не боюсь смерти, если рядом будешь ты.
– Я не знаю, я просто не знаю! Ведь я видел глаза Вителлия, он не блефовал, он действительно сдался. Что такого могло произойти, что он передумал и предпринял атаку? Ведь он же понимает: Веспасиан уже не оставит ему жизнь. Разве стоит все это жизни – самого ценного, что есть у нас?! Мы не ценим ее, а когда она висит на волоске, начинаем наслаждаться ею и просить лишние минуты.
– Я благодарю богов, что они послали мне такого супруга!
– Не надо, не прощайся, любимая. У нас еще есть шансы спастись.
Алтарь для жертвоприношений в это время запылал, также как и белоснежные шелковые перегородки. Не дожидаясь смерти от дыма или огня, Сабин открыл ворота храма и вышел навстречу преторианцам вместе с Клементиной. Его тут же окружили враги.
– Братья-римляне, прошу лишь одного: из уважения к моей должности, которую я исполнял на протяжении восьми лет, отпустите мою супругу… супругу префекта Рима.
Все молча смотрели и не реагировали.
– Где Вителлий? – спросил Сабин.
– “Цезарь Вителлий Авл Август” надо говорить! Собака ты! – появляется и нагло произносит император.
– Цезарь Вителлий Авл Август, прошу, отпусти ее.
– На колени, собака!
– Я сделаю все что угодно, только не трогай ее.
– Собаке слово не давали, так что на колени!
– Отпусти ее, и мы поговорим!
Сабина ударили сразу несколько преторианцев с разных сторон. Флавий упал, держась за грудь и бок. Клементина расплакалась и наклонилась к нему, как тотчас ее за волосы уволокли. Из толпы выскочил один из милес лет семнадцати.
– Стойте, прекратите! Я Гней Сервий-младший, сын сенатора! Не смейте прикасаться к префекту Рима! Если мы хотим быть центром цивилизации, то должны сами в первую очередь жить по законам! Если он виноват, то его надо судить, а если нет, то отпустить.
– Перережьте этим Флавийским простибулам горло, – приказал император, игнорируя речь милеса. – Отдать бы вас в лупанарий, да там тут же вас свои и освободят, к сожалению.
– Не-е-ет! – закричал Сабин и, поднявшись, хотел было воткнуть кинжал в императора, но преторианцы вовремя остановили его и, не дожидаясь приказа, начали со всех сторон колоть мечами.
Его бездыханное обезображенное тело упало наземь. Аррецина последний раз взглянула на мужа и закрыла глаза, взмолилась, перед тем как ее также закололи. Сын сенатора попытался с мечом в руках остановить казнь, но и его постигла та же участь.
Из охватившего весь храм огня, осветившего ночью, наверное, весь Рим, стали выбегать милесы, которые так и не нашли другого выхода, и сразу же попадали на растерзание преторианцев и толпы.
– Найдите всех Флавиев! – кричал император. – Всех до единого. Никого не упустите. – Огонь осветил зловещее лицо Вителлия, которое на тот момент походило на звериное, нежели на человеческое.
Домициан, до этого момента не зная, куда себя деть и что делать, увидел сторожа храма.
– Я Домициан Флавий, сын императора Веспасиана Флавия, и мне нужно спастись, – пытался произнести он с достоинством, но голос дрожал, а глаза еще не высохли от слез.
– А зачем? Флавии же мятежники.
– Прошу тебя, умоляю! – и глаза снова стали мокрыми. – Ты меня можешь спасти?
– Могу!
– Так спаси. Что мне надо сделать для этого? Встать на колени? – чуть ли уже не рыдая, спросил он.
– Ну что же, Домициан Флавий, следуй за мной. – Страж потайным ходом переправил его в свою превратную кубикулу за храмом и уложил в свою постель. – Надо дождаться утра, и тогда будут высоки шансы спастись.
– Благодарю тебя, я этого никогда не забуду. Так ты не за Флавиев?
– Я не за тех и не за этих. Я охраняю и оберегаю этот святой храм, который преторианцы сегодня уничтожат, и все из-за приказа безбожного Вителлия, да накажут его все боги Рима.
– Значит, ты за Флавиев. Мы благородные люди…
– Благородные? Я слышал, как ты ругал своего дядю. Я хотел было всем вам помочь, но незаметно многих не проведешь, да и места тут мало, лишь одного мог и волею богов попал на тебя. Хотя лучше бы я спас Сабина.
– Почему лучше? – холодно спросил Домициан.
– Он же воин, храбрец и достойно умрет. Ты же похож на плачущую девочку, потерявшуюся и молящую о пощаде.
– Осторожно с высказываниями, старик.
– Ты не в том положении, юноша, чтобы угрожать.
– Однажды я стану императором, и от моего хорошего или плохого мнения о тебе будет зависеть твоя жизнь.
– А ты для начала стань им… Да и я могу не дожить до этого. Но если ты станешь императором и придешь сюда, то я первым поцелую твою руку и выскажу все почести.
– Надеюсь, ты доживешь до этого времени.
– Зачем?
– Затем, чтобы ты понял, что сделал правильный выбор. Я стану таким императором, что обо мне будут слагать легенды в веках. Я буду императором-созидателем, а не разрушителем. И суд мой будет честный и справедливый абсолютно ко всем, и неважно, кто передо мной, будь то раб или родственник.
– Я знаю, каким ты будешь!
– Откуда?
– Потом скажу. Еще не время. Но я знаю все! Мне все предрекли. И ты не будешь таким, как говоришь сейчас. Точно не будешь, хотя и попытаешься.
Домициан обиженно повернулся на другую сторону, спиной к стражнику.
Вителлий еще до рассвета вернулся во дворец и принялся за трапезу, наблюдая с балкона, как все еще полыхает храм Юпитера Капитолийского. С восходом солнца до него дошло наконец, что он натворил, и ринулся исправлять ситуацию. Пытался даже перевалить вину на других. Он созвал совет, где предлагал консулам, сенаторам, советникам и помощникам взять вину о поджоге храма и гибель префекта на себя. Но ни один из совета, естественно, не захотел этого делать. А в сенат внес предложение отправить послов и даже весталок для переговоров с Веспасианом.
С рассветом возле разрушенного храма собралось много жрецов различных богов, которые молились и оплакивали святыню. Страж, порывшись в спасенных из храма вещах, нашел одеяние служителя Исиды52 и, разбудив Домициана, который спал как младенец, несмотря на угрозу, дал ему надеть его.
– Снимай тунику и надевай на голое тело. Только так тебе поверят, что ты не патриций.
– А есть другие одежды? Мне не нравится, как я выгляжу в них. – Разглядывал себя Флавий.
– Выбирать не приходится. Тебе надо незаметно выйти, а не привлекать внимание. Главное, голову накрой и иди гордо, но в глаза никому не смотри.
– А как твое имя? Хотя нет, не говори. Я не хочу знать. Иначе это имя будет ассоциироваться у меня с вечной опасностью. Прощай. Может, и увидимся когда-нибудь. Во всяком случае я тебя не забуду никогда и свою награду ты рано или поздно получишь.
– Фортуна тебе в помощь, Флавий.
Домициан, выйдя из жилища стража, тут же примкнул к жрецам Исиды. Те даже не обратили на него внимания – настолько были заняты увиденным. Он повторял движения за ними, поднимая руки к небу и молясь, но косо поглядывая на преторианцев, снующих взад и вперед, выискивая подозрительных лиц. Наконец, когда траурные церемонии закончились, жрецы стали расходиться, и никто из здесь присутствующих даже не посмел их проверять.
Оказавшись вдали от Капитолия, Домициан сам брел улицами Рима, плотно укутавшись и огибая каждого прохожего. Ноги у него дрожали, тело охватил озноб, то ли от испуга всеобщего, то ли заболел, но он шел к цели, несмотря ни на что. А улицы были в крови. Трупы так и лежали на дорогах, никто даже не думал их убирать и сжигать. Все переступали через них и шли дальше. Если это лежал патриций, то его обыскивали в надежде найти пару денариев. На Флавия некоторые обращали внимание, но думали, что это лишь запаниковавший жрец Исиды не знает, куда себя деть. Городские когорты53 должны были поддерживать порядок, но они лишь создавали видимость работы. Хотя двое из них, завидев Домициана, прокричали:
– Эй, ты, в одеянии жреца, стоять!
Флавий хотел было убежать, но ноги продолжали трястись, и он понял, что надолго бега его не хватит.
– Да, слушаю? – надменно спросил Домициан, разворачиваясь.
– Ты посмотри, какое высокомерие у него! – сказал один милес другому.
– Надо бы проучить юнца, – произнес другой.
– Может, розгами его?!
– Да как вы смеете останавливать жреца Исиды? – возмутился Флавий.
– А может, ты не жрец?! Может, ты беглый наглый раб, выдающий себя за жреца?
– Вы глупцы! Разве я похож на раба? – разозлился Домициан и перестал контролировать себя. – Знайте свое место, милесы, иначе я ваши имена передам Верховному понтифику, нашему славному императору Вителлию, и что он тогда сделает с вами?
Но один из милес дал пощечину Домициану, и тот упал на землю, схватившись за щеку.
– Ты посмотри на него, – расхохотался милес, – уже не такой наглый.
– Если мы тебя убьем, то уже никому и жаловаться не сможешь, юнец, – сказал другой.
– Он такой тощий, что ветром унесет скоро. Не кормили его, видать. Или действительно раб? Надо проверить, снимем одеяния его! Вставай быстро, пока я не вспорол твой живот.
Домициан, дрожа, поднялся. Милесы тут же сорвали одежду с него и стали крутить его в поисках выжженного рабского знака на теле, но ничего, естественно, не нашли.
– Ну, не раб точно, – с горечью произнес милес.
– Тогда ладно, отпустим его, но без всяких одеяний, – выговорил второй. – Иди куда шел, но голым! – и они с хохотом ушли.
Флавий, прикрывшись, подбежал к трупу и решил стащить с него тунику. Люди же, проходившие мимо, делали вид, что ничего не видят и не хотят знать. Но брезгливость Домициана его переборола, и он не стал надевать грязную вещь. Лишь пройдя несколько кварталов, обнаружил тогу на теле патриция и, ею обмотавшись, уже буквально что есть мочи побежал на Эсквилин.
Эсквилинский холм – один из семи холмов Рима и второй по древности после Палатина – находился между Целием и Виминалом. Именно там расположилась вилла Нервы, в двери которой постучал Флавий.
Раб проводил его в атрий54 к хозяину.
– О боги, Домициан! Я так переживал, ведь дал обещание Веспасиану, моему самому лучшему другу, оберегать тебя и защищать. – Нерва обнял и поцеловал Флавия в губы.
– Значит, я тебя интересую только потому, что ты дал обещание моему отцу?
– Не придирайся к словам, Доми! Как добрался сюда? Я слышал насчет Сабина. Мне жаль. Впрочем, иди помойся, а вопросы потом. Тебе велеть приготовить кальдарий или тепидарий?
– Тепидарий!
Как только тепидарий был готов, Флавий стал париться, затем помылся в бассейне и снова начал расслабляться паром, когда к нему пожаловал Нерва. Он обнял и стал ласкать Домициана, но тот отпрянул.
– Почему? – обиделся Нерва. – Ты больше не хочешь, чтобы мы были любовниками?
– Не сейчас… неудачное время ты выбрал.
– Мне так твоих ласк не хватает.
– Ласки будут, когда я окажусь в безопасности.
– Ты у меня и так в безопасности, как дома.
– Да я знаю, я имел в виду в общем. По дороге сюда меня чуть не убили. Надругались и отпустили. Надеюсь, они выживут, потому что я лично их найду и оскоплю.
– Кто это были?
– Да из городской когорты.
– Забудь, ты уже не найдешь их. Смотри только вперед.
– Нет, я найду их. Ты же знаешь, я человек принципиальный.
– Как скажешь, тебе решать. Так расскажешь, что произошло?
Домициан подробно все рассказал, а кое-где и приукрасил, лишь упустив те моменты, где он вел себя неподобающе.
– Все позади! – сочувственно произнес Нерва. – Я считаю, что после этого дни Вителлия сочтены. Здесь Прим под Римом со своими легионами, а у императора уже началась агония. Вот увидишь.
– Я очень голоден.
– Конечно, сейчас приготовят твои любимые блюда.
И Домициан закрыл глаза, попытавшись расслабиться.
Император Вителлий на следующий день ждал уже любых известий, когда один из стражников донес, что легионы Антония Прима прорвали оборону, состоящую из преторианцев и плебса, и вторглись в Рим.
Авл тут же решил перебраться на родовую виллу на Авентине, а оттуда бежать к брату, у которого еще оставались силы для продолжения войны. Но кто-то пустил слух по городу, что легионы Прима разбиты и Рим спасен, поэтому император со спокойной совестью вернулся во дворец, который уже пустовал. Ни стражи, ни рабов, ни единого человека в нем не осталось.
Но в это же самое время сюда ворвались легионеры Антония. Вителлий, завидев их, надел на себя пояс, набитый золотом, спрятался в кубикуле стражи и подпер дверь кроватью и скамном.
Тем не менее, рыская в каждом углу, легионеры довольно быстро нашли Авла, выломав двери.
– Ты император? – спросил его милес.
– Да вы что, славные мои храбрецы? Я раб, который хотел забрать свои вещи, но не успел.
– Что-то ты слишком толстый для раба, или ты евнух?
– Евнух, самый настоящий евнух.
– Где император?
– Ох, эта трусливая собака сбежала еще вчера.
– А что у тебя есть ценного? Что в поясе?
– А давайте так сделаем: я вам отдаю мое золото, а вы меня отпускаете, пока не пришли остальные и просто так меня не убили. Идет, дорогие мои?
– Давай сюда все золото, жирная свинья, а там мы уже решим, отпускать тебя или передать нашему военачальнику.
Как только он стал снимать пояс, в помещении появился лично Антоний Прим, тридцатитрехлетний настоящий римский воин, как его называли легионеры.
– Что вы делаете? – поинтересовался у милес Антоний.
– Раб нам отдает золото.
– Это не раб, глупцы, это же сам Вителлий. Жирный и высокий, с вечно красной мордой пьяницы. Такого ни с кем не спутаешь.
– Нет, я не Вителлий, поверьте мне, я двойник Цезаря. Иногда я подменял его на праздниках, клянусь… – начал было оправдываться император.
– Знаешь, Авл, я мечтал встретить тебя живым, отомстить за истинного императора Отона, которого ты погубил. Но я не верил, что такое может случиться, и вот ты передо мной. Теперь-то я могу делать все, что пожелаю.
– Прошу вас, умоляю, не трогайте меня. Я знаю такую тайну, которую должен передать лично нашему всеми любимому божественнейшему императору Веспасиану. Он вас не простит, если узнает, что вы не послушались меня. Прошу, я требую суда, я законный император. Дождитесь голосования сената, только он вправе решать мою судьбу. Нельзя убивать повелителя, это большой грех. У меня есть права. Мы же цивилизованные римляне. Пример для всех народов. У нас же существует верховенство закона. Или вы забыли о римском праве55?
– А как сжигать людей в храме Юпитера – это можно? Выбивать членов рода Флавиев – это тоже можно? Утопить всех в крови, начиная с законного императора Отона, и это тоже можно? Ты вверг нашу империю в хаос постоянных гражданских войн, посылал на смерть десятки тысяч наших легионеров, а сам жировал. Это также можно?
– Прошу вас, лучше посадите меня в темницу, – и он разрыдался, как ребенок, упав на колени.
Но его никто не слушал, и сразу же, накинувшись, стали избивать. Больше всего упивался побоями Прим. Вителлий закрывался от ударов и пытался уползти, неустанно умоляя о пощаде. Перестали избивать лишь тогда, когда он захлебывался кровью из-за разбитого лица.
Завязав сзади руки и накинув на шею веревку, в порванной тунике, полуголого, его поволокли на Гемониеву террасу56, которая вела от Капитолия мимо Мамертинской темницы к Большому Форуму.
По всей Священной дороге пока императора вели, народ осыпал его оскорблениями и проклятьями. Плевались, бросали в него камни, грязь и навоз. Глумились над внешностью: обжора, “распутница” и поджигатель – это лишь малое, что ему говорили. За волосы ему оттянули голову назад, как всем преступникам, под подбородок подставили острие кинжала, чтобы он не мог опустить лицо и всем было его видно. Успокоились лишь на Гемониевой террасе – ступенях, на которых осуществлялись публичные казни и выставлялись напоказ тела казненных преступников. Оттуда Вителлий ко всем обратился:
– Как вы можете? Где же ваша совесть? Еще вчера вы меня боготворили и превозносили, не давали отречься от власти, а теперь жаждете моей крови? Ведь я же был вашим императором и делал все во благо вам!
Но плебс и милесы стали бить его чем попало, пока он не потерял сознание. Но и это их не остановило. Голову Вителлию отрубили, и каждый желал понести ее по городу, а тело крюками стащили в Тибр.
Нерва ворвался в кубикулу, где на софе возлежал Домициан, смакуя вино.
– Все, победа! – прокричал счастливый Марк.
– Что? Где? Как? – поразился Домициан.
– Вителлия только что растерзала толпа плебеев!
– Не может быть! Очередные слухи, я не верю.
– Да точно, мои шпионы никогда не врут. Они лично видели, а кое-кто даже поучаствовал в умерщвлении.
– О боги, хвала вам! – Домициан вскочил, обнял и поцеловал друга.
– Одевайся, ты должен встретить Антония Прима, а он обязан оказать тебе почести, как сыну императора.
– Да, да, точно, мне нужна туника и тога, белоснежные… нет, пурпурные.
– Хорошо, что я сенатор и у меня есть много пурпурных тог.
Домициан, облачившись, вместе с Нервой и охранниками отправились на Большой Форум, где и находился Антоний Прим, но не один, а с только что прибывшим Лицинием Муцианом.
– Так ты и есть Домициан? – поздоровался с ним Муциан.
– Да, он самый.
– Твой отец много рассказывал о тебе.
– В этом я сомневаюсь.
– Как бы там ни было, я уполномочен вести все дела от лица императора Веспасиана до его прибытия в Рим.
– Разве не я должен быть этим лицом?! Хотя кого я обманываю… Если честно, я совсем не удивлен. Что же, посмотрим… Я как-никак его сын.
– Слушайте все и не говорите, что не слышали! – закричал во все горло Лициний, обращаясь к гражданам. – Властью, данной мне божественнейшим императором Веспасианом, провозглашаю Домициана Флавия Цезарем, как сына императора Рима! – Плебеи завопили не то от радости, не от горя. – А преторианцы с удовольствием препроводят его на родовую виллу на Авентине.
Все, кто знал Муциана, понимали, что это был больше сарказм в сторону оставшихся преторианцев, которые не успели погибнуть или дезертировать. Они лишь грустно посмотрели на Лициния и приготовились исполнять приказ.
– А ничего, что этот титул должен официально мне дать сенат на внеочередном заседании? – поинтересовался Домициан у Муциана.
– Ой, я тебе прошу, кому какое дело здесь?! Зато как звучало мощно.
– М-да… понятно, – все, что смог выдавить из себя Флавий, и покинул форум.
А на следующий день, 21 декабря, Муциан бесцеремонно вторгся на внеочередное заседание сената, как на рынок за покупкой дешевого масла, и, развалившись на кафедре, чавкая яблоком, хамски за всех объявил:
– Значит, так, пожилые буквоеды-законодатели, Веспасиан – отныне император Римской империи! Вот же холера… До сих пор не могу поверить, старый крестьянин сделал это, победил, стал повелителем мира, будь я проклят молнией из зада! Вопросы?
Не зря же сенаторы просто рыдали от счастья и устраивали пиры, когда Веспасиан в октябре 70 года, спустя десять месяцев после смены власти, въехал в Рим и Муциан сложил с себя полномочия легата Августа57».
***
– …это и был конец гражданской войны, – завершил рассказ Марий.
Все присутствующие несколько минут аплодировали.
– Очень трудно вспоминать, – первый заговорил Сабин-младший.
– Позволь спросить, – поинтересовался страж храма у него, – как ты спасся с детьми?
– На тот момент два выхода были свободны, мы без труда вышли и присоединились к бунтующим с другой стороны.
– Ты не видел, как убивали твоего отца и мать?
– Нет, конечно, не видел, иначе попытался бы спасти.
– Так же, как ты пытался спасти своего старшего сына, когда его казнили в прошлом году?
– Ты забываешься, старик, мы тебе не друзья и даже не ровня!
– Я прошу простить пожилого и слабо соображающего человека. – Поклонился Марий. – Мой разум не поспевает за языком.
– Следи за ними, иначе обоих лишишься. Мой сын, к сожалению, был уличен в коррупции, и наш божественнейший император принял правильное решение. Я бы так же поступил, будь я императором. Перед законом ведь все равны.
– Утешай себя и дальше так, проклиная имя императора каждый вечер, попивая вино!
– Да как ты смеешь? – Вскочил Сабин-младший. – Принесите мне гладиус, быстро! – обратился он к преторианцам.
– Сядь, Сабин! – приказал Домициан. – Быстро, мы сказали!
Тот подчинился, но не успокоился.
– Позволь спросить, повелитель, а ты наказал тех двоих из городской когорты, который содрали с тебя одеяние жреца Исиды? – продолжил страж храма.
– Да, мы их отыскали потом в казарме. Мы их лично оскопили и оставили умирать, привязанных к столбу.
– Я это знал.
– Откуда?
– Мне все предсказали.
– Все тот же оракул?
– Да. Я все про тебя знаю.
– И что же именно?
Обстановка за столом настолько накалилась, что если бы пролетел комар, то все бы его услышали.
– Я же знаю, для чего ты меня позвал, повелитель.
– В самом деле?
– О да. Ты же не простил тех слов, которые я говорил наедине, пока ты укрывался у меня.
– Ты о том, что лучше бы выжил наш дядя-префект? Ты и сейчас так думаешь?
– Да. По крайней мере, сейчас был бы жив старший сын Сабина-младшего, да и император Тит тоже.
– Наш божественнейший брат Тит умер из-за того, что узнал о гибели своего законного сына и возлюбленной в Иерусалиме, опечалился и далее не захотел жить, – абсолютно спокойно проговорил Домициан. – К тому же сказалась его травма головы, которую он получил еще в Египте. Это все, безусловно, ускорило кончину.
Все за столом не сводили взгляд с императора, который, казалось, рассуждал о погоде.
– Видать, ты сам это себе внушил и поверил!
– Повелитель! – вмешался Фуск. – Позволь уже отрубить ему голову! Я не могу слушать, как порочат твое имя и имя императора Тита.
Домициан лишь поднял руку, чтобы префект преторианцев замолк.
– Уже отрубить ему голову! – повторил Марий. – Вот для чего я здесь – чтобы убить меня за трапезой. Это мне тоже предсказали. Я ведь знал, поэтому подошел в храме к тебе и поцеловал руку. Все как и должно было быть. А я ведь вначале попытался изменить это предсказание. Наивный, надеялся обмануть судьбу. Я первым делом подошел к префекту Рима Сабину и предложил ему спастись… Я предложил помочь ему спрятаться у меня… Но он сказал, что Вителлий не покинет храм, пока не найдет его, и он не будет рисковать больше ничьими жизнями… Хотел, чтобы я спас его супругу, но и она отказалась его покидать… Тогда он попросил меня спасти Домициана. Я ушел от него и напоролся на тебя… и спас кровавого тирана, который ввергнет в хаос всю нашу империю… утопит в крови Рим… Но кто я такой, чтобы противиться богам? Это ведь кара за храм Юпитера, за разврат женщин с женщинами и мужчин с мужчинами… за растление детей и совокупление с животными… Рим должен очиститься, и поверь мне… после такого коварного лгуна, трусливой плачущей девочки, ничтожества, неуверенного в себе деспота с кучей комплексов, которого просто недолюбили в детстве, наступит эра мира, справедливости и спокойствия.
Император молча встал и пошел в угол триклинии, где лежал лук со стрелами.
– Ты же почему моего имени не хотел узнать? – не успокаивался страж храма. – Чтобы убить меня и больше никогда не вспоминать. А еще предлагал мне защиту, жить здесь и обеспечить всем, чем только можно. Как же ты жалок, второй Нерон.
– Знаешь, в чем ты ошибся? – спросил император, вставляя стрелу в лук и натягивая тетиву.
– В чем же? – спросил невозмутимый Марий.
– Я тебя решил убить не из-за тех слов, которые ты мне сказал в ту ночь. В конце концов, это можно было простить, ведь ты спас меня.
– О, ты уже опять начал говорить о себе в единственном числе?! Начинаешь исправляться, видимо.
– Я решил тебя убить потому, что ты всем все про меня рассказываешь. Мне не нужны свидетели тех событий. Император должен быть чист как весталка. А моя роль станет основой для рассказа о собственном героизме.
– Плохое сравнение, «Нерон» Домициан. Большая часть весталок далеко не девственницы.
– Все, довольно! – Император выстрелил из лука, и стрела угодила прямо в левый глаз Мария. Тот кувыркнулся через голову и, упав на мраморный пол, залил все кровью. – Жаль, – высказался Цезарь, спокойно кладя на место лук. – Мы так хотели ему сделать сюрприз. А он уже знал. Единственное, что он ценное сказал, это тот оракул по имени Асклетарион. Корнелий! – обратился он. – Найди нам его во что бы то ни стало живым. Он многое знает, а это очень плохо.
– Как прикажешь, повелитель.
– Ну а остальные свободны! Благодарю за прекрасный вечер! – произнес император и спешно покинул триклиний.