У Холли перехватило дыхание. Со слезами на глазах, с колотящимся сердцем она читала письмо, а в голове у нее билась одна мысль: человек, который написал эти слова, больше никогда ничего не напишет. Она провела пальцами по строчкам, написанным рукой Джерри, зная, что последним, кто прикасался к ним до нее, был он.
«Моя любимая Холли!
Не знаю, где ты и когда именно ты это читаешь. Просто надеюсь, что ты здорова и с тобой все в порядке. Недавно ты прошептала мне, что не сможешь жить дальше. Ты можешь, Холли.
Ты сильная и храбрая. Ты можешь с этим справиться. Мы провели вместе множество прекрасных минут, и ты сделала мою жизнь… Да нет, ты просто была моей жизнью. Я ни о чем не жалею.
Но я – лишь глава в твоей жизни, а их будет еще много. Помни наши прекрасные минуты, но, пожалуйста, не бойся проживать новые.
Спасибо тебе за то, что ты оказала мне честь, став моей женой. Я тебе вечно благодарен за все.
Когда бы я тебе ни понадобился, помни, что я с тобой.
С вечной любовью,
твой муж и лучший друг Джерри
P.S. Я обещал составить для тебя список, так что вот он. Вскрывай конверты в те месяцы, которые на них указаны, и обязательно выполняй все указания. Помни, я присматриваю за тобой. Если ослушаешься, я все узнаю…»
Холли разрыдалась. Горе снова обрушилось на нее всей тяжестью. Вместе с тем она почувствовала облегчение: Джерри еще побудет с ней какое-то время. Она перебрала маленькие белые конверты с названиями месяцев. Так, сейчас апрель. Март уже прошел, поэтому она осторожно взяла мартовский конверт. Холли открывала его медленно, растягивая сладкие мгновения. Внутри лежала маленькая карточка, на которой почерком Джерри было написано:
«Купи ночник и избавься от синяков!
P.S. Я люблю тебя…»
Холли сама не заметила, как перестала плакать и тихонько засмеялась. Ее Джерри вернулся!
Она снова и снова перечитывала письмо, вызывая в памяти его образ, пока глаза опять не заволокло слезами и строчки не начали расплываться. Она перевела взгляд на море. Вид моря всегда успокаивал ее. Ребенком она часто бегала сюда, когда у нее случались огорчения и она хотела спокойно все обдумать. Родители знали: если Холли нет в доме, значит, она на берегу.
Она закрыла глаза и задышала в такт с ласковыми волнами. Море словно тоже дышало, то глубоко вбирая в себя воду, то выталкивая ее обратно на песок. Она продолжала дышать в одном ритме с морем, и вскоре сердце забилось ровнее, она успокоилась. Ей вспомнилось, как в самые последние дни она ложилась рядом с Джерри и слушала его дыхание. Она боялась оставить его даже на минуту, чтобы открыть дверь, приготовить поесть или сходить в туалет, боялась, что он именно в этот миг покинет ее. Возвращаясь к его постели, она в ужасе замирала, прислушивалась к звуку его дыхания и смотрела, поднимается ли его грудь.
И он ее дожидался. Своей силой и решимостью жить Джерри ставил докторов в тупик, не собираясь сдаваться без боя. И до самого конца сохранил чувство юмора. Он совсем ослаб, голос его звучал чуть слышно, но Холли научилась понимать его новый язык, как мать понимает лепет ребенка, который только учится говорить. Иногда они смеялись вместе до глубокой ночи, иногда обнимали друг друга и плакали. До самого конца Холли оставалась сильной, потому что понимала: она должна быть рядом, когда ему понадобится помощь. Только теперь до нее дошло: она нуждалась в нем больше, чем он в ней. Сознание того, что она ему нужна, позволяло ей не просто праздно стоять рядом с ним, чувствуя себя отчаянно беспомощной.
Второго февраля в четыре часа утра, когда Джерри сделал последний вдох и закрыл глаза, Холли крепко держала его за руку и ободряюще улыбалась ему. Она не хотела, чтобы он боялся, не хотела, чтобы он видел ее страх, – по правде сказать, в тот момент она не испытывала никакого страха. Она почувствовала одно только облегчение: потому что он перестал страдать, потому что она сидела рядом, когда он тихо угас. Она радовалась тому, что знала и любила его и он ее любил, радовалась, что последним, что он видел, стали ее лицо и улыбка, без слов говорившая ему, что его мучениям приходит конец.
Последующие дни слились для нее в одно смутное пятно. Она занималась приготовлениями к похоронам, встречалась и разговаривала с родственниками и старыми школьными друзьями, которых не видела много лет. Все это время она оставалась спокойной и сильной, способной здраво рассуждать. И благодарила судьбу, что месяцы его страдания кончились. Ни следа злости или обиды за жизнь, которую у нее отняли. Чувство потери пришло позже, когда она отправилась за свидетельством о смерти мужа.
Но когда оно пришло, то накрыло ее с головой.
Она ждала своей очереди в битком набитом холле местной больницы, и тогда ее вдруг пронзила мысль: почему очередь Джерри наступила так рано. С двух сторон от нее сидели, тесно прижавшись друг к другу, две пары – совсем юная и пожилая. Ей подумалось, что она сейчас сидит между своим и Джерри прошлым и будущим – будущим, которого у них уже не будет. Вся несправедливость случившегося вдруг обрушилась на нее. Плечи прошлого и несбывшегося будущего сдавили ее так, что она начала задыхаться. Она не должна быть здесь!
Никто из ее друзей не сидел здесь.
Никто из родственников.
Если уж на то пошло, большая часть населения Земли понятия не имела, что это такое – сидеть вот здесь.
Это показалось ей чудовищно несправедливым.
Это и было несправедливо.
Устав без конца предъявлять служащим банков и страховых компаний официальное доказательство смерти своего мужа – как будто одного ее вида им не хватило бы, – Холли вернулась домой, забилась в свою нору и отгородилась от мира, в котором осталось слишком много воспоминаний о ее прежней жизни. В той жизни она была безмерно счастлива. Но почему тогда ей дали другую жизнь, намного хуже той, прежней?
Это случилось два месяца назад, и до сегодняшнего дня она не покидала дома. Но какой радушный прием, оказывается, ее ждал, думала она, с улыбкой глядя на конверты. Джерри вернулся.
Холли с трудом сдерживала волнение, дрожащими пальцами набирая номер Шэрон. Несколько раз попав не туда, она все-таки сосредоточилась и набрала нужные цифры.
– Шэрон! – закричала она, как только на том конце взяли трубку. – Ты ни за что не догадаешься! Господи, я не могу в это поверить!
– Э-э, нет… Это Джон, но сейчас я ее позову. – Обеспокоенный Джон поспешил за Шэрон.
– Что, что, что? – проговорила запыхавшаяся Шэрон. – Что случилось? Ты в порядке?
– Да, у меня все хорошо! – Холли истерически взвизгнула, не зная, смеяться ей или плакать, и вдруг поняла, что не помнит, как соединять слова в предложения.
Джон смотрел, как Шэрон с растерянным видом присела за кухонный стол. Она напряженно вслушивалась в то, что на другом конце провода сбивчиво объясняла ей Холли. Вроде бы, с трудом разобрала Шэрон, миссис Кеннеди дала Холли коричневый пакет, в котором находился ночник. Все это очень ей не понравилось.
– Хватит! – крикнула Шэрон, изумив Холли и Джона. – Я ни слова не понимаю! Поэтому, пожалуйста, – очень медленно произнесла она, – остановись, сделай глубокий вдох и начни с самого начала, желательно по-английски.
Неожиданно она услышала тихие всхлипывания.
– О, Шэрон, – заговорила Холли слабым голосом, – он составил для меня список. Джерри составил для меня список.
Шэрон застыла, переваривая новость.
Джон увидел, как расширились глаза его жены, быстро придвинул стул, сел рядом с ней и приблизил голову к телефонной трубке, чтобы слышать разговор.
– Хорошо, Холли. Я хочу, чтобы ты как можно скорее приехала сюда, но в целости и сохранности. – Она снова сделала паузу и хлопнула Джона по голове, словно назойливую муху, мешающую ей сосредоточиться на только что услышанном. – Это ведь… хорошие новости?
Джон с обиженным видом встал из-за стола и, не понимая, что происходит, начал ходить взад-вперед по кухне.
– Конечно, Шэрон, – всхлипывала Холли. – Прекрасные!
– Хорошо, приезжай к нам, и мы все обсудим.
– Хорошо.
Шэрон повесила трубку и продолжала молча сидеть в задумчивости.
– Что там еще? Что случилось? – Джон требовал объяснений, не желая оставаться в неведении.
– Ой, прости, любимый. Холли едет к нам. Она… м-м-м… Она сказала, что… Э-э-э…
– Что? Господи, да говори же!
– Она сказала, что Джерри составил для нее список.
Джон внимательно посмотрел на нее, не решаясь поверить, что это не шутка. Когда Шэрон подняла на него обеспокоенный взгляд, он понял, что ей не до шуток. Он сел рядом с ней за стол, и оба в молчании уставились на стену, погрузившись каждый в свои мысли.