Холли зарылась лицом в голубой свитер, вдохнула знакомый запах, и невыносимое горе снова накрыло ее тяжелой удушливой волной, пронзило ее насквозь, разрывая сердце. По спине и шее прокатился озноб, в горле встал комок, не давая вздохнуть. Ее охватила паника. В доме стояла тишина, нарушаемая только жужжанием холодильника на кухне да редким постаныванием труб. Она была одна. Желчь поднялась к самому горлу. Она побежала в туалет и рухнула на колени перед унитазом.
Реальность заключалась в том, что Джерри ушел и никогда не вернется. Никогда больше ей не провести рукой по его мягким волосам, не засмеяться его шутке за ужином с друзьями, не заплакать на его плече после тяжелого дня на работе, когда ей так нужно, чтобы он ее обнял, не уснуть с ним в одной постели и не проснуться утром от его оглушительного чиха, никогда не хохотать вместе с ним до колик в животе, никогда не спорить, чья очередь вылезать из постели, чтобы выключить свет в спальне. Все, что ей осталось, – это ворох воспоминаний и его лицо, которое с каждым днем утрачивало ясность очертаний.
Их план был предельно прост: прожить вместе всю жизнь. Все, кто их знал, не сомневались: этот план вполне осуществим. Лучшие друзья и любовники, они подходили друг другу как две половинки одного целого, обреченные быть вместе, – так думали все. Но, как это часто случается, настал день, когда злая судьба распорядилась по-другому.
Конец пришел слишком рано. Джерри несколько дней мучился головной болью, и Холли заставила его пойти к врачу. В следующую среду он в обеденный перерыв поехал в больницу. Поначалу врач предположил, что головные боли вызваны стрессом или усталостью, так что самое страшное, что ожидает Джерри, – это необходимость носить очки. Эта перспектива не очень-то его обрадовала. Он расстроился, представив себя очкариком. Но он зря беспокоился – с глазами у него все оказалось в порядке. У него нашли опухоль в мозгу.
Холли нажала на кнопку смыва и, дрожа от холода, с трудом поднялась с кафельного пола. Ему было тридцать. Может, он и не был таким уж здоровяком, но все-таки выглядел вполне нормальным, чтобы… ну, чтобы прожить нормальную жизнь. Когда ему стало совсем худо, он все мужественно шутил, что не стоило так себя беречь. Что ему мешало баловаться наркотиками, пить, путешествовать, прыгать с парашютом, удалять воском волосы на ногах… Он включал в этот список все новые и новые пункты. И хотя он вроде бы смеялся, Холли видела в его глазах сожаление. Он жалел о том, чего уже не успеет сделать, о местах, в которых так и не побывает, о будущем, которого у него больше не будет. Жалел ли он о годах, которые прожил с ней? Холли никогда не сомневалась в том, что он ее любит, но теперь испугалась: вдруг ему покажется, что он зря потратил с ней драгоценное время.
Теперь ему отчаянно хотелось дожить до старости, которая перестала видеться неизбежным кошмаром. Раньше они не верили, что старость может стать пределом мечтаний – какая самонадеянность! Они изо всех сил старались отсрочить старость.
Холли слонялась из комнаты в комнату, глотая крупные соленые слезы. Глаза покраснели и причиняли боль. Ей казалось, что эта ночь никогда не кончится. Ни в одной из комнат она не находила покоя, во всем доме царила угрюмая тишина. Она посмотрела на мебель, и ей вдруг так захотелось, чтобы диван протянул к ней руки и обнял ее. Нет, он оставался равнодушным.
Джерри бы ее не одобрил, подумала она. Она сделала глубокий вдох, вытерла слезы и постаралась взять себя в руки. Нет, ему это совсем не понравилось бы.
Как и все эти последние недели, она только под утро забылась некрепким сном. И, как каждое утро, проснулась в неудобной позе там, где накануне заснула, – сегодня на диване в гостиной. И снова ее разбудил телефонный звонок. Очередной заботливый родственник или кто-то из друзей. Они, наверное, думали, что она спокойно спала всю ночь. Где они были, когда она бродила по дому как зомби, не находя себе места в поисках… Чего? Что она пыталась найти?
– Алло, – ответила она слабым голосом, хриплым от пролитых слез. Она уже давно бросила попытки храбриться. Умер ее самый лучший друг, и разве кому-нибудь понять, что никаким количеством косметики, свежего воздуха или шопинга не заполнить дыру в ее сердце.
– Ой, прости меня, солнышко, я тебя разбудила? – Холли узнала обеспокоенный голос своей матери. Мать звонила каждое утро, чтобы убедиться: Холли пережила еще одну одинокую ночь. Как ни боялась она ее разбудить, все же каждый раз, услышав ее, испытывала радостное облегчение – значит, дочь снова сумела сразиться с ночными призраками.
– Нет, ничего страшного, я просто вздремнула. – Холли всегда отвечала одно и то же.
– Твой отец и Деклан уехали, и я подумала о тебе, зайка.
Почему при звуках этого родного, утешающего голоса у Холли на глаза всегда наворачивались слезы? Она представила себе лицо матери с тревожно нахмуренными бровями, с наморщенным лбом. Оно ее не успокоило, а, наоборот, заставило вспомнить, почему родные так о ней беспокоятся. Лучше бы не беспокоились, лучше бы все шло нормально, и Джерри сидел бы сейчас рядом, закатывал глаза и смешил ее, пока мать что-то болтала по телефону. Как часто Холли приходилось передавать трубку Джерри, потому что сама она от хохота не могла больше вымолвить ни слова! Он непринужденно беседовал с ее мамой, не обращая никакого внимания на Холли, которая скакала, как сумасшедшая, вокруг кровати, корча дурацкие гримасы, пытаясь в отместку и его рассмешить. Ей это редко удавалось.
Она старательно агакала и хмыкала на протяжении всего разговора, хотя мало что из него понимала.
– Сегодня чудесная погода, Холли. Почему бы тебе не пойти прогуляться? Подышишь свежим воздухом.
– Ну да, наверное. – Опять она о свежем воздухе, как будто он панацея от всех ее бед.
– Хочешь, я заеду к тебе попозже и мы поболтаем?
– Нет, мам, спасибо, не надо.
Они помолчали.
– Ну, хорошо… Если передумаешь, перезвони. Я сегодня весь день дома.
– Хорошо.
Снова молчание.
– Спасибо, мам.
– Ну ладно, береги себя, детка.
– Хорошо, мам. Не волнуйся.
Холли собиралась повесить трубку, когда мать спохватилась:
– Ой, Холли, чуть не забыла. То письмо все еще ждет тебя – помнишь, я тебе о нем говорила? Оно на кухонном столе. Может, заедешь? А то оно валяется у нас уже несколько недель… А вдруг там что-то важное?
– Да вряд ли. Наверное, просто еще одно выражение соболезнований.
– Нет, зайка, не думаю. Оно адресовано тебе, и там еще приписано… Подожди, я за ним схожу…
Мать Холли положила трубку на стол, и Холли услышала стук каблуков по кафельному полу, скрежет передвигаемого стула, снова стук шагов. Мать снова заговорила:
– Ты слушаешь?
– Да.
– Здесь сверху стоит слово «Список». Может, это с работы или что-то в этом роде? Ты бы все-таки заехала, а?..
Холли выронила трубку.