Робин
Сентябрь 2015 года
Выключив свет и уставившись в полной темноте в экран телефона, Робин лежит на кровати дочери и ждет. Но затянувшееся ожидание и долгий день на работе берут свое, и вскоре она засыпает. Долго поспать ей не удается – в глаза бьет верхний свет, а до слуха доносятся заплетающиеся ругательства дочери.
Она садится. Джемма стоит в дверном проеме спальни с размазанным макияжем и одетая как проститутка.
– Черт, – произносит дочь.
На часах три часа ночи. Платье Джеммы едва прикрывает ее промежность и выглядит так, будто местами приклеилось к коже. Так оно и есть, в некоторых местах ткань пропиталась потом и стала липкой. Кудрявые волосы дочь стянула в пучок на макушке, так что она похожа на ананас. На вид ей сейчас все сорок, а не шестнадцать. Кожа под слоем тональника бледная, с зеленоватым оттенком.
«Смешно… – думает Робин. – Ты выглядишь просто смешно».
В ушах у дочери бриллиантовые серьги, от нее по комнате плывет аромат Diorissimo[11]. «Боже мой, откуда у нее на все это деньги? – спрашивает себя Робин. – И где она все прячет? В стирке я не видела ничего похожего на это платье. Бриллианты? В ее-то возрасте? Может, это всего лишь бижутерия? Господи, сделай так, чтобы они оказались подарком ее тупого папаши, который он купил в приступе чувства вины. А у туфель, на которых она сейчас пошатывается, ярко-красная подошва, и любой дурак знает, сколько это стоит».
– Где тебя черти носили? – спрашивает она и слышит в своем вопросе голоса всех разгневанных матерей в истории человечества.
Джемма вдруг подносит ко рту ладонь с зелеными блестящими накладными ногтями и выбегает из комнаты. Робин сидит в окружении постеров k-pop[12] и канцелярии всех цветов радуги, слушает, как рвет ее девочку, и думает, где же та была.
Когда Джемма затихает, Робин встает, запахивает старый шерстяной халат и идет устроить ей взбучку. Девочка безжизненной кучей сидит на линолеуме пола в обнимку с унитазом. «Господи, как же она исхудала, – думает Робин. – Она скрывает это, надевая дома побольше одежды, но я все равно должна была заметить». Одна из туфель свалилась, и Робин, чтобы подтвердить подозрения, достаточно лишь заглянуть внутрь. У шестнадцатилетних девчонок не бывает лабутенов.
– Где ты была? – спрашивает она.
Чуть пошевелившись, Джемма поднимает глаза с вызывающим видом. Робин едва может разглядеть ее зрачки.
– Тебе-то какое дело?
– Не говори ерунды.
Вид дочери ей невыносим. Платье собралось на бедрах, и стали видны мерзкие черные нейлоновые стринги, врезавшиеся в ягодицы. «Надо полагать, я должна радоваться, что на ней вообще есть трусы», – думает Робин, чувствуя прилив тошноты.
Она идет в комнату Джеммы, чтобы взять ее халат – розовый, пушистый, в комплекте с такими же тапочками, похоже, ставший дочери великоватым с тех пор, как она подарила его на Рождество в прошлом году, – потом возвращается и швыряет его дочери. Девочка угрюмо берет халат, накидывает на себя, подтягивает коленки, приваливается спиной к ванне и, надувшись, мрачно смотрит на панельную обшивку стен. На ней была красная помада, остатки до сих пор заметны в уголках рта.
– Где ты была, Джемма, черт бы тебя побрал? – повторяет свой вопрос Робин. – Сейчас три часа ночи.
– Отвали, – отвечает дочь.
– Ну уж нет, не отвалю. И не говори со мной в таком тоне.
– Только не делай вид, что тебе вдруг не все равно.
Робин будто бьют кулаком под дых. Чувство вины. Эта воющая гарпия, которая караулит каждую мать и только и ждет, что ей откроют окошко. «Спорю на что угодно, что Патрик никогда ничего подобного не чувствует, – злобно думает она. – И не сидит без сна по ночам, мучаясь вопросом о том, где допустил ошибку». Это же не он покупает ей шмотки? Даже Патрик для этого не так глуп.
– Конечно, мне не все равно, – отвечает она, – я с ума схожу от страха.
– Ага, – презрительно фыркает Джемма, – я только что видела, как ты сходила с ума от страха на моей кровати. Аж храпела.
Первым делом Робин думает: «Боже, неужели я теперь храплю?» Но потом она берет себя в руки, предпринимает еще одну попытку вести себя как взрослый человек, хватает стаканчик для полоскания, наливает в него из крана воды и протягивает дочери.
– Пей.
Джемма берет его в руки, но не пьет, просто сидит на полу, словно обиженный гоблин.
«И не надо смотреть на меня с таким видом, будто я сама во всем виновата, моя дорогая. Мне, между прочим, в семь вставать, а потом колесить по пригородам, продавая дома, чтобы сохранить крышу у тебя над головой».
– Этому надо положить конец, – говорит Робин, – дальше так продолжаться не может.
Дочь вздыхает.
– Джемма, это просто… неправильно. Ты еще слишком маленькая. Понимаешь? Еще слишком рано шляться по ночным клубам. Ты должна взять себя в руки.
– Да кому какое дело?
– Мне, Джемма! – чуть ли не кричит в ответ Робин. – Я за тебя волнуюсь!
– Ты волнуешься, что скажут соседи, – говорит Джемма. – Тебе плевать, чего я хочу.
– Какая разница, чего ты хочешь. Ты несовершеннолетняя.
Джемма отмахивается. Потом, кривляясь, пародирует мать:
– И пока ты живешь в моем доме, будешь следовать моим правилам.
На Робин накатывает новая вспышка раздражения.
– Да! – рявкает она. – Так и есть! Хочешь спустить жизнь в унитаз, ради бога, но только не за мой счет. А если не образумишься, тогда…
– Что? Стану риелтором? – презрительно улыбается Джемма.
Ого. А вот это уже больно.
– Ну да, – говорит Робин, пытаясь сохранять в голосе достоинство. – Когда появляются дети, приходится идти на жертвы. Может быть, ты когда-нибудь это поймешь.
От жалости к себе на глаза Джеммы наворачиваются слезы.
– Значит, это я виновата, что ты старая неудачница, да?
– Помолчала бы, тупая малолетняя эгоистка! – огрызается Робин, не успев себя остановить.
Джемма отшатнулась, будто ей только что влепили пощечину. Робин так и подмывает схватить ее за плечи и трясти, пока у нее не застучат зубы. Посмотри на себя! Ты только посмотри на себя! Сама во всем виновата, а ведешь себя так, будто я твоего котенка утопила!
Надо дышать – один… два… три…
– Попей воды, – строго велит Робин, – и ложись в постель. Завтра поговорим.
Через три с половиной часа придется вставать. И до обеда предстоит показать клиентам целых три объекта. Джемму просто придется оставить в постели – с бутылкой воды и надеждой на лучшее. Что наверняка станет очередным пунктом в списке поступков Дерьмовой Матери.
В такие вот моменты Робин порой размышляет о том, какой была бы ее жизнь, если бы не совершенно обычное решение – выйти замуж и родить ребенка. Если бы она «последовала за мечтой», как пишут на постерах, ей точно не пришлось бы жить в дуплексе в получасе езды до ближайшего метро и таскать депрессивных миллениалов по крохотным студиям, где кровать стоит вплотную к кухонной плите.
Возмущение Джеммы, видимо, поутихло. Она выпивает стакан воды и совсем не сопротивляется, когда мать помогает ей подняться на ноги. Робин выводит ее из ванной, придерживая, так как у Джеммы подгибаются ноги и она опирается рукой о стену.
Но сложно удержаться от соблазна оставить за собой последнее слово.
– Одно точно, – говорит Робин, – с этой Наз ты больше общаться не будешь. Интересно, а ее родители вообще знают, чем она занимается?
Джемма стремительно поворачивается к ней и орет:
– Нет! Нет! Пошла ты! Нет!!!
– Завтра позвоню им, – говорит она, по-детски торжествуя в душе, хотя и не собирается ничего такого делать.
– Не смей, тварь! Не смей! Она моя подруга!
– Да что ты. – Робин нравится накручивать ситуацию, хотя она и знает, что это на руку лишь ее темной стороне. – Откуда тебе знать, что такое подруга. Ты их меняешь как перчатки.
Джемма влепляет ей пощечину.
На миг Робин застывает в немом изумлении. В голове звенит, сердце в груди отдается гулкими ударами.
– Да как ты посмела, – произносит она.
Джемма плюет ей в лицо.
Плотину прорывает, и Робин делает то, что ей так хотелось еще пять минут назад: хватает дочь за плечи, трясет и трясет, глядя, как ее дурацкая голова болтается из стороны в сторону. Вся ярость, вся тревога, вся злость вытекают из ее плеч в руки. А внутренний голос Робин визжит: «Вот тебе! Вот тебе! Вот каково это, мерзкая…»
Она останавливается. Так же резко, как начала. Щеки Джеммы исполосованы потеками туши, рот распахнут.
У Робин горит щека в том месте, где ее ударила дочь.
– Иди спать, – говорит она.
Джемма плачет, потирая ладонями плечи.
– Иди спать, – приказывает мать.
– Ненавижу тебя! – кричит Джемма.
Робин в упор смотрит на нее – не зная, разумеется, что это их последний разговор.
– Уж поверь, дорогуша, сейчас ты мне тоже не особо нравишься, – надменно отвечает она.