1


На кормокухне Элунед, под начало которой я попал, рубила апельсины. Раз! Нож с чмоканьем врезается в апельсин. Два! Разрубленный фрукт катится в ведро, обливаясь желтыми слезами.

– Сейчас пойдем кормить варей, – сказала она.

– Каких Варей? – удивился я.

– А ты их не видел? Они вместе с каттами живут. Только вари катт все время по клетке гоняют.

Страшную картину нарисовала Элунед.

– Вы держите в клетках людей?

– Каких людей? Люди у нас, как положено, по дорожкам ходят и бумажками мусорят. В клетках – звери и птицы.

– А Вари? А Кати?

– Так они не то что не люди, они даже не обезьяны!

– А кто же?

– Полуобезьяны, или, говоря проще, лемуры. Не хочешь ли ты помыть айву?

Я бросил айву в раковину и стал ее мыть. От этого на кормокухне поднялся такой звон, будто бы я намывал пушечные ядра.

– Затем пару бананов, штуки три огурцов и несколько морковок. Только не мельчи. Бери покрупнее.

Я стал выбирать огурцы и морковку покрупнее и в итоге выбрал такие огромные овощи, что с ними можно было идти на врага. В ведро они не поместились и выглядывали оттуда, как солдаты из окопа.

– Помыть и порезать?

– Точно.

– Какой студент толковый! – удивился парень по имени Доминик, который тоже что-то мыл в соседней раковине. – Вот у меня прошлый год один студент был, сначала резал, а уж потом мыл. Он из одной жаркой страны приехал. «Зачем, – говорит, – мыть? Мы на родине никогда ничего не моем».

– Почему?

– Табу. Им религия водой пользоваться запрещает. Они считают, что в воде злые духи живут.

Помыв и нарезав что следует, мы отправились к Варям, которые вроде бы жили вместе с Катями.

Мы прошли вдоль клумбы с фиалками, миновали заросли бугенвиллий, обогнули давно отцветшую сирень и остановились у куста жасмина.

– Как у вас цветов много! И какие разные!

– Это Джон Хартли все. Как за границу поедет, обязательно какие-нибудь новые цветы привозит. «Они, – говорит, – напоминают мне о наших иностранных проектах». Если он еще пару проектов организует, ходить будет негде.

Вскоре мы очутились в какой-то незнакомой мне части зоопарка. Тут имелись шири и даже просторы.

– А зоопарк-то, оказывается, немаленький!

– Администрация соседнее поместье прикупила. Хочет там суперпроект сделать: «Панорама бразильской фауны». А вот, кстати, и варя!

Мы стояли перед железной сеткой, а из-за нее на нас смотрела неприятная хитрая морда.

«Любопытной Варваре на базаре нос оторвали» – вспомнил я.

Черная как ночь, она глядела глазами желтыми, как молодая луна. По этим желтым глазам совершенно ясно читались мысли, наполняющие черную голову. Конечно, они были черными.

– Это Бандерша, – сказала Элунед, – вожак стаи.

«Главная Варя» – понял я.

Перед большой клеткой, в которой обитали Вари, находилась другая, совсем маленькая. Формой и размерами она напоминала лифт.

– Это тамбур, – сказала Элунед, закрывая наружную дверь и открывая внутреннюю, ведущую в вольеру. – Он предохраняет от бегства животных.

– Понятно, – сказал я. – Как интересно.

Едва мы появились в клетке, черная морда задвигалась, сморщила нос и стала нюхать мои ботинки. Затем вдруг поднялась на задние лапы и сильно дернула передними за карман комбинезона.

– Чего это она, а? – я отодвинулся к сетке. – Нападает, что ли?

– С ней надо быть покруче, – сказала Элунед и замахнулась на Бандершу ведром.

Почувствовав твердую руку, Бандерша откатилась в глубину и стала собирать банду. Из-под кустов, с деревьев, из зарослей травы к ней стягивались другие черно-белые разбойники.

Лемуры вари были красивы. Каждый волосок их пятнистых шуб стоял отдельно и сиял как солнце. Видно было, что над этим мехом хорошо поработали языком.

На лемурьих затылках сидели мохнатые шапки-ушанки. Уши их не были завязаны под подбородком и лихо торчали в стороны. Одно слово – бандиты.

Со свистом, с улюлюканьем налетели они на нас.

– Кидай в них апельсинами! – скомандовала Элунед и первая метнула в черно-белую толпу оранжевый фрукт. Половина апельсина оказалась эффективней целой лимонки.

Банда, пораженная апельсином в самое сердце, закрутилась на месте и задергалась, хватая очаг поражения когтистыми лапами.

Из-за фрукта началась свара. Черные лапы стали бить по черным мордам. Засверкали белые зубы. Показались краснейшие языки.

– Разбрасывай скорее еду! Половины апельсина надолго не хватит!

И верно. В тот же момент из центра свары вынырнула Бандерша. В челюстях ее, словно золотой кубок чемпиона, горел апельсин. Она клацнула зубами, всосала мякоть и плюнула кожурой в родственников.

Оплеванные бандиты, поняв, что больше апельсинов нет, ринулись к нам.

Мы отстреливались яблоками, айвой и морковью. Наибольший урон врагу нанесли бананы. Враг, съедая мякоть, скользил на кожуре и буксовал. Атака захлебнулась.

– Без бананов сюда даже не входи.

– Я бы и с бананами не пошел, – ответил я. – Как же Кати с ними живут? Чем отстреливаются?

– Им отстреливаться нечем. У них вся надежда на скорость.

– Тяжелая какая жизнь.

– Нелегкая. Бери ноги в руки. Надо катт покормить, пока вари отвлечены.

Слева от нас был склон, справа пруд, между ними дорожка. По ней мы и побежали. Мы подпрыгивали на кочках, яблоки прыгали в ведре. Мысли в голове тоже прыгали, как шары в лотерейном барабане.

«Что ж это за жизнь? – думал я. – Есть, только когда твой враг ест. Убегать, когда враг прибегает. Разве это жизнь? Прозябание какое-то».

Скользя на сырой земле, оставляя на ней длинные борозды, мы поднялись на холм. Здесь стояла клетка, и на ней плечом к плечу сидел отряд кольцехвостых лемуров. Видно было, что общая беда сплотила их коллектив. Иногда они вставали и, примяукивая, наблюдали, не закончил ли враг трапезу? Не хочет ли напасть? Тут-то я понял, что это не Кати, а катты – что в переводе с языка древних римлян означает «кошачье».

Но ничего, совсем ничего кошачьего в их облике не было. Хотя нет, было какое-то общее неуловимое кошачье впечатление.

– Чего задумался? Кидай остатки на клетку!

Элунед махнула ведром, будто хотела выплеснуть из него воду, и в лемуров полетела пища: яблоки, огурцы и бананы.

Катты хватали фрукты и овощи на лету, как знаменитый вратарь Яшин. Не прекращая наблюдать за местностью, они культурно откусывали по кусочку и словно бы негромко совещались друг с другом:

– Не виден ли враг, товарищ лейтенант?

– Никак нет, товарищ сержант, не виден. Кушайте спокойно.

Катты были аккуратнее, хрупче варей и в миллион раз интеллигентней. Именно за это последнее им и доставалось. Хапуги и хулиганы не любят интеллигентов, поэтому интеллигентам приходится избегать встреч с грубиянами. Они, конечно, могли бы задавить противника интеллектом, но им жалко изводить умственную энергию на такую ничтожную цель. Убегут от хапуг, залезут на дерево и давай думать о вечном, о прекрасном.

Грудь катт украшает белая салфетка, но на ней нет ни следа от съеденной пищи. Глаза их охватывают черные очки, а лапы – лайковые перчатки. Салфетка, очки, перчатки – это ли не верный признак интеллигента? Он никогда не наденет вздорной шапки-ушанки и пошлой черно-белой шубы. Разве что в очень сильный мороз.

Но вот где-то позади нас раздался хруст веток и треск сухой древесной коры. Шум усиливался так быстро, что стало ясно: скоро ветки и кора будут трещать рядом с нами.

Катты побросали недоеденные овощи-фрукты и прыжками, прыжками, словно огромные серые белки, стали возноситься на деревья. Их белые хвосты, обвитые черными кольцами, напоминали пограничные столбы, которые отступали вместе с пограничниками. А банда варей была похожа на оккупантов, которые безуспешно пытаются нарушить постоянно ускользающую границу.

Неприятно хрюкая и визжа, они старались добраться до катт, но тонкие ветви не выдерживали их грузных тел. Ветви ломались, и вари, махая шубами и переворачиваясь в воздухе как кошки, летели в траву.

И приземлялись они сразу на четыре лапы.

Уничтожив последние огурцы и заключительные яблоки, вари некоторое время громко сквернословили, а затем удалились, волоча животы по траве, приминая ее грубыми дубинообразными хвостами.