Архипелагская экспедиция выполняла первоначально всего лишь транспортные, логистические задачи: доставить пехоту и артиллерию для поддержки православных повстанцев. Теперь же флот имел возможность и сам турку «возможный вред причинить». Мог – и искал этой возможности.
Обе русские эскадры под командованием Спиридова и Эльфинстона приблизились к узкому проливу, отделяющему остров Хиос от малоазийского берега. Они искали неприятеля – и 5 июля (по новому стилю) обнаружили его здесь. Однако желанная встреча не обрадовала, а скорее ошеломила русских. Они рассчитывали встретить восемь военных кораблей Турции, которые ранее видели в море издалека. Но в проливе бросили якорь вдвое больше вражеских линейных кораблей, не считая множества транспортных и иных судов и судёнышек, запрудивших пролив!
Силы сторон в Хиосском сражении (Россия – Турция):
9 линейных кораблей – 16 линейных кораблей
3 фрегата – 6 фрегатов
1 бомбардирский корабль – 6 шебек (парусно-гребные суда)
17–19 малых судов – 13 галер, 32 малых судна
Около 6500 человек – Около 15 000 человек
Силы были неравны: обе эскадры под общим начальством графа Орлова насчитывали 9 линейных кораблей, 3 фрегата, бомбардирский корабль «Гром» и около двух десятков вспомогательных судов и транспортов, турки же располагали 16 линкорами, в том числе 84-пушечным «Бурдж-у-Зафер» и 60-пушечным «Родосом», 6 фрегатами, 13 галерами и четырьмя десятками малых судов.
Даже отчаянный смельчак Алексей Орлов признавался: «Я ужаснулся и был в неведении: что мне предпринять должно? Но храбрость войск, рвение всех (…) принудили меня (…) отважиться атаковать – пасть или истребить неприятеля». Мужество русских матросов и офицеров уравнивало силы сторон.
А ведь в основном это были очень молодые люди. Одному из наших героев – мичману Василию Шенину не было и двадцати лет. Да и самому Алексею Орлову ещё не исполнилось 33 лет, а его брату Фёдору было только 29 лет.
Все турецкие корабли выстроились двумя дугами в полумиле от берега, закрывая проход по проливу, и около полудня открыли огонь по русским с расстояния в полкилометра. Русские пушки пока не отвечали: суда маневрировали, чтобы сократить дистанцию и бить наверняка.
Правда, российские корабли были менее быстроходны. Зато Алексей Орлов позволил себе неслыханную вольность, которая в некотором смысле уравнивала силы. Вольность, неслыханная для профессионального моряка, состояла в умышленном отходе от Морского устава Петра Великого – «Устав морской о всём, что касается к доброму управлению в бытность флота на море», который для моряков был подобен скрижалям Моисеевым, но Орлов-то моряком не был! Зато был человеком предприимчивым до отчаяния, не боявшимся ломать шаблоны. Пётр завещал выстраивать корабли в линию и, разворачиваясь бортами к неприятелю, открывать огонь загодя, издалека. Но в кильватерной колонне, «гуськом» суда быстрее приближаются к неприятелю, на опасную, «убойную» дистанцию в 180 метров… Что ж, ничего, что нарушение петровского «Устава» должно караться расстрелом, главное – результат. В приказе, предваряющем битву, Орлов распоряжался: «По неизвестным же распоряжениям неприятельскаго флота, каким образом оной атаковать, диспозиция не предписывается, а по усмотрению впредь дана быть имеет». Проявляйте инициативу, даже если кто-то сочтёт её авантюрной: генерал-аншеф своим авторитетом прикроет вас от наказания.
Здесь нельзя не сказать о том, что надежда на инициативу, на находчивость, которая призвана была искупить недостаток профессионализма, заметно составила в этот момент преимущество русского флота. Будущий адмирал Александр Семёнович Шишков оставил воспоминания, в которых очень невысоко оценил организацию службы на военном флоте Турции. Он, гардемарин Морского кадетского корпуса, был удивлён низким уровнем подготовки турецких командиров. При этом на кораблях Порты царил самый настоящий феодализм: матросы были вроде крепостных капитана. Между воинской дисциплиной и деспотией есть существенная разница.
…Приближаясь к неприятелю, линейный корабль «Европа» едва не наскочил на подводный риф и, уклоняясь от столкновения, проскочил отведённое ему место в цепи. Так передовым кораблём российской эскадры нечаянно стал «Св. Евстафий». Он и вступил «по усмотрению» в дуэль с флагманом османов.
Флаг главнокомандующего и командный пункт графа Орлова – на корабле, при крещении получившем от Екатерины II пышное, трёхэтажное название: «Трёх иерархов: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста» (иногда писали также – «Трёх святителей»). Но флот многоэтажные выражения терпит разве что в ругательных эскападах, так что исходное имя сокращалось до «Трёх иерархов» («святителей» тож). Судно это принадлежало всё к той же серии кораблей типа «Слава России», отличалось высокими мореходными качествами, хорошей маневренностью и остойчивостью. На борту «Трёх иерархов» – 66 пушек, 600 человек экипажа. Корабль занял место, военным языком выражаясь, в кордебаталии, то есть в самом сердце битвы, в боевых порядках, а не в арьергарде: генерал-аншеф не считал, что такому судну пристало бы держаться позади только ради безопасности главнокомандующего. Скорее уж беспокоило его в начале боя то, что на «Св. Евстафии», в авангарде, на первой линии событий, – его младший брат Фёдор.
В кордебаталии же, то есть в среднем ряду русских кораблей, заняли места также «Ростислав» и «Святой Иануарий». Упоминаем именно их, поскольку на «Иануарии», под началом капитана 1-го ранга Борисова, служил Василий Шенин, которому много позже предстоит осесть на землях Бежецкой пятины и выстроить там церковь, а «Ростиславом» – капитан 2-го ранга Василий Фёдорович Лупандин – из того же дворянского рода, что и будущий родственник Шенина. Тесен же мир, а уж флот – и тем более!
Лупандины-моряки вообще многое сделали для русского флота. Тогда же, в конце XVIII века, служил и дослужился до адмиральского чина ещё и Ефим Максимович Лупандин, тоже участник Первой Архипелагской экспедиции и, кстати, сухопутный сосед Шенина – владелец поместья в сельце Шастово Боровичского уезда Новгородчины…
Алексей Орлов видел, как команда «Св. Евстафия» пошла на абордаж. Рукопашная схватка была ожесточённой.
Рассказывали, будто бы один из русских матросов при попытке овладеть турецким флагом был ранен в правую руку. Он перехватил флаг левой рукой, а когда подбежавший янычар саблей ранил его и в левую руку, матрос вцепился в полотнище флага зубами и не выпускал его до последнего вздоха. Жаль, что имя смельчака не дошло до потомков – был бы у флота ещё один герой вроде легендарного матроса Петра Кошки, отличившегося при Севастопольской обороне 1854–1855 годов.
На турецком флагмане загорелась грот-мачта и… упала на палубу «Св. Евстафия». Люк порохового погреба во время боя не закроешь – надо быстро снабжать артиллерию зарядами, и искры попали в крюйт-камеру – самое уязвимое место военных парусников. Линкор взорвался, но пылающие корабли продолжали свой «парный танец» на волнах, и через несколько минут взорвался и турецкий флагман тоже. Здесь случились самые большие потери русских в Хиосском сражении, которое стало прелюдией к будущему «дню воинской славы». К счастью, адмирал Спиридов ещё до взрыва перешёл на «Три святителя». А с ним – граф Фёдор Орлов. Утверждалось, что именно благодаря распорядительности графа удалось в целости эвакуировать с судна и часть экипажа. Спасся и капитан корабля Александр Иванович Круз, взрывом выброшенный в море и подобранный русской шлюпкой. Страшная картина поединка, чёрно-красная от дыма и пламени, должна была навсегда врезаться в память Василия Шенина. Наверняка тогда он и дал себе слово: если уцелею под ядрами и не пропаду в волнах – выстрою церковь во имя Покрова Божьей Матери, в благодарность за её покровительство.
«Все корабли с великой храбростью атаковали неприятеля, все с великим тщанием исполняли свою должность, но корабль адмиральский “Евстафий” превзошёл все прочие. Англичане, французы, венецианцы и мальтийцы, живые свидетели всем действиям, признались, что они тогда не представляли себе, чтоб можно было атаковать неприятеля с таким терпением и неустрашимостью, – позже доложит императрице Алексей Орлов. – Свист ядер летающих, и разные опасности представляющиеся, и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся с врагом россиян, испытанных сынов Отечества».
Зато ужасная дуэль и свист русских ядер смогли «произвести робость в сердцах» сынов Порты. Спустя два часа турки, обрубив якорные канаты, решили отступать в Чесменскую бухту. Там они рассчитывали на прикрытие береговых батарей.
Завидев приближение во тьме первых вспомогательных судов русской эскадры, турки вообразили, будто это беглецы с поля боя хотят сдаться в плен. И жестоко ошиблись.
Турецкие береговые батареи оставались далековато от горловины бухты, у которой встала русская эскадра.
Встала – и блокировала неприятеля, корабли которого были теперь скучены на относительно небольшой площади. Инициатива полностью перешла на сторону Спиридова, Эльфинстона и Орлова.
Русские корабли весь день 6 июля могли беспрепятственно расстреливать турецкие суда, как в тире. Что они и делали. 6 июля в пять часов пополудни, был военный совет у графа Алексея Орлова на корабле «Три иерарха». На совете участвовали: адмирал Григорий Андреевич Спиридов, контр-адмирал Джон Эльфингстон, цейхмейстер морской артиллерии Иван Абрамович Ганнибал и «со всех кораблей и прочих судов» командиры. На этом совете положено было атаковать неприятеля вторично». И именно это было отображено в приказе графа Орлова, отданного после военного совета: «Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный (турецкий) флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы и к дальнейшим победам иметь свободныя руки». Мысль сжечь турецкий флот, в том числе используя брандеры, появилась у руководства русской эскадры сразу же после сражения 5 июля, когда турецкие суда находились в беспорядке и паническом страхе в Чесменской бухте. Но брандеров в русской эскадре не было. Их надо было найти или оборудовать, и под них стали готовить 4 греческих судна, следовавших за русской эскадрой. Приготовление брандеров было поручено цейхместеру морской артиллерии Ивану Ганнибалу. Он же должен был назначить на каждый брандер «по одному надёжному артиллеристу», который, по приказу брандерного командира, сцепясь с турецким кораблём, должен был «зажечь брандер и в точном действии, чтобы оный загорелся и неприятельский корабль не отцепясь от него точно сжечь».
Решением военного совета уничтожение турецкого флота было поставлено как цель для русской эскадры. Ночь с 6 на 7 июля была выбрана для проведения операции. Средством для достижения намеченной цели должна была быть атака турецкого флота особо снаряженной русской эскадрой, состоявшей из 4-х 66-пушечных кораблей, 2-х 32-пушечных фрегатов, одного бомбардирского корабля «Гром» и 4 брандеров, командовать которыми выхвались охотники: капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Дмитрий Ильин и Мекензи и мичман князь Василий Гагарин. Русские корабли должны были своей артиллерией ослабить и подавить передовую линию турецких кораблей. А брандеры – поджечь наиболее крупные из них.
Приказом графа Орлова предписывалось русской эскадре подойти к турецкому флоту на такое расстояние, чтобы не только орудия нижнего дека, но и верхние пушки были задействованы.
Цель этого распоряжения понятна: участие в бою должны были принять все орудия русской эскадры, включая орудия самого малого калибра, для которого расстояния до неприятеля должны быть невелики. Так оно и было; корабли русской эскадры подошли к турецким на расстояние от 1, 5 до 2 кабельтовых. (1 кабельтов – 185,2 метров). Этот приказ и расстояние, на которое русские корабли подошли к неприятелю, говорят о безусловном мужестве и героизме русских моряков и офицеров.
Брандеры должны были в начале операции держаться подальше от пушек неприятеля, чтобы подключиться к операции в самый нужный момент. От командиров брандеров и их команд кроме храбрости, присутствия духа и находчивости требовалась решимость довести дело до конца. Сцепиться с назначенным ему кораблём противника, поджечь заряд на брандере и убедиться, что огонь перекинулся на вражеский корабль.
Предполагалось, что в бухту первым войдёт фрегат «Надежда», но корабль замешкался, и адмирал Спиридов выдвинул вперёд ту самую «Европу» капитана Федота Алексеевича Клокачёва, который за промашку у острова Хиос был адмиралом сгоряча разжалован в матросы. На этот раз Клокачёв действовал безупречно (между прочим, этот псковский уроженец через 13 лет станет первым командиром нарождающегося Черноморского флота России). Когда стемнело, «Европа» начала перестрелку с турецкими кораблями, вскоре к «Европе» подтянулись «Ростислав», «Саратов» и «Не тронь меня», и артиллерийский огонь стал гуще.
В полночь заалели паруса одного из турецких линкоров, с них огонь перекинулся на корпус, дошёл до крюйт-камеры, и грянул взрыв. Турецкие корабли так теснились в бухте, что пламя стало перекидываться с одного на другой. Южная ночь сделалась ещё темнее от густого дыма. «Гляди-ка, как банька растопилась!» – пересмеивались русские моряки.
Около двух часов ночи под прикрытием артиллерии была осуществлена ещё одна «авантюра», которую благословил Алексей Орлов: в атаку пошли брандеры – юркие малые суда-камикадзе, которые начиняются порохом и смолой. Смолу поджигают – и пылающий факел устремляется на врага, неся ему смерть.
Правда, и самим брандерам дым мешал маневрировать. Брандер капитан-лейтенанта Дугдаля был перехвачен турками, брандер Манензи сел на мель, где и сгорел, брандер князя Гагарина сцепился с уже горевшим турецким кораблём, не нанеся ему никакого урона. И, только брандер лейтенанта Ильина, миновав все препятствия, достиг цели и вцепился абордажными крючьями в борт огромного, 84-пушечного, турецкого линкора. Ильин успел поджечь брандер, прежде чем с командой спрыгнуть в шлюпку. Неудачи, постигшие команды трёх брандеров, ещё более возвышают подвиг лейтенанта Ильина. Лейтенант Ильин блестяще выполнил свою задачу. Он вплотную подошёл к головному турецкому кораблю, сцепился с ним, зажёг брандер и, отъехав на шлюпке, еще остановился посмотреть, какое действие произведёт его горящий брандер. Линкор взорвался, огонь с него опять же перекинулся на соседние корабли, и они взрывались один за другим – так падают выстроенные в тесную цепь костяшки домино…
Потери русской эскадры были весьма малы. На корабле «Европа» было 3 убитых и 6 раненых, на корабле «Не тронь меня» – 3 раненых. Были пробоины в судах, сломаны рангоут и снасти, порваны паруса. Потери турок были огромные. Турки потеряли и флот и более 10 тысяч людей. Победа была полная; весь турецкий флот был истреблён, и дорога в Константинополь открыта. Императрица Екатерина II была чрезвычайно обрадована этой победой русского флота и щедро наградила участников победы. Граф Алексей Орлов получил орден Святого Георгия 1-й степени и титул Чесменского; Адмирал Спиридов – орден Святого Андрея Первозванного; капитан-командор С. К. Грейг – орден Святого Георгия 2-й степени; капитаны 2-го ранга Клокачев, командир корабля «Европа» и Хметевский – командир корабля «Три святителя» – ордена Святого Георгия 3-й степени. Орденом Святого Георгия 4-й степени были награждены капитан 1-го ранга А. И. Круз, капитан 2-го ранга Василий Лупандин, командиры кораблей: «Ростислав», «Не тронь меня», фрегата «Надежда» и командир бомбардирского корабля «Гром».
Все четыре командира брандеров также получили орден Святого Георгия 4-й степени и следующий чин.
Орден Святого Георгия был учреждён императрицей Екатериной II совершенно недавно до описываемых событий, 26 ноября 1769 года, в день святого Георгия. И, конечно, особо ценился в обществе. Впервые в России орден был разделён на четыре степени и предназначался для награждения только за отличия в военных подвигах.
Статут ордена чётко устанавливал право на получение сей награды.
«Ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны не дают право быть пожалованным сим орденом: но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы…» Кавалерам ордена представлялась ежегодная пенсия. Первоклассным по 700 рублей, второго класса по 400 рублей, третьего класса по 200 рублей, четвертого класса по 100 рублей.
Век XVIII. Ночь на 7 июля 1770 года. Чесменская бухта. Подвиг лейтенанта Ильина
Относительно лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина в предоставлении графа Орлова к ордену 4-й степени сказано: «При сожжении турецкого флота был охотно набран на брандер и исполнял должность с неустрашимостью».
В рескрипте императрицы Екатерины II, начинавшемся словами: «Велико было наше удовольствие, когда мы получили первое извести о знаменитом на море бое под предводительством Вашим, – затем отмечено: – Восхотели мы, в знак нашего к подчинённым вашим благоволения, послать к вам несколько крестов святого Георгия четвёртого класса, дабы оные раздали по делам в статутах того ордена предписанных, а особливо рекомендованному от вас Ильину».
К рассвету 7 июля бой в Чесменской бухте затих: турецкий флот был полностью разгромлен. Побоище закончилось попытками спасения выживших моряков неприятеля. Здесь, в бухте, погибло около 10 тысяч турецких матросов и офицеров. А бухта являла собой самую страшную картину. Будь Солнце живым существом – богиней Авророй, к которой так любили обращаться тогдашние поэты, – содрогнулась бы богиня и зажмурилась бы.
Скрипит, скрипит перо в каюте на «Трёх иерархах»: Алексей Григорьевич должен известить не только своего брата Григория Григорьевича, но и Императрицу Екатерину Алексеевну – о «свисте ядер», о доблести адмирала… Настроение у него приподнятое: грандиозная победа и брат Фёдор жив и невредим – и уже рядом.
Свои переживания Алексей не преминул изложить императрице тоже, сообщив не только о том, что «на другой день после пожара флота он с ужасом увидел, что вода в Чесменском порту, который не очень велик, была совсем красная, – так много погибло в ней турок», но и о том, что «увидев в разгаре сражения, что адмиральские корабли взлетели на воздух, подумал, что брат его погиб. Он почувствовал тогда, что он не более, как человек, и лишился чувств; но минуту спустя, придя в себя, он приказал поднять паруса и с своим кораблём бросился на врагов. В минуту победы офицер принёс ему известие, что его брат и адмирал живы. Он говорит, что не может описать, что почувствовал в эту минуту, самую счастливую в его жизни». Это мы цитируем письмо не Орлова, а Екатерины (к Вольтеру). В драматизм (и даже мелодраматизм) ситуации она погружает великого философа с заметным удовольствием – видимо, чтобы подчеркнуть душевную тонкость Орловых, на клан которых она сделала ставку. Дескать, вот каковы превосходные человеческие качества братьев! Предполагалось, что Вольтер должен при этом оценить и собственные человеческие качества самодержицы, столь чуткой к чужим чувствам.
Век XVIII, июль 1770 года. Российский корабль «Три иерарха» с кейзер-флагом на мачте. Алексей Орлов пишет письмо брату Григорию о результатах Чесменской битвы
Донесения адмирала Спиридова и генерал-аншефа Орлова о чесменском событии удивительно похожи. Спиридов извещал императрицу: «Неприятельский флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, и оставили на том месте престрашное позорище (зрелище – на языке того века), а сами стали быть во всем Архипелаге нашей Всемилостивейшей Государыни господствующи».
Алексей Григорьевич же спешил обрадовать Григория Григорьевича, как автора «особого мнения», которое позволило младшему брату отличиться в глазах Её Величества: «Со флотом за неприятелем пошли, до него дошли, к нему подошли, схватились, сразились, разбили, победили, поломали, потопили и в пепел обратили». Каков воинский строй глаголов! И тот и другой авторы явно подражали древнеримскому лапидарному «вене, види, вици» – пришёл, увидел, победил. Прямо-таки русские спартанцы, поклонники краткости в ущерб словесным кружевам!
Екатерина II, получив известие о «славной морской виктории», писала: «Европа вся дивится великому нашему подвигу… Безпристрастныя радуются успехам нашим. Державы же, возвышению империи нашей завиствующие и на нас за то злобствующие, раздражаются в бессильной своей ненависти».
Известие о чесменской победе застало императрицу по пути на царскую дачу, что на седьмой версте Царскосельской дороги, – в один из путевых дворцов, какие строились на дорогах, чтобы Екатерине было где остановиться на привал и отдохнуть. Известие мог доставить и обычный курьер. Но, по преданию, нагнав здесь кортеж императрицы, бросил самодержице под ноги захваченный русскими моряками в Чесменском сражении флаг турецкого линкора «Родос» князь Юрий Владимирович Долгоруков, сам участвовавший в этой баталии. На сём месте Екатерина и распорядилась в честь знаменательного этого события заложить церковь во имя святого пророка Иоанна Предтечи, которую стали называть Чесменской. Освятят церковь, построенную по проекту Ю. М. Фельтена, к десятой годовщине чесменской победы, и на церемонию освящения императрица явится в морском мундире.
Век XVIII, 5 июля 1780 года – день освящения церкви Рождества святого Иоанна Предтечи «Чесменская церковь» (построенной на месте, где Екатерина в 1770 году получила известие о чесменской победе)
Храм этот, выстроенный в неоготическом стиле, со стрельчатыми окнами и остроконечными башенками, как бы устремляющийся к облакам, и сегодня стоит на улице Ленсовета в Санкт-Петербурге.
В память события была выбита медаль, изображавшая, с одной стороны, портрет Екатерины II, а с другой стороны – горящий турецкий флот.
Её Величество повелели в память о победе отлить золотые и серебряные медали: «Медаль эту жалуем мы всем находившимся на оном флоте во время сего Чесменского счастливого происшествия как морским, так и сухопутным нижним чинам и позволяем, чтобы они в память носили их на голубой ленте в петлице». Надпись на медали была столь же лапидарна, как донесения из Чесмы: «Былъ». В смысле – был там и вышел победителем. Хотя моряки усмехались: «Это у турка флот был, да весь вышел».
Был отмечен и весь отечественный флот. Всему флоту было объявлено монаршее благоволение; выдано не в зачёт годовое жалованье и следуемые по уставу деньги за взятые и сожженные корабли (187 тысяч 475 рубля); нижние чины были награждены серебряными медалями на голубой ленте. Традиции российского флота сильны. Дальние наследники славы участников того сражения – современные моряки Военно-морского флота России – носят на отложном воротнике форменки, называемом у них гюйсом, три белых полоски, и одна из них – как раз память о Чесме.
Кстати, чесменскую свою славу Россия долго ещё использовала для демонстрации соседям силы и богатства империи. Любопытный нюанс: немецкому художнику Якобу Хаккерту была заказана целая серия батальных полотен о победе над турецким флотом. Получился целый живописный комикс из шести сюжетов: самые драматические моменты сражения один за другим. Ради этого с Хаккертом поделились воспоминаниями и Алексей Орлов, и Спиридов, и Грейг. Но немец жаловался, что никогда не видел, как горит корабль, и не знает, как это живописать. И тогда по приказанию Екатерины II на рейде итальянского порта Ливорно один из русских кораблей был взорван – картина, потрясшая европейцев. Расточительность русского правительства поразила великого поэта Гёте, но с точки зрения императрицы не стоило скупиться, чтобы ещё раз напомнить Европе не только о Чесме как символе силы русского флота, но и о богатстве российской казны, не жалеющей настоящего боевого корабля, будто это игрушечная моделька…
Настал звёздный час Алексея Орлова. Можно сказать, что в чём-то он даже превзошёл старшего, Григория, или хотя бы сравнялся с ним. Честно говоря, Григорий, хоть и выше в иерархии имперской, но влияние его уже не столь безгранично, как когда-то, потому что государыня, кажется, начинает понемногу отдаляться от него.
Во взаимоотношениях братьев, впрочем, нет ревности и соперничества, не подумайте: Орловы на удивление дружны всю жизнь, без этого им было бы и не уцелеть, не выстоять в стае лихих «кондотьеров» того века. Братья держатся друг за друга, беспокоятся друг о друге, где можно – друг друга продвигают.
Хотя и без рекомендаций Григория Её Величество понимала, на что способен младший брат её фаворита. Екатерина знает графу цену, знает, что это человек решительный и целеустремлённый до безрассудства. Откуда такая репутация? На то – отдельный, особый сюжет.