Очередное утро начинается с сопения в ухо.
Что-то тёплое, мокрое и языкатое тыкается мне в щеку.
– Ба-а-арс, ― вздыхаю я, когда, приоткрыв один глаз, замечаю рядом пса. ― Ты сегодня в доме с самого утра? Интересно.
Пёс только повертел своим телом и дальше продолжил лежать головой рядом со мной, пока я не встала.
Прошла ещё неделя. И как бы я ни старалась, но воображаемые зарубки я ставила в голове каждый день. И да, я знала, что уже начался август. Понимала, что ходить без костыля (самодельного, кстати) я смогу нескоро.
Но знать и принять ― это совершенно разные вещи.
Свесив ноги с лежанки, я прислушалась – в доме была тишина. Значит, Лесника не было.
За последнюю неделю он стал говорить со мной меньше, но, что самое интересное ― всегда пытался вывести меня на эмоции. Любым своим словом, замечанием или просто обращением. Такое чувство, что Леснику было интересно проверять степень моей выдержки.
Только он не знал, что мою выдержку тренировали с самого детства. Самыми разными способами. И вот за это стоило бы сказать спасибо родителям. Но…
Я опять прислушалась ― тихо. Даже на улице.
Ладно. Всё равно нужно подниматься. Новый день, как говорится, пришёл.
Дойдя до таза с водой, я умылась и быстро привела себя в порядок. В последнее время поняла, что обмываться мне нужно с утра. Ведь почти всегда утром в избе остаюсь одна.
Оглядевшись вокруг, я поняла, что в доме ничего не готово, даже в буржуйке не горит огонь.
Кстати ― огонь. На улице август, а в избе нужно всё равно топить, чтобы не замёрзнуть.
А ещё я ошиблась прошлый раз, когда считала, что здесь нет электричества. Почему ошиблась? Да потому что на днях я заметила провода в предбаннике и по потолку до комнаты, где спал Лесник. Но провода как будто врезаны в дерево. Интересно, конечно, ну да ладно.
Кстати, а что там на улице? Выйти посмотреть, что ли?
Но сначала – завтрак.
Возле буржуйки лежала охапка дров. Рядом – сухие сосновые колючки. Я улыбнулась. Повернула голову к Барсу и проговорила:
– Завтраку быть, дружок.
И занялась приготовлением. На полке возле буржуйки я нашла банку с гречкой. Там же стояла соль. Кастрюли со сковородками я уже давно знала где стоят.
И пошла жара. Наложив колючек в буржуйку, а сверху дров потоньше, разожгла её. Пока она нагревалась, сверху встал чайник. Я же подготовила гречку.
Я так увлеклась процессом, что даже не обратила внимания, когда в избе оказалась не одна.
Прошедшая неделя была посвящена моим наблюдением за всем и сразу. Так вот что я поняла о Леснике: он один, и, скорее всего, бывший военный или медик какой-то, выправка и осанка его выдаёт, а ещё шагает он постоянно как на плацу. Но это только когда ему всё равно, заметят его или нет. По возрасту ― ненамного старше меня, а вот по комплекции – достаточно… большой. И его бесформенная объёмная одежда не смогла скрыть того, что он не разжиревший, а, наоборот, поддерживает форму. А ещё у него что-то случилось в жизни, что смогло его сломать. Но это моё предположение. Хотя человек не станет запирать себя в глухом месте, отделяясь от всего мира, просто так, без причины.
Но в это утро я не заметила никого кроме крутящегося под ногами Барса. Да и особо двигаться не получалось, с моей-то ногой.
И то, что уже не одна, заметила, только когда повернулась к столу. Вот в этот момент я даже замерла на месте. На меня смотрела пара сканирующих глаз. Причём их хозяин уже сидел за столом, опершись локтями в него и внимательно наблюдая за мной. Я увидела, как напряглись его скулы под бородой, когда повернулась.
– Будешь завтракать? ― спросила спустя несколько секунд. Нечего зависать.
– Буду, ― ответил мне грубый бас, от которого у меня ВПЕРВЫЕ за больше чем две недели пошли мурашки.
Но вот комментировать своё состояние я отказалась даже само́й себе. Я опять развернулась к столу у стены. Наполнила ещё одну миску кашей. Ах да, я нашла здесь и масло, подсолнечное, конечно, но всё же не сухую кашу есть.
Опираясь на костыль, донесла его миску к столу, а как только двинулась за своей, меня остановил голос:
– Сядь, ― приказом выдал он, – сам принесу.
Ну я и села. Передо мной была поставлена моя миска, а посредине стола – банка с тушёнкой. Обычная такая, железная банка. Я удивилась, но виду не подала.
– Приятного аппетита, ― проговорила я Леснику и приступила к каше.
– Ты решила начать говорить? ― с удивлённо изогнутой бровью спросил у меня бородач.
– Это простая вежливость, ― в том же спокойном тоне ответила, для убедительности пожав плечами.
– Что-то ты ею не страдала последние две недели. ― Ну да, согласна, подловил.
Но объяснять что-либо не было желания. Поэтому я молча начала есть. Вот только когда, спустя пару минут, мне в миску приземлилась ложка тушёнки, я готова была продолжить наш… диалог.
– Тебе нужно поправляться. ― Вот это поворот. От удивления у меня даже брови вверх поползли. – Выглядишь как доходяга, ― всё так же продолжая есть, добавил Лесник.
Да-а-а. Комплименты женщине ― это явно не его конёк. Хотя то, что я сильно похудела, и сама понимала. У меня всегда так было.
Я когда-то с сыном попала в больницу (он проглотил иглу). История не самая приятная и очень болезненная для меня, но… спустя неделю, при выписке, я вышла из отделения детской хирургии легче на девять с половиной килограмм.
И так всегда: любая стрессовая ситуация, которая превышала допустимые лимиты, в первую очередь действует на мой вес. Он просто тает, как бы я ни ела.
Да, может, кто-то и чувствует себя при росте метр шестьдесят пять и ве́сом шестьдесят килограмм комфортно, я же НЕТ! Мой нормальный вес всегда – это от семидесяти до семидесяти пяти. Самое интересное, что по всем современным калькуляторам мне всегда кричат об ожирении, а по факту – всё при мне.
Но сейчас я и сама чувствовала, насколько сильно потеряла в весе. Даже взять мои руки: кожа на них висит, и это бросается даже мне в глаза. А когда я умываюсь, то могу спокойно нащупать ямки на ключицах, где ещё месяц назад был ровный переход в плечи.
Ладно, выдыхаем. Доходяга так доходяга. И да, его слова задели, как бы я ни старалась не обращать на них внимания, но больше они меня порадовали.
Раз доходяга, значит, неинтересна как женщина, что меня вполне устраивает.
Но когда я, ни сказав ни слова в ответ, перемешала кашу с тушёнкой и продолжила есть как ни в чём не бывало, то просто подпрыгнула на месте от резкого и громкого удара об стол двумя ручищами.
Опять подняла взгляд на Лесника, но от него фонило такой злостью, что я даже растерялась в первые секунды.
«В чём дело? Что, блин, не так?» – так и крутилось на языке, но я молчала.
И вот мне бы испугаться, но я начинаю злиться в ответ. Понимаю одной частью, что он проявляет заботу, пускай достаточно специфическую, но заботу. Но другая моя часть просто орёт: КАКАЯ, НАХЕР, ЗАБОТА? Кто я ему? Просто женщина из реки.
И столько мыслей сразу налетело в голову, что гнать бы их метлой, но они уже сеяли всякую гадость в разуме.
А сейчас начало всплывать ещё больше вопросов: зачем выхаживаешь? Зачем уколы колол? Что нужно тебе на самом деле? Почему не связался со спасателями, ведь можешь же?
Столько вопросов, но я молчу. И Лесник молчит, только буравит своими потемневшими глазами.
– Ты даже ни разу не спросила у меня имя. ― точно зверь, прорычал злой Лесник.
Я прикрыла глаза, сделала громкий выдох, потому что уже держать себя в руках получается тяжело. Опять посмотрела на Лесника и только тогда ответила:
– Если бы ты хотел, сказал бы сам, – стараюсь говорить ровно, но спокойствием у меня внутри даже не пахнет. – Возможности у тебя было больше, чем у меня. Раз не сказал, значит, не считаешь нужным, ― ещё раз прикрыла глаза и выдохнула: – А сейчас я хочу доесть без твоих приступов, пожалуйста. ― и да, грешна, на последнем слове голос немного повысила, шипя сквозь зубы.
Ну, блин, достал уже, честное слово.
Но в следующую минуту испытала страх. Пробирающий такой, холодный. С его лица исчезли все эмоции, как будто он смог успокоиться в одну секунду, и расслабленный сел на свой стул, продолжив есть.
Хорошо же, что успокоился, так? Но что-то в его спокойствии сейчас пугало. По-настоящему пугало, что хотелось, как в детстве, спрятать лицо в ладонях.
Хотя, нужно отдать должное Леснику, в этот момент я меньше всего думала о том, что со мной произошло. Не поедала себя за наивность, не жалела и не злилась на себя, а, как загнанная в угол добыча, отслеживала каждое движение этого хищника.
Вот кого он мне напоминал. Хищника. Огромный, хищный и, как ни смешно, волосатый, со звериным взглядом. А я сейчас правда была добычей.
Как там в дикой природе: слабых и раненых не защищают. Их съедают.