― Как здесь здорово. ― Катя опять начинает запевать свою «песню», а я начинаю морщиться от её голоса. ― Какая природа, Алина. Ты только посмотри. ― я же стараюсь идти молча и не сбавлять шага, чтобы не нарушать дыхание. Всё по инструкции.
У Кати что-то явно перебор с эмоциями. И это только первый день. Хотя… «Ещё не вечер, ещё не вечер!»
Вот люди всё-таки интересные создания. У нас на каждое событие можно вспомнить или придумать песню, ну или хотя бы строчку из какой-нибудь песни.
И я сейчас молча про себя улыбаюсь такому задору в голосе Кати. Она, что-то мне так кажется, не поняла наших инструкторов, которые вчера и сегодня всю группу плотно инструктировали по всем пунктам тура.
― Алина, ну что ты молчишь? ― «Да когда же ты помолчишь?» – мысленно стону и закатываю глаза. ― Ну ты и скучная. – с возмущением и злостью летит мне в спину, а я даже не спорю. И тут… – А-а-а-а-а. Что за дрянь?! Уберите это.
И вот сейчас я уже не сдерживаюсь от хохота. Немного истеричного, немного злорадного, но смеха. Я даже останавливаюсь, хотя выбора мне не оставили, так как инструктора с двух краёв нашей колоны кинулись к этой «чудо-женщине», и вся наша команда тоже остановилась.
Но вот заткнуться бы мне сейчас, да куда там:
― Какая природа, Кать. ― начинаю говорить сквозь смех, который подхватывают остальные мужчины и женщины, что шли рядом с нами и все слышали, – Какая красота, скажи? А воздух-то какой. ― и уже не могу даже договорить ещё что-то, меня просто распирает от смеха.
И да, я вижу злющие глаза подруги, но мне, если честно, по барабану. Вот совсем. А желание подразнить её становится просто невыносимым.
― Тебе смешно?! ― начинает визжать Катя.
―Да, – отвечаю ещё сквозь смех. – А ещё мне будет смешно сегодня вечером, когда мы остановимся на ночёвку. Знаешь, у меня чёткое понимание того, что ты пропустила мимо ушей сегодняшний инструктаж, где нам сказали, что нужно будет самим принести дров, поставить палатки и до восхода солнца подняться, чтобы раньше выдвинуться, ― и по мере того, как я говорила, глаза Кати приобретали размеры гранёного стакана, блин, а смех за моей спиной опять набирал обороты. ― А ещё ночью будут дежурить по два человека, с пересменкой каждые два часа.
― В смысле? ― Это просто финиш, я опять заржала от души.
Но говорить больше ничего не хотела, потому что наша группа опять пошла в путь. Мы шли на подъём, пускай и небольшой, но уже почти два часа, так что растрачивать свои силы на смех и разговоры не хотела.
Тем более я сюда приехала для того, чтобы побыть в тишине. Разговоров мне и на работе хватает, и дома, и во всевозможных чатах от нашей школы и кружков детей, так что вечером хочется закинуть телефон и сказать всем ― я потерялась.
А сегодня меня ждала первая ночёвка на природе за последние пять лет. Хотя наши вылазки с палатками я особо и не считаю ночёвками на природе, так как мы чаще всего останавливались в местах для палаточных городков, где были даже розетки на столбах.
Сегодня же будет невероятная ночь. Да и последующие семь ночей будут такими же, и это воодушевило меня в тот момент…
В этот раз я уже спокойно выплывала со сна. Почти…
– Не дёргайся, ― спокойно, но устало проговорил мне этот бородатый Лесник.
И только после его слов я поняла, что меня разбудило. Он мне делает укол.
И да, первое моё желание сейчас ― это дёрнуться, но как только я поднимаю взгляд к его глазам, понимаю, что лучше не нужно.
Его движения чёткие, выверенные, как будто он этим всем занимается всю жизнь.
– Это антибиотик, ― сказал он, когда уже достал иглу из моего предплечья и помассировал место укола ваткой. ― У тебя интересная аптечка оказалась, ― он делает незначительное вроде замечание, но его взгляд сейчас вылавливает любую мою эмоцию.
Вот только что он хочет от меня услышать? Спасибо, что не оставил мой рюкзак? Или, может, почему у меня в аптечке есть антибиотики? Так, старая я стала. Хах. Даже само́й улыбнуться захотелось от своих мыслей. Но вот ответить в этот раз всё-таки решилась:
– Спа-с-сибо, ― а голос у меня ещё охрипший – мама не горюй. Как я только сдержала кашель?
– Да, ― хмыкнул в бороду Лесник, – Горло тебе ещё восстанавливать нужно.
Нужно… а может, и нет.
Когда он отошёл от меня к столу, я опять осмотрелась. В избе уже было темновато, и только свечи горели на столе, где как раз и стояла моя аптечка. А рядом была ещё одна, только побольше и тёмно-зелёного цвета. Чем-то похожая на такие, как у военных.
Попробовала опять подвигать телом, но вышло не особо. Хотя болело всё, конечно, уже не оттого, что на мне одни ушибы и переломы, а от постоянного лежания.
Опять попробовала пошевелить правой рукой, и тут меня осенило.
– Кольцо. ― прохрипела я.
– Что? ― удивлённо посмотрел на меня Лесник через плечо, но не подошёл.
А вот у меня всё заледенело.
У меня была одна привычка. Муж её называет глупой и дурацкой, но избавиться я от неё так и не смогла за пятнадцать лет.
Всегда, когда я о чём-то думала, нервничала, придумывала, рассчитывала, искала выход из самых разных ситуаций, я вертела на пальце… обручальное кольцо. Точнее, я его могла только больши́м пальцем всё той же правой руки продвигать по пальцу до второй фаланги и обратно. И левой рукой снимать – одевать. Но обязательно, чтобы кольцо не полностью снималось, а задерживалось на уровне ногтя.
А сейчас его не было. И да, я знала, где оно. Точнее, у кого.
― Ты мне мешаешь, Алина. Ты всем мешаешь. Так что извини, ничего личного. Хотя… вот это. Останется у меня. Как доказательство того, что я пыталась тебя спасти. Но ты отъела такую задницу, что я просто не удержала тебя…
Я хотела орать сейчас. Как я хотела орать.
Нужно успокоиться. Дышать. Нужно просто дышать.
Я накрываю левой рукой лицо, а здесь эта дебильная повязка.
– Сука. ― рычу сквозь зубы и просто сдираю её, чувствуя, что сдираю и кожу, которая успела прижиться за… три дня, блядь.
– Ты что творишь? ― ко мне кидается Лесник, а мне и его хочется разорвать.
Он быстрый, но моя злость и ненависть сильнее, да ещё он споткнулся о табуретку, а я просто отшвырнула от себя повязку, которая была на лице.
По коже побежало что-то горячее, а боль физическая немного остудила душевную.
Рана на лице запульсировала. Из глаз брызнули слёзы. Ах да, я, оказывается, могу уже видеть и другим глазом. Просто из-за повязки не могла.
– Да твою мать. ― рык как раскат грома, на ухо прямо, а на лице начинаю чувствовать большие, слегка шершавые пальцы. ― Ты, блядь, дура или притворяешься? ― опять рычит и мне тоже хочется. ― Или ты хочешь, чтобы у тебя через всё лицо шрамина остался как у зека?
А у меня внутри просто страшный коктейль из эмоций. Но я всё-таки резко поворачиваю к Леснику голову и прошиваю своим взглядом.
Почему прошиваю? Да потому что в тот момент, когда он смотрит в мои глаза – замирает на пару секунд. По его движениям глазами по моему лицу и шее это чувствуется очень отчётливо, даже если его борода и скрывает половину лица.
А то, что он замечает в моих глазах, останавливает дальнейший поток речей. Я замечаю, как он напрягается, вижу, как дёргаются скулы, да так, что борода ходит ходуном, но он молчит.
Дышать. Просто дышать. Нужно попробовать успокоиться, но большой палец опять тянется к безымянному… Я крепко зажмуриваю глаза, чтобы не дать слезам возможности выбежать. Вот только помогает это сла́бо.
На лицо ложится холодная мокрая тряпка. От неё пахнет ромашковым чаем.
Любимый чай Маши. Маша…
На губах растягивается грустная улыбка, и вся злоба и ненависть испаряется из меня, уступая место апатии и… опять БОЛИ.
Но самое интересное, Лесник чётко улавливает моё настроение и в следующую секунду начинает бурчать:
– Кто ты такая вообще? ― с рыком, но тихо выдаёт он. – Нормальная бы баба уже истерику устроила. Орала бы, слёзы бы лила, не знаю… матами бы обкладывала. А ты? ― он протирает место раны на лице и начинает смазывать мазью какой-то. – Ты вообще баба?
– Хм, ― я же только хмыкаю на возмущение этого бородача.
– Ладно, согласен. Ты баба! ― утвердительно отвечает он, но без малейшей тени на улыбку, а как-то даже зло, что ли. – Сам убедился, ― он закончил смазывать рану и хотел наложить очередную повязку, но в этот раз я остановила его руку своей, заглянув в злые глаза и покачав головой отрицательно, получив в ответ только раздражённый хмык. – Да и хер с тобой. – рыкнул он мне. – Не хочешь ― не нужно. Вот. ― он ударил по табуретке рядом с лежанкой ладошкой, а когда убрал, я увидела мазь в обычном железном тюбике. – Сама наносить будешь себе два раза в день. ― А когда уже отошёл от меня к столу, чтобы сложить аптечки, я услышала приглушённое: – Идиотка…
Ну с этим спорить не буду. Сама знаю.
Если бы не была такой, то никогда бы не согласилась на сомнительное путешествие с сомнительным человеком.
– На. Поёшь, ― на меня поставили миску с кашей.
Я взяла ложку и начала есть. Но ни вкуса еды не ощущалось, ни чувства голода или сытости. Ни-че-го.