Дерек Рид взял одну большую пачку с чипсами с солью и уксусом из тех, что лежали на краю стола. Открыл и почти сразу же прикончил все ее содержимое. Внимание его при этом было приковано к материалам дела, которым он сейчас занимался, поэтому он даже не сразу заметил, что чипсы в пакете закончились. Это обстоятельство было тут же исправлено. Уже через секунду открылась вторая пачка.
Дело, которое готовил Рид, было необычным. Разбирательство по нему уже состоялось и завершилось не в пользу Рида. Присяжные признали его клиента виновным в сложном банковском мошенничестве. Вердикт был вынесен большинством голосов, а это обычно означало, что не более двух присяжных не согласились с остальными десятью. Но здесь был другой случай. В ходе разбирательства «потерялась» одна присяжная: состояние здоровья не позволило ей и дальше участвовать в процессе. Присяжных осталось всего одиннадцать, поэтому большинство голосов означало один против десяти. Иное соотношение было недопустимо.
Присяжным все это объяснили. Детально, простым языком. Ошибки быть не могло, думал Рид. Однако теперь выходило, что все-таки произошла ошибка. Уже после признания подсудимого виновным двое присяжных написали судье о том, что они разделились на три против восьми. Да, большинство, но по закону этого недостаточно для вынесения вердикта.
Это была крайне необычная ситуация. И к тому же непростая. По правилам совещание присяжных проходило в условиях строжайшей секретности. Все сказанное ими за закрытыми дверьми считалось неприкосновенной тайной. И это правило нельзя было нарушить. Однако теперь оказалось, что само совещание проходило не должным образом. Если вердикт был вынесен не по закону, то клиент Рида не мог быть осужден. А значит, возникала необходимость в апелляции. Но как подготовить апелляцию, не нарушая неприкосновенности комнаты для совещания присяжных? Это стало исключительной проблемой, которой Рид никак не мог найти решения.
Рид оторвал взгляд от бумаг и огляделся. Он не искал ничего конкретного. Просто нужно было посмотреть на что-нибудь, что не было бы листом А4 или экраном компьютера. В такие минуты обстановка кабинета (какие-то детали были личными, какие-то – профессиональными) помогала ему отвлечься.
В этой адвокатской конторе Рид состоял вот уже тридцать четыре года. Всю свою карьеру. Его ученичество – тот же процесс, который Майкл прошел под началом самого Рида, – проходило в другом месте. Но сразу после этого он вступил в «Восьмой эссекский двор» и с тех пор оставался здесь.
На его глазах контора разрослась, вместо двадцати восьми членов стало восемьдесят три. Внушительный прирост количества, а вот что касается качества – спорный вопрос. Государственные расходы на обязательную юридическую помощь все урезались, доходы барристеров по уголовным делам, соответственно, катастрофически падали, что отпугивало лучших из потенциальных соискателей. Они выбирали профессии, в которых их навыки оценивались по рыночной стоимости.
Способности новых соискателей стали слабее, зато их численность ничуть не уменьшилась. Так и получилось, что в «Восьмом эссекском дворе» теперь было в три раза больше человек, втиснутых в вековое здание, которое едва вмещало в себя изначальное количество. Большинство помещений оказались завалены бумагой и битком набиты людьми. Даже некоторым из семи королевских адвокатов конторы – в их число теперь входил Майкл Девлин – приходилось работать в одном кабинете с другими.
Каким-то образом Риду удалось закрепить за собой отдельный кабинет. Пусть и очень старый. Весь разваливающийся, со скрипящими под весом бесконечных папок полками. Но он принадлежал Риду и только Риду. Пусть его блестящая репутация и не принесла ему шелковой мантии, но все же она имела кое-какое значение.
В его кабинете почти не ощущался дух времени. Рид этим гордился. Если не принимать в расчет несколько деталей, кабинет мог находиться на каком угодно отрезке из последних 150 лет. Рид считал себя человеком ушедших, более простых времен. Времен, когда для того, чтобы добиться успеха в зале суда, барристеру нужен был только талант. Он сознательно решил, что его кабинет должен производить такое впечатление, нарушаемое лишь присутствием ноутбука, маленького телевизора с плоским экраном и дорогой кофемашины. Ни без одного из этих предметов, по мнению Рида, нельзя было обойтись.
И сейчас, когда Рид оторвал взгляд от стола, его внимание привлек именно телевизор, на экране которого он увидел лицо Сары Труман. Уже из-за одного этого Рид сделал бы перерыв: ему нравилось следить за работой приятельницы. Но то, что находилось позади Сары, мгновенно изгнало из его головы все мысли о делах. Это был старый семейный дом Филиппа Лонгмана.
Рид потянулся за пультом. Сердце неожиданно застучало быстрее. Чувствуя нарастающую панику, он неуклюже потыкал кнопки, отчаянно пытаясь включить звук. Наконец у него получилось, и чертова штуковина сработала.
Голос Сары из телевизора мгновенно заполнил кабинет.
– …обнаружено приблизительно в восемь часов утра домработницей. По словам полиции, домработница пребывает в состоянии шока и находится под присмотром родных. Ее расспросят подробнее, когда она придет в себя после увиденного. Однако, насколько я понимаю, в полиции не рассчитывают, что она сможет помочь в расследовании.
Рид почувствовал, как на виске забилась жилка. У него поднялось давление. Каждое сказанное слово подтверждало его худшие опасения. Теперь Сара заговорила с ведущим новостей, а это означало, что шел прямой эфир.
– Я так понимаю, Дэвид, что точную причину смерти еще не установили. Будет проведена аутопсия, но уже сейчас можно утверждать, что смерть бывшего лорда главного судьи была насильственной. В доме действительно произошло убийство, и полиция уже его расследует.
Тон Сары давал понять, что репортаж завершен, но Рид больше и не слушал. Потрясенный, он уставился в пустоту, не веря своим ушам.
Риду уже доводилось испытывать панические атаки. Это случалось с ним чаще, чем он мог вспомнить, поэтому он сразу распознал симптомы. Грудь сдавило, почти как при сердечном приступе. Рид знал, что нужно взять себя в руки: при панической атаке выделяется достаточно кортизола, чтобы в худшем случае у него действительно остановилось сердце. Сосредоточив взгляд в одной точке над дверью, он принялся дышать так глубоко, как только мог. Жадные долгие вдохи носом. Размеренные выдохи ртом. Медленно. Ритмично. Было непросто привести сердцебиение – а вместе с ним и уровень кортизола и адреналина в крови – в норму: как только у него начинало получаться, воображение снова рисовало Лонгмана, погибающего «насильственной смертью», и паника усиливалась.
Прошло тридцать пять лет с тех пор, как Рид с Лонгманом впервые встретились. Лонгману тогда еще не было пятидесяти, и его карьера шла в гору. Менее девяти месяцев оставалось до присвоения ему звания королевского адвоката и еще много лет – до того, как он стал судьей. Рид, напротив, еще не стал полноценным барристером. Он как раз сдал экзамен, и Лонгмана назначили его наставником. И, как это случилось у Рида и Майкла, ученичество выковало между ними дружбу длиною в жизнь. Дружбу, которую теперь прервала трагедия.
Несмотря на сохранившуюся между ними близость, их отношения отличались от отношений Рида с Майклом. Лонгман всегда выглядел гораздо старше Рида. Гораздо серьезнее. И потому они скорее относились друг к другу как отец к сыну, нежели как два брата, старший и младший, что было в случае Рида и Майкла. Но все отношения разные, и эти различия не делают одну дружбу менее крепкой, чем другая. Рид любил Лонгмана так же сильно, как и Майкла. Он и помыслить не мог о том, чтобы потерять любого из них.
Рид откинулся на стуле, внезапно заметив, что угроза панической атаки миновала. Он сразу же достал телефон и принялся листать список контактов в поисках людей, для которых новость стала еще более тяжелым ударом. Его взгляд на мгновение задержался на имени Филиппа Лонгмана. На номере, по которому он никогда больше не позвонит.
При мысли об этом к глазам подкатили слезы. Он вытер их и стал просматривать другие имена на экране. Мэттью. Питер. Рассел. Сыновья Филиппа. Опыт и чутье подсказывали, что полицейские связались с Расселом. Тот жил значительно ближе к отцу, чем остальные, поэтому казалось логичным пригласить на опознание именно его. А значит, скорее всего, он уже знает о произошедшем.
Рид слушал, как прошло шесть, семь, восемь гудков. Он уже начал сочинять неизбежное голосовое сообщение, которое придется оставить, как ему ответили.
– Дерек, я собирался позвонить. – Голос в трубке звучал очень устало и опустошенно. – Прости, что тебе пришлось узнавать из новостей.
– Тут совершенно не за что извиняться, Рассел, – ответил Рид самым добрым голосом, на какой был способен. Он испытывал к младшему сыну Лонгмана лишь сочувствие. Из братьев Рассел был ближе всех по возрасту к Риду и всегда держался с ним дружелюбнее остальных. – Я звоню не для того, чтобы пожаловаться. А чтобы сказать, что я рядом. Какая бы помощь тебе ни понадобилась. Любая, какая в моих силах. Ты не один, Рассел.
Рассел ответил не сразу, но по тому, как изменилось его дыхание, все сразу стало понятно. Он испытал облегчение. Расселу Лонгману нужен был друг. Теперь он у него был.
– Спасибо, Дерек. – Рассел наконец обрел голос. – Я очень благодарен. Ты даже не представляешь, насколько.
– Ни слова больше. – Произнося эти слова, Рид опустил крышку ноутбука, закрыл папку с документами и поднялся на ноги. – Теперь скажи мне, где ты сейчас, Рассел. Я еду.